Один триллион долларов - Андреас Эшбах

– Ну, говорите уже, – пробормотал Джон.

– Я нахожусь в помещении охраны у ворот, – сказал Фостер, – и перед воротами стоит молодая женщина, она говорит, что ее зовут Урсула Фален…

– Что? – Это было как удар электрическим током, сам звук этого имени, выброс чистого адреналина. Он стоял на ногах, еще не зная, что произошло. Урсула? Каким образом Урсула могла оказаться здесь, в Мехико? Да еще сейчас, здесь, сегодня вечером? Откуда она могла узнать?..

– Вы спуститесь, сэр?

– Да! – крикнул Джон в трубку. – Да, я сейчас спущусь! Один момент, я уже иду.

Урсула? Здесь? Невероятно, просто невероятно… Он бросил трубку и побежал, толкнул дверь, помчался по холодному, гладкому мрамору, вниз по лестнице, по причудливым дорожкам между пальмами и кустами, все освещено и безопасно.

Когда он прибежал к воротам, Фостер нерешительно топтался на улице снаружи.

– Очень странно… – бормотал он сам себе, уперев руки в бока.

– Что? Где она? – задыхался Джон, на мгновение его пронзил жаркий страх, что телефонный звонок мог ему просто присниться.

Фостер нерешительно смотрел в даль улицы, потирая переносицу.

– Только что ушла. Я сказал ей, что вы уже идете, но…

– Только что? Куда?

– Вон туда, за угол, – указал охранник на конец ограды, откуда начиналась поперечная улица, по которой проезжали машины.

Джон бросился туда.

– Сэр, нельзя!.. – услышал он крик за своей спиной, но сейчас это было неважно, лишь бы ее догнать. Дорога шла под гору, ноги бежали сами по себе, он успеет. Воздух был отравлен выхлопными газами и жег ему глаза, стискивал горло, но он не останавливался. Добежал до конца высокой стены, окружавшей жилой комплекс, свернул за угол, увидел фигуру женщины в конце узкого переулка, крикнул:

– Урсула!

Удар сзади по голове отрубил от него и женщину, и город, и вообще все.

Маккейна разбудил звонок телефона, предназначенного для самых крайних случаев. Он сел в постели и включил свет. Без трех минут пять. Через несколько мгновений так и так зазвонил бы его будильник.

– Могли бы и подождать три минуты, – пробормотал он, откашлялся и взял трубку: – Маккейн.

– Крис О'Хэнлон, сэр, – донесся до него смертельно испуганный голос. – Сэр, у нас беда. Мы, эм-м, потеряли мистера Фонтанелли.

Маккейн поднял брови. Интересная формулировка, если хорошо подумать.

– Вы можете объяснить толком?

Охранник был явно не в себе.

– Случилось так, что… Итак, Фостер нес первую вахту у ворот, а я на время прилег. Я проснулся, только когда из аэропорта пришла машина с оставшимся багажом, и тут он мне это и рассказал, как бы между прочим…

– Что он вам рассказал?

– Что мистер Фонтанелли вскоре после того, как я проводил его в апартаменты, снова спустился вниз и вышел. Сказал ему, что хочет прогуляться, якобы он договорился с кем-то из университета о встрече в ресторане поблизости…

– Давайте, я отгадаю. Он все еще не вернулся.

– Да, к сожалению, сэр. А я готов спорить, что он сразу рухнул в кровать как мертвый, такой у него был усталый вид…

Маккейн хрюкнул:

– Фостер хотя бы подумал, по каким причинам строят охраняемые жилые комплексы?

– Это я ему уже сказал. Он и так напуган, видимо, боится за свою работу и вообще…

– Правильно боится, – сказал Маккейн и добавил: – Но пока держите это при себе.

– Да, сэр. – О'Хэнлон сглотнул. – Этого бы не случилось, будь здесь Марко. Этого бы ни за что не случилось.

– Да, я тоже так думаю, – сказал Маккейн. Он взял свой ежедневник со стопки документов, которая как обычно лежала рядом с ним на второй, никогда не используемой половине двуспальной кровати, и раскрыл его. На весь день не было назначено ни одной встречи. Он взял шариковую ручку. – Успокойтесь, Крис, и слушайте. Сделаете сейчас следующее…

Вначале он ничего не понял, чувствуя лишь эту ужасную пульсирующую боль в голове. Он оглушенно ощупал свой затылок, нашел шишку, которая причиняла боль и на ощупь была покрыта запекшейся кровью. До него дошло, что все это не к добру. И потом это странное давление на запястьях и бряканье, когда он шевелится… Наконец ему удалось открыть глаза и посмотреть, что там мешает на его запястьях: кандалы.

– Ну, класс! – пробормотал он. Похищение. Его украли.

Он еле поднялся в сидячее положение. Ужас осознания оттеснил боль на второй план, хоть его голова и грозила расколоться пополам при каждом шевелении. Рядом была стена, на которую он мог опереться, это он и сделал, кряхтя, как от огромного усилия, и огляделся.

Темница. Неоштукатуренные стены, окно замуровано до узкой щели наверху, которая ярко светилась дневным светом. А здесь, внутри, царил сумрак, стояла гнилая вонь – от пота и человеческих экскрементов: тюрьма, ясно, три шага в ширину и четыре в длину, если бы он мог двигаться. Но он не мог: его наручники были соединены с цепью, надетой на вертикальную чугунную трубу. Он сидел на матраце, а в углу стояло ведро с крышкой, на крышке рулон туалетной бумаги… Джон с омерзением отвернулся и решил, что лучше доведет себя до запора.

Значит, все это было только ловушкой. В которую он ринулся, как последний идиот. Он вздохнул и собрался покачать головой, но благоразумно сдержался. Откуда похитители знали имя Урсулы? Загадка. Может, из газет? Хоть его краткое интермеццо в Германии и осталось незамеченным, но он был персона публичная, и его личная жизнь представляла интерес для общественности. Только когда папарацци были бы кстати, их как раз не оказалось на месте.

Он заметил какое-то движение на темном полу, и у него мурашки пробежали по спине, заставив его непроизвольно поджать ноги. Что-то там шевелилось. Затаив дыхание, он нагнулся и увидел огромного таракана, который бежал в его сторону, темно-коричневого, величиной с ладонь, с усами, торчащими из-под хитинового панциря. Джон быстро сорвал с ноги башмак и ударил скотину, но промахнулся: таракан метнулся к щели в стене, откуда, наверное, и выполз. При мысли, что это насекомое могло ползать по нему, когда он валялся без сознания, Джону стало дурно.

Он снова откинулся на стену, прикрыл глаза, почувствовал пульсирующую боль в черепе и затосковал. Должно быть, он ненадолго задремал или потерял сознание сидя, потому что очнулся от внезапного звука шагов.

В дверь постучали.

– Hola! – крикнул чей-то голос. – Ты спишь?

Джон скривил лицо, что тотчас отозвалось резкой болью в черепе.

– Не совсем.

– Лечь. Лицом вниз. Не смотреть, иначе мы тебя убьем. Лечь – andele, andele.

– Ладно, лег, – крикнул Джон и сделал, как приказано. Матрац жутко вонял. Видимо, пропитался потом ужаса бесчисленных жертв похищения.

Он услышал, как отодвинули засов, раздался скребущий звук, потом дверь снова захлопнулась – с рыхлым звуком, будто состояла из прессованного картона, и железный засов встал на место.

Шаги удалились. Тишина.

Видимо, это означало, что он снова может пошевелиться. Джон медленно поднял голову. Перед ним на полу стояла тарелка с куском хлеба, а рядом жестяная кружка, из которой пахло чем-то вроде кофе – настоящее благоухание в этом вонючем застенке.

И, да, он был голоден. Вообще, если не считать боли в голове, он чувствовал себя хорошо. Выспался. Как будто проспал несколько суток. Точно он не мог сказать, потому что его дорогие часы с календарем исчезли.

Он взял кружку. Кофе был сносный, с молоком и сахаром, и у хлеба был свежий вкус. Такой комфорт, несомненно, скажется на размере требуемого выкупа, но хоть что-то предлагают человеку за его деньги. Вообще все выглядело странным образом по-деловому; в голосе неизвестного и в его поведении не было ничего, что ввергало бы в ужас или в ощущение чрезвычайного положения. Скорее, он выполнял свою привычную повседневную работу похитителя заложников.

Похищение! В голове не укладывается! За все эти годы ничего такого не случалось. Охранники сопровождали его повсюду, но делать им было особенно нечего, кроме как прокладывать ему дорогу сквозь толпу репортеров или зевак. Он никогда не чувствовал себя в опасности, даже когда сбежал с Урсулой. Но, может быть, тогда просто повезло, что все обошлось. Маккейн, как всегда, был прав.

Когда он отставил тарелку и цепь лязгнула на металле, он поднял голову и задумчиво оглядел толстую железяку. Скрежет, должно быть, передавался по трубе и был отчетливо слышен наверху. Значит, они именно таким образом заметили, что он проснулся? И тут же поставили воду для кофе?

Джон встал, стараясь не греметь цепью, и остановился перед трубой. Что работает в одном направлении, должно действовать и в другом, так? Он приложил ухо к холодному металлу и осторожно закрыл себе другое ухо, что было не так просто в кандалах.

И в самом деле. Он услышал бормотание телевизора, отрывок сентиментальной музыки и звучный голос телеведущего; кто-то орудовал кухонными принадлежностями и безмятежно подпевал музыке. Труба обеспечивала отличную слышимость. Зазвонил телефон, трубку сняли, и кто-то заговорил на мелодичном и неразборчивом испанском.