Непокорная фрау Мельцер - Анне Якобс

Потом это случилось. Невозможно было сказать, кто сделал первый шаг, возможно, все произошло одновременно. Они поспешно двинулись навстречу и упали в объятия друг друга. Она всхлипывала, чувствуя его поцелуи – сначала осторожные, как будто он боялся, что она может его отвергнуть, затем все более страстные, совершенно необузданные, не предназначенные для посторонних глаз.

– Ты оставил меня одну… Мне пришлось пройти через все без тебя: беременность, ужасно долгое путешествие на поезде, развод.

Лиза прислушалась к себе и была потрясена тем, как жалко звучал ее голос. Она никогда не хотела говорить ему все это. Она хотела быть сильной. Встретить его с высоко поднятой головой. Не принимать его извинений. Теперь же она была слаба, и было так чудесно оказаться в его объятиях. Чувствовать его тепло, его силу. И знать, что он принадлежит ей. Полностью и только ей. Потому что он любил ее.

– У меня ничего нет, Лиза. Ни работы, ни денег, ни квартиры. Как я мог посметь явиться перед тобой таким?

– Мы найдем решение, – прошептала она. – Ты должен остаться со мной, Себастьян. Со мной и с нашим сыном. Ты нам так нужен. Я умру, если ты снова уйдешь.

– Я не могу оставить тебя, Лиза. Я никогда не смог бы оставить тебя снова.

Он поцеловал ее в губы, и им было все равно, что сейчас во дворе появится поставщик, что Пауль говорил им: «Лучше продолжить разговор в доме».

– Ты не можешь идти, любовь моя. Постой, – сказал Себастьян. – Она сопротивлялась, заявляя, что слишком тяжелая. Но он не слушал ее возражения: – Я делаю это не в первый раз!

Он донес ее до лестницы первого этажа и затем сдался. Последний этаж до ее комнаты они прошли рука об руку.

37

Лео чувствовал себя довольно глупо с этой корзинкой. Что только не придумывала его бабушка! Каждый ребенок получил такую же смешную пасхальную корзинку с зеленой бумажной травой внутри, даже маленький Фриц и Вальтер, которого вместе с мамой пригласили сегодня на виллу в Светлое воскресенье.

– В нее кладутся яйца, которые пасхальный кролик спрятал в парке.

Додо толкнула его локтем, предостерегая не говорить ничего лишнего. Но он не стал бы портить бабушке Алисии праздник даже без предупреждения Додо. Взрослые иногда были такими странными, особенно старики. Подумать только, они до сих пор верят в Пасхального кролика! В прошлом году они с Додо прятались за шторами в детской комнате и видели, как Герти и Юлиус прятали в парке крашеные яйца и шоколадных кроликов.

Они рассказали об этом маме, она посмеялась и сказала, что, возможно, пасхальный кролик слишком загружен работой из-за такого количества детей и что люди ему помогают. Но поскольку она улыбалась, они с Додо решили, что мама использовала «ложь во благо». Такая ложь разрешалась взрослым. Но не детям. Детям никогда не разрешалось лгать.

И вот теперь он стоял с этой дурацкой корзиной, а все остальные дети бегали по парку, как дикая орда, заползая под кусты, вытаптывая цветы и пугая бедных белок. Время от времени где-то слышался громкий крик:

– Я нашел! Я нашел!

Тогда остальные бросались туда и начинали спорить:

– Это мои, я их первый увидел!

– Каждому только по одному шоколадному кролику. У тебя уже один есть.

– Ну и что? Я первый нашел.

В спор вмешивался и Густав, который с Гумбертом и папой бегали вместе с детьми.

– Хансл, отдай кролика Хенни! Сейчас же!

– Я же нашел его.

– Быстро!

– Оставьте его, – приказал папа.

Но Густав оставался непреклонным. Потому что Максл и Хансл были такими проворными, что остальным ничего бы не досталось. Фриц споткнулся на своих коротких ножках, держа в каждой руке по разноцветному пасхальному яйцу, а у Хенни, маленькой хитрюги, в корзинке уже было по меньшей мере три шоколадных кролика. Одного из них она выклянчила у его друга Вальтера, он сам это видел.

– А ты, Лео? – спросила мама. – Ты не хочешь присоединиться?

– Не-а.

Он ненавидел глупую беготню и весь этот спектакль из-за нескольких яиц. Они все равно будут на завтрак, а шоколадных кроликов он не любил. С прошлого и позапрошлого года у него все еще оставалось несколько штук, они лежали на самом верху шкафа, и он не мог заставить себя откусить им голову или лапы. Он никому не разрешал их есть, не хотел, чтобы его кролики страдали от боли.

К счастью, мама не настаивала, а папа перестал уже постоянно напоминать ему, что он все-таки мальчик и должен лазать по деревьям. Только тетя Эльвира из Померании, приехавшая в гости на Пасху, сказала, что он, наверное, большой сорванец, поскольку так похож на своего покойного дедушку Рудольфа. Дедушка Рудольф был братом бабушки Алисии. Он видел его на одной пожелтевшей фотографии, где тот был в форме и сидел на лошади. Лошадь звали Фрея, как объяснила ему тетя Эльвира. Это была рыжая кобыла, прекрасное животное. Тогда ему даже захотелось навестить тетю в Померании, ведь он любил лошадей.

– Тсс. Лео.

Гумберт вдруг встал рядом с ним, взял корзину из его рук и наполнил ее всякими пасхальными лакомствами. Три крашеных яйца и два шоколадных кролика.

– Спасибо, Гумберт, – сказал он, смутившись.

Гумберт улыбнулся и объяснил, что гостинцы были в кармане его брюк и он не знал, куда их деть. Сразу после этого он исчез. Гумберт был невероятно проворным и настоящим товарищем. Лео надеялся, что он останется на вилле. Ведь он заменял Юлиуса, пока тот сидел в тюрьме. Но вчера Юлиус вернулся. Он сидел внизу на кухне и пил какао. Он стал седым и худым, и когда подносил чашку ко рту, его рука дрожала. Брунни говорила, что беднягу в тюрьме били преступники. Это был позор – заключить невиновного человека в тюрьму, чтобы он там гнил.

Теперь все спрятанные пасхальные корзины были наконец найдены. Додо, Вальтер и Хенни бежали обратно через лужайку к террасе, где взрослые пили аперитив – красное или желтое вино, которое подавали в очень маленьких рюмочках. Оно пахло лаком для фортепиано и немного вареной вишней – ему было непонятно, как это может кому-то нравиться.

– Ну что, Лео, – обратилась к нему госпожа фон Доберн, предлагая детям яблочный сок на серебряном подносе. – Ты тоже собрал несколько пасхальных яиц?

Теперь фон Доберн была дружелюбной, как кошка. Но ему было все равно, он ненавидел эту женщину до глубины души, и когда ее видел, у него начинало болеть ухо, которое она всегда крутила, когда