Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

Постепенно нарастало давление со стороны общественности. Кронпринц отметил в военном дневнике, что его жену обвиняют в затягивании бомбардирования Парижа и эту ложь распространяют Иоганна фон Бисмарк и графиня Амелия фон Донхёф. Бронзарт записал в дневник стихи, получившие широкое хождение в Берлине146:

Guter Moltke, gehst so stumm,

Immer um das Ding herum

Bester Moltke sei nicht dumm

Mach doch endlich Bumm! Bumm! Bumm!

Herzens-Moltke, denn warum?

Deutschland will das: Bumm! Bumm! Bumm! [77] 147

18 декабря Бронзарт поставил под угрозу всю свою карьеру ради того, чтобы не допустить Бисмарка к военным делам. Этот эпизод описан в его военном дневнике. Бронзарт получил от генерала Подбельского приказ обеспечивать Бисмарка протоколами заседаний военного совета и, наверное, впервые в жизни решил проявить непослушание, грозящее ему трибуналом. Для подполковника, начальника одного из управлений генерального штаба и одного из «полубогов» Мольтке это был «самый тяжелый день за всю кампанию». Приказ, переданный ему генерал-лейтенантом, генерал-квартирмейстером Подбельским, был отдан королем и одобрен начальником генерального штаба графом Мольтке. Бронзарт так отобразил в дневнике свои переживания:

...

«Если человеку, обуреваемому такой жаждой власти, какую испытывает Бисмарк, не дать по рукам, тогда ему все будет позволено… Я размышлял над этим минут десять; в меня глубоко засела привычка повиноваться, но я ее подавил; возобладало чувство долга, требовавшее даже неповиновения королю в ущерб личным интересам»148.

Бронзарт доложил Подбельскому о том, что не исполнит приказание, и подал прошение об отставке. Подбельский поначалу разгневался, усомнившись в здравом уме подполковника. Потом, трезво оценив ситуацию и нравственное мужество офицера, он переговорил с Мольтке, и начальник генерального штаба отменил приказ, сообщив об этом королю. Бисмарк так и не получил доступа к протоколам военного совета. После фон Вертера подполковник Бронзарт, пожалуй, стал вторым человеком, осмелившимся восстать против нарастающей диктатуры Бисмарка. Бронзарт написал:

...

«Если бы я подготовил требуемые документы, внеся в них необходимые поправки и обесцветив, то они были бы утверждены и отосланы. Тогда граф Бисмарк был бы на коне. А он хорошо знает, как ездить верхом, о чем он однажды предупредил всех, имея в виду Германию. Нетрудно догадаться, куда мы тогда приедем»149.

Альбрехт фон Штош, ставший теперь генерал-лейтенантом и занявший в верховном командовании пост комиссара-генерала, тоже внимательно следил за конфликтом между армией и Бисмарком. Он писал жене из Версаля 22 декабря:

...

«Бисмарк в бешенстве оттого, что военные проволочки нарушают его политические комбинации. Король устал от раздоров и хотел бы денек отдохнуть. Оба вымещают свое раздражение и недовольство на Мольтке, обладающем ангельским терпением, никогда и никому не грубившем, но не менее измотанном внутренними неурядицами. Король просто боится гнева Бисмарка, Мольтке аристократически отмалчивается. Роон по-настоящему болеет и настаивает на незамедлительном бомбардировании»150.

На следующий день произошел очередной скандал, и Бронзарт отметил в дневнике: «Чинуша в мундире кирасира с каждым днем все больше шалеет, а генерал Роон превращается в famulus[78] . Весь вопрос в том – дадим мы достойный ответ или не дадим его вообще. Скорее всего нет»151. На другой день после Рождества Бисмарк вызвал к себе Вальдерзе и излил все свои горести адъютанту короля (из дневника Вальдерзе):

...

«Вчера мне сказали, что Бисмарк хочет меня видеть. Я пришел к нему в комнату, которая служила одновременно и гостиной, и спальной и была невероятно нагрета. Он сидел в длинном домашнем халате, курил большую сигару и выглядел страдальчески. Видно было, что он взвинчен… Затем он начал говорить следующим образом: «Все делается во вред мне. Взять, к примеру, интриги великого герцога Бадена и герцога Кобурга с кронпринцем, они вносят путаницу в решение германского вопроса… Генеральный штаб отказывается информировать меня о важнейших событиях; проблемы, имеющие для меня первостепенное значение, поскольку на их основе я и принимаю решения, скрываются от меня. Я вынужден просить короля, чтобы изменить такое положение». Он говорил об этой проблеме, хорошо мне известной, с необычайным жаром. Его глаза расширились, на лбу проступил пот. Он выглядел чрезвычайно возбужденным. Я испугался, что он серьезно заболеет, поскольку такого сорта возбужденность противоестественна. К тому же, помимо крепких сигар, он, как я понял по бутылке, из которой мне было предложено выпить, употреблял очень крепкие вина»152.

Накануне Нового года в покоях короля состоялось расширенное заседание военного совета по одному вопросу: бомбардировать или не бомбардировать Париж. Кронпринц, выступавший против «варварства», поддержки не получил и в конце концов согласился с решением подвергнуть французскую столицу артобстрелу. Как командующий Третьей армией он должен был проработать бомбардирование со своим штабом, и артобстрел был назначен на 4 января 1871 года. В военном дневнике кронпринц дал волю своим чувствам:

...

«Мы обрекли себя на совершение любых злодеяний, и недоверие к нам будет только возрастать. И не только вследствие этой войны, а в результате теории «крови и железа», навязанной нам Бисмарком! Что хорошего нам принесет могущество, военная слава и признание нашей силы, если на каждом шагу нас будут встречать с ненавистью и недоверием и каждый наш шаг будет вызывать подозрительность и неприязнь? Бисмарк сделал нас великими и могущественными, но лишил нас друзей, симпатий мира и – совести»153.

Наступило 4 января. Кронпринц записал в дневнике:

...

«Тревожное состояние, в котором мы на рассвете ожидали первого выстрела, усиливал непроницаемый туман, не желавший рассеиваться, так что на самом деле не было никакого рассвета. Дул ледяной ветер, покрывший все вокруг инеем»154.