По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

в странном кителе, с кортиком на ремне, в фуражке, в галифе и сапогах. На грудь падала литая борода.

Арсений глядел на него уже без удивления.

Гвоздивцев козырнул.

– Товарищ командир, задание выполнили.

Бородач, тяжело ступая, приблизился и тоже приложил руку к козырьку своей фуражки с кокардой в виде серпа и молота на дубовом листе. Он воззрился на Арсения.

«Узнает или не узнает?» – думал тот.

– Летчик, – проговорил бородач. – Что ж, германец оказался проворнее? – Он кивнул на землянку. – Входите.

Они вошли в землянку, довольно просторную, с печкой, нарами, широким столом, колодами, заменявшими табуретки. Гвоздивцев зажег лампу.

– Садитесь, – предложил бородач и сам сел в широкое затейливое кресло из коряги, не спеша достал кисет, трубочку, набил ее.

– Прокоп Савельевич, – проговорил Гвоздивцев, – угощусь?

– Угум, – отозвался тот, пододвигая ему кисет.

Гвоздивцев откуда-то достал обрывок газеты, ловко свернул цигарку.

– Ну, – сказал Прокоп Савельевич, оборачиваясь к Арсению и попыхивая трубочкой. – Рассказывайте всё, как оно есть, без утайки.

– Дайте пить, – проговорил Арсений.

– А вон, в кадушке.

Арсений шагнул в угол и действительно разглядел деревянную кадушку с черпаком, зачерпнул.

– Стой! – окликнул его Гвоздивцев, вставая и подавая кружку. – Ни тиф, ни дизентерия нам тут не нужны.

И Арсений начал пить. Вода припахивала дымком и болотом, но была самой вкусной на свете. Он осушил одну кружку, потом другую.

– Не лопнуть бы, – пробормотал Гвоздивцев, смоля цигарку.

Арсений, отдуваясь, отошел от кадушки.

– Разрешите сесть, – сказал он.

Прокоп Савельевич поднял брови, огладил литую бороду.

– У него рана, – сказал Гвоздивцев. – Нарвался на сук, когда приземлялся…

Прокоп Савельевич кивнул.

– Садись.

Арсений сел, безвольно опустил плечи. Потом взглянул исподлобья на Прокопа Савельевича.

– Вы меня не узнаете?

Гвоздивцев и Прокоп Савельевич уставились на него сквозь дым крепкого самосада.

– Год назад на Гобзе мы стояли с друзьями в походе…

Прокоп Савельевич шевелил густыми бровями, смотрел внимательно.

– Погоди… Припоминаю, – молвил он, вынув трубку изо рта и направив дымящийся влажный чубук на Арсения. – Два парня с девахой были?

Арсений закивал с кривой улыбкой:

– Да, да…

– Так ты… который?

– Я внук Дюрги.

– Ба! Дюрги из Каспли?! – воскликнул Прокоп Савельевич. – Это ты? Тот парень?.. Дай-ка посмотреть… Ну и ну. Год назад? А по тебе, если судить, так уж годков… этак десять тому назад. А? Посмотри, Петро, – пригласил он Гвоздивцева, хотя тот и так смотрел с любопытством. – Прошлым летом я ехал от лесника Матвея Прасолова. И у них там, у ребят этих, палаточка на речке стояла. Девчонка такая пригожая, с теплыми глазами, что-то готовила… Где-то сейчас она… А он – внук одного коневода, ну не коневода, а знатока и ценителя. Варяжка-то от его жеребца, от хуторянина и хорошего крестьянина Дюрги, ну а по нынешним временам – кулака. Бежавшего однажды со своей старухой в Эстляндию, страну хуторов… И я ему даже в этом помогал. Да-а, – молвил он, снова оглаживая свою огромную бороду и хитровато поглядывая на Арсения, которому, конечно, все эти подробности слышать сейчас было крайне неприятно. – А внук-то – высоко взлетел. Вот бы подивился дед Дюрга. Да ты… как тебя величать?

– Старший лейтенант Жарковский, Арсений Жарковский.

– Да, товарищ старший лейтенант, ты можешь не сомневаться насчет моего начальника штаба. Петр Викентьевич и сам немало вынес и пережил. Как и все мы тут… Где же ты служишь? Как сюда залетел? Рассказывай.

– Кури́те, старший лейтенант, – предложил тут же Гвоздивцев.

Арсений посмотрел на него, похлопал себя по карманам. Но папирос не было, видно, забыл. Хорошая примета. Гвоздивцев взглядом спросил у Прокопа Савельевича дозволения снова угоститься его табачком, и тот дозволил, кивнув. И Гвоздивцев оторвал полоску газеты и, насыпав на нее самосада, придвинул к краю стола.

– Мастери сам, старший лейтенант.

И Арсений взялся вертеть цигарку. Не очень-то получалось.

Прокоп Савельевич и Гвоздивцев посмеивались, глядя на его старания.

– А пехота к этому делу привычная, – проговорил Гвоздивцев.

Наконец цигарка была готова, и Гвоздивцев поднес ему керосинку. Арсений прикурил, затянулся глубоко – и выпустил дым с блаженством.

Затягиваясь, он рассказывал о последнем бое, о задании, потом и о своей службе…

– Понятно, понятно, – проговорил раздумчиво Прокоп Савельевич. – Сейчас надо пойти к нашей медицине, к сестричке Нинушке. В наш госпиталь. Пусть обработает, перевяжет. Потом ужин. А разместишься ты…

– Пусть у меня квартирует, – сказал Гвоздивцев.

На том и порешили.

Рыжая бледная Нинушка в веснушках, медсестра лет пятнадцати-шестнадцати, осмотрела рану и перевязала чистыми тряпками, подложив вместо ваты мох. Больше никаких лекарств у нее и не было.

– А мы привезли вам медикаменты, – заметил Арсений, наблюдая за ловкими движениями тоненькой девчушки.

Она быстро взглянула него снизу.

– Кому это?

– Ну, партизанскому отряду Бати. В Корево, – уточнил Арсений.

– А-а, – отозвалась девушка-подросток. – Наш-то батя – Лесничий.

– Хм… Так это не одно и то же?

Девчушка покрутила головой.

– Не-а. Хоть их и путают, бывает. Обои с бородишшами. Мы сами по себе. А вы летчик?.. Здорово там, в небе? Чисто?.. Да страх какой. Бабахнуться об елку. Дайте я вам иголки выну.

– Не надо, я сам.

– Вы, товарищ летчик, не спорьте. У меня пинцет имеется.

И она достала из сумки с красным крестом устрашающего вида пинцет и, склонив над Арсением свое бледное лицо, усыпанное веснушками, начала им вытаскивать иголки. Арсений невольно дернулся.

– Чиво вы? Больно? – удивилась девчушка.

– Да ерунда, это я так. Нечаянно.

– Конечно, ерунда, – говорила девчушка, дыша на него тепло и чисто. – Вот пять дней назад ногу пилили Маркову… Это было больно.

– Кто пилил?

– Как кто? Я и пилила, – откликнулась девчушка. – Исай притащил ножовку, продезинфицировали на огне, дали Маркову самогона, и всё. Все забоялися пилить, говорят, раз ты хирург, то и пили. Ну какой я хирург? Год отучиться успела на медсестру…

– В Смоленске?

– Угу.

– Моя одна знакомая тоже училась… Из Каспли.

– Я из Слободы.

– …И где сейчас этот Марков? – спросил Арсений.

– А его отнесли как раз в Корево, там все ж таки госпиталь. И самолет должен был забрать на Большую землю.

– Мы с товарищем Самоедовым и сопровождали этот самолет, – сказал Арсений.

– Правда?.. Как же вы так… дали себя подстрелить?

Арсений пожал плечами. Что он мог ответить?

В сумерках уже плыл запах съестного. Но Арсений, доковыляв до землянки Гвоздивцева, едва прилег на указанные нары слева от входа, так сразу и исчез для себя и для всего мира.

– …добудиться не мог, пришлось всю кашу самому оприходовать…

Арсений бессмысленно озирался, морщил разламывающееся лицо, не понимая ничего.

– …говорю, хватить уже дрыхнуть, товарищ летчик, завтрак поспел, вставай, иди мыться.

И