В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Анатоль тем временем прошел к камину, поворошил угли. Затем повернулся к супруге:

— Вы послужите? — кивнув на чай.

Хорошо, поднялась Марина и разлила им по парам горячий, свежезаваренный чай. Потом добавила в чашку мужа молока и сахара и опустилась на свое место. Анатоль быстро прошел к столику и занял место напротив своей супруги.

— Вижу, вы не забыли мои вкусы, — отметил он, помешивая серебряной ложечкой чай. — C'est agréablement[203], весьма…

Марина положила свою ложечку для варенья на блюдце с громким звоном, чуть ли не бросила ее. Потом подняла глаза и посмотрела прямо на Анатоля, который наблюдал за ней с нескрываемым интересом до сих пор, отрядно действовавшим ей на нервы.

— Ne gagnerez du temps, je vous prie[204], — тихо проговорила она. — Скажите прямо, зачем вы здесь? Означает ли ваш приезд ваше желание faire la paix[205]?

Анатоль с минуту просто смотрел на нее, на ее побелевшее от напряжения лицо, на стиснутые на коленях руки. Потом откинулся назад, на спинку кресла, явно наслаждаясь ее нервозностью.

— Я здесь, чтобы забрать вас в столицу. Мы выезжаем завтра утром, — он немного помолчал, а потом продолжил. — Нет, мой приезд сюда вовсе не означает, что я готов подставить другую щеку, как велит нам Библия, — та, получившая удар, все еще болит, не давая мне забыться даже на минуту.

Глава 29

«Я ценою жизни покупаю право любить тебя любовью вечной, в которой нет греха, и право сказать в последний раз: «Люблю тебя».

Марина закрыла книгу Руссо, дочитав эти строки, и взглянула на тетушку в который раз. Вопреки мнению докторов, ей казалось, что Софья Александровна все-таки слышит ее и понимает, что происходит вокруг, несмотря на то, что глаза ее теперь постоянно закрыты, и она не может шевельнуть даже пальцем.

Пару недель назад тетушка перенесла второй удар. По мнению докторов, ему суждено было быть последним, ведь сразу после него женщину парализовало полностью — она могла лишь глотать да шевелить глазами, показывая «Да» и «Нет» на вопросы ухаживающих за ней. А спустя несколько дней после того, как Анатоль в срочном порядке привез Марину в столицу, полагая, что той следует успеть проститься с тетушкой, Софья Александровна и вовсе впала в это состояние, в котором находилась и по сей час.

— Готовьтесь, — сурово сказал доктор, и семья Ольховских поняла, что на этот раз надежды нет. Да и как можно было надеяться на другой исход, если бедная женщина не могла даже есть в таком состоянии и только слабое, еле ощутимое дыхание выдавало в ней проблески жизни?

Марина отложила книгу в сторону и подошла к постели, на которой лежала ее тетушка, поправила той одеяло, погладила лоб и щеки.

— Как же так, милая? — прошептала она. — Как же так? Почему так рано пришло твое время? Вон сколько людей, что гораздо старше тебя, а они по-прежнему в добром здравии.

Раздался стук в дверь, и на пороге появилась одна из горничных.

— Прошу прощения, Марина Александровна, но барыня велела вам сказать, что нужно ехать собираться к бале, — тихо проговорила та, сделав неловкий книксен под взглядом Марины.

— Передай барыне, что скоро.

Дверь закрылась, и Марина снова осталась наедине со своей теткой. На мгновение ей показалось, что Софья Александровна уже покинула этот мир, настолько неуловим было движение ее груди. Марины быстро достала из карманчика платья маленькое зеркальце, которое уже несколько дней постоянно носила с собой, и поднесла ко рту тетушки. То запотело, выдавая слабое дыхание, и Марина облегченно вздохнула. Она убрала его обратно и после обняла тетушку, еле сдерживая слезы.

Софья Александровна всегда была столь добра к ней. Не просто оплатила ей обучение в институте, а постаралась хоть как-то заменить ей отсутствующую мать — дарила свою нежность и тепло, так что Марина вовсе не чувствовала, что она одинока здесь, в Петербурге. А теперь ее не будет более…

Марина наклонилась ближе к уху Софьи Александровны и прошептала в него:

— Надеюсь, что там вам будет гораздо лучше, чем в этом грешном мире. Я не знаю, где вы сейчас душой — там уже или все еще с нами, но хочу, чтобы вы знали — я никогда вас не забуду, никогда. — Она немного помолчала, а потом добавила. — Прощаюсь с вами снова, как и вчера, уж не обессудьте — не знаю, будете ли с нами, когда я приду завтра поутру… Мне пора идти сейчас — приглашение на праздник в Зимний, от такого не отказываются, — она было поднялась, но потом опять приникла к тетушке. — Если вы встретите его там… князя Загорского… прошу вас, скажите ему… скажите…

Тут Марина осеклась в испуге от своих греховных мыслей. Разве допустимо тревожить усопших своими мирскими делами и бедами? Разве не просил ее отец Иоанн отпустить душу Сергея? Поэтому она ничего не сказала более. Лишь поцеловала тетушку в лоб и в обе щеки и перекрестила на прощание, уходя.

На пороге она обернулась. Ей почему-то показалось, что Софья Александровна окликнула ее. Но нет — все также лежала без малейшего движения голова, не шевелились губы и веки.

— Прощайте, тетушка, — произнесла Марина еле слышно и вышла вон.

Уже в холле ее, облачающуюся в салоп на меху лисы, нагнала маменька. Сначала она молча наблюдала, как дочь одевает верхнюю одежду, но когда дело дошло до шляпки и шали, заговорила:

— Вот и уедешь, не зайдя ко мне?

— Я думала, маменька, что вы заняты, — коротко ответила Марина. — Да и потом — времени совсем нет, и так опаздываю.

Анна Степановна взяла дочь за руку, не давая ей завязать концы шали.

— Ты винишь меня, ma cherie? За все, что случилось. Винишь меня?

Марина застыла на месте, услышав слова матери. Потом посмотрела той прямо в глаза и мягко, но настойчиво отняла руку из ее ладоней.

— Non devant témoins[206], маменька. Поговорим обо всем после. Я заеду к вам завтра, и мы поговорим.

Слова матери так взбудоражили Марину, что она еще долго не могла успокоиться. Винила ли она мать за этот брак? Скорее да, чем нет. Ведь если бы не настойчивость Анны Степановны, если бы не ее увещевания и стращания по поводу того, какая жизнь ожидает их семью, не поступи она в соответствии со своим положением, Марина бы не решилась на этот обман, на этот брак. Но не только ведь мать виновата в том, что она теперь замужем. Никто не тащил ее под венец за волосы, она сама пошла к алтарю. Хотя... Она вспомнила, как больно сжала ее пальцы сильная мужская рука под епитрахилью.

Ах, не о таком браке Марина мечтала, вовсе не о таком. И Анатоль, и она по-прежнему держались отстраненно вежливо друг с другом, стараясь ничем не нарушить то хрупкое перемирие, что воцарилось меж ними. Вынужденный мир, ибо, как Анатоль признался, только болезнь ее тетушки да приглашение в Зимний дворец на рождественские праздники paire[207] (что отдельно потом подчеркнул государь), заставили его привезти Марину в Петербург.