Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

Потом он взял арбалет.

Вернувшись к Ле Телье, госпитальер взял его левую ладонь и положил на крышку стола. Марсель задыхался от боли в раздробленных суставах и не мог оказать сопротивления. Тангейзер прижал его ладонь к дубовому столу краем стремени арбалета, поставив его вертикально.

– Я уйду и забуду о тебе, – сказал он. – Через несколько дней забудут и все, кто когда-либо тебя знал.

Он взял правую ладонь лейтенанта и положил ее на левую, теперь прижав стременем обе.

– Через несколько дней кто-то другой будет сидеть на этом золоченом стуле, потому что когда наградой служит стул, то важен именно он, а не человек, чей зад на него опирается.

Тангейзер изменил положение арбалета и спустил тетиву. Стрела с сухим треском пронзила обе ладони Марселя и вошла дюйма на два в дубовую панель под ними. Новая боль Ле Телье утонула в старой, более сильной, от раздробленных суставов, но страх в его глазах послужил достаточной компенсацией.

– Мне стул не нужен, – сказал Матиас. – Я предпочитаю стоять.

Он стал наклонять позолоченный трон, пока тот не опрокинулся. Арбалетная стрела держала крепко, и Ле Телье повис на вывернутых из суставов руках, словно недобитое животное на какой-то бойне для проклятых. Его голова дергалась в пароксизме боли.

Иоаннит перезарядил арбалет и обследовал прихожую и лестничную площадку. Потом он остановился у лестницы на нижний этаж и прислушался. Пятнадцать комнат. Если не считать жалобных стонов из южного крыла, дом был погружен в молчание – молчание тех, кто не хочет, чтобы их нашли. Если местные обитатели до сих пор не выбежали на звук выстрела, значит, они и не собираются. Если же они должны были убить Карлу в случае подобной провокации, значит, она уже мертва. Хотя такой приказ не имеет смысла, а без приказа никто не осмелился бы совершить подобное убийство.

Тангейзер спустился в вестибюль, открыл окно и выглянул на улицу. Все было тихо. Тогда он распахнул дверь и махнул рукой в сторону скотного двора, подавая знак, что все в порядке. Худенькая ручка махнула ему в ответ. Он снова запер дверь, прошел на кухню и наполнил корзину всем, что попалось ему под руку: добрый кусок бараньей ноги, сыр, ощипанный гусь, кувшины с соленьями… Оставив корзину у входной двери, Тангейзер вернулся за маленьким бочонком вина, а потом снова поднялся в кабинет.

Ле Телье стонал за своим столом, пытаясь опереться на неповрежденное колено, но при этом ему нужно было перенести вес тела на многочисленные раны. Придавленный трупом охранника Кристьен тяжело дышал, как испуганная собака. Его голова промокла от крови и мозговой жидкости, вытекшей из черепа Баро.

– Вставай, – сказал ему госпитальер.

– Пожалуйста, сударь, я не могу дышать! – пролепетал тот.

Рыцарь носком сапога перевернул лежащее на нем тело.

Пикар подполз к ногам Матиаса, словно собираясь их поцеловать.

– Боль подобна горе без вершины, и твоему хозяину еще предстоит долгий путь. Только пикни, и ты присоединишься к нему на этом склоне, – предупредил его иоаннит.

Малыш Кристьен с трудом выпрямился, преодолевая боль в раздробленной лобковой кости.

Он обмочился.

– Отведи меня к моей жене, – велел рыцарь.

– Пожалуйста, сударь!.. Ваше превосходительство, я не могу. Ее тут нет.

– Где она?

– Сударь, когда мы привезли ее сюда, она отказалась покидать повозку. Карла напомнила капитану Гарнье, что он ее защитник и что она свободная женщина и не обвиняется в преступлениях. Она сказала, что если у него не хватает благородства предложить ей убежище, пусть отвезет ее подальше от этого дурного места и оставит на улице.

– Возьми мой лук и колчан. Повесь оба на левое плечо.

Кристьен, пошатываясь, пошел исполнять этот приказ.

Новости были неприятными, но Тангейзер не отказал себе в удовольствии представить, как Гарнье корчится от презрения его жены, и улыбнулся. Разумный шаг, и его следовало предвидеть. Но потом улыбка Матиаса погасла. Несмотря на весь ум Карлы, тяготы родов ослабили ее, отняли силы. Иоаннит мог представить, что она чувствует. Какой должна была быть опасность, чтобы мать доверила новорожденную дочь этой уличной девчонке? Такое могло произойти лишь в одном случае – Карла ждала смерти. Теперь, без ребенка, ее мучения должны быть просто невыносимы. Любовь к ней рвалась из груди Тангейзера, грозила лишить его самообладания.

Он проглотил ком в горле. Его любимая теперь одна, среди убийц и фанатиков. Они везут ее в тележке по темным улицам. Матиас с такой силой сжал челюсти, что едва не раскрошил зубы. Потом он запрокинул голову. Несмотря на всю пролитую кровь, жажда убийства клокотала у него в сердце.

Вернулся Малыш Кристьен и, взглянув на госпитальера, попятился.

Тот подавил желание убить его прямо на месте и снова улыбнулся:

– Не бойся, мой маленький драматург. Если не дашь повода, я тебя не убью. Куда Гарнье ее отвез?

– Сударь, у него красивый дом на северном берегу Сите, около моста Менял. Он обещал все удобства, какие только могут предоставить его жена и слуги.

По крайней мере, это уже хорошо. Непосредственной угрозы для Карлы нет.

– А безопасность? Охрана?

Пикара отвлек жалобный крик, донесшийся от жалких остатков его бывшего хозяина. Рыцарь привел его в чувство пощечиной, от которой тот покачнулся.

– Безопасность не обсуждалась, сударь, – ответил он. – Ополченец или, может, двое – ради ее спокойствия. Никто не посмеет вторгнуться в дом Бернара Гарнье. Да и незачем.

– Гарнье знает, что я муж Карлы?

– Не было причин говорить ему. Знает только Доминик и мы трое.

– Не смей говорить обо мне «мы». Доминик был недоволен?

– У него не было оснований возражать, хотя он и пытался. Я его остановил, сударь.

– Где Доминик и его мушкетеры?

– Не знаю.

Тангейзер не верил Пикару, но это могло подождать – как и многое другое.

– Стефано все еще здесь, вместе с Орланду? – сменил он тему.

Кристьен заморгал, словно удивляясь, что Матиасу это известно.

– Стефано отказался оставить Орланду. С ними хорошо обращались, сударь.

– Их охраняют?

– Нет.

– Здесь есть еще ружья? Луки?

– Нет. У швейцарца был меч.

– В этой комнате должны быть деньги. Возьми их.

– Ключи у него на поясе, сударь.

Кристьен указал на Ле Телье. Он бросил хозяина без колебаний, как пьяница бросает уродливую шлюху. Прихрамывая, Пикар обогнул стол и обыскал искалеченного негодяя, морщась от его стонов и в ужасе отворачивая лицо. Потом он отпер ящик письменного стола и вытащил шкатулку с деньгами.

Рыцарь подошел к окну. Убийства у реки продолжались. На расстоянии выстрела из турецкого лука его ждала Карла – его и своих детей. Часы на башне Консьержери показывали без двадцати десять. Он успеет привезти жену к воротам Сен-Дени ко времени их открытия.

– День выдался удачным, сударь. Около тридцати пистолей, больше половины золотого экю, – сообщил Кристьен, заглянув внутрь двух открытых кошельков.

– Возьми оба кошелька с собой, – велел ему Тангейзер.

Затем он закрыл окно. Перед его мысленным взором возникло лицо Паскаль.

– Что приказал Ле Телье по поводу детей в доме сестры Фроже? – спросил он.

– Фроже? – переспросил Пикар.

Иоаннит шагнул к столу, и Кристьен попятился.

– За каждую ложь придется платить, – сообщил ему рыцарь. – Тебя видели с Фроже сегодня вечером.

Он ударил ногой Ле Телье, и тот взвыл.

– Я могу спросить твоего хозяина, а это потраченное время, платить за которое тоже придется тебе, – продолжил Матиас.

– Он отправил сержантов, чтобы они схватили Анну и ждали в доме Ирен, на тот случай, если вы вернетесь, – рассказал Пикар.

– Анну? – не понял госпитальер, но потом вспомнил: сержант Фроже знал Паскаль под этим именем.

– Девочку с черными волосами, – пояснил Малыш Кристьен. – Ле Телье спросил, кто из детей вам дорог больше всего.

Тангейзер опустил взгляд. Глаза Марселя остекленели от страха.

– А остальные? – уточнил рыцарь.

– Он сказал, что Анны будет достаточно, а остальные – просто помеха.

Иоаннит вспомнил, как они обедали. Мышки смеялись над непослушными яйцами. Юсти поедал пироги с инжиром. Флер… Правая рука Матиаса сомкнулась на горле Ле Телье. Кожа лейтенанта была тонкой и влажной от пота. Приподняв его с пола и ощутив сопротивление застрявшей в крышке стола стрелы, Тангейзер почувствовал отдаленное эхо его мучений. Но этой боли было недостаточно.

– Я не имею к этому отношения, – добавил Пикар.

Фальшивые оправдания Кристьена помогли госпитальеру встряхнуться. Он заставил себя успокоиться. Нет, Ле Телье еще рано умирать. Тангейзер отпустил его.

– Отведи меня к Орланду, – сказал он Кристьену.

Рыцарь не собирался оставлять свидетелей того, что произошло в особняке Ле Телье, но убивать Стефано он не хотел. Ему нравился этот человек, способный держать слово. Малыш Кристьен поднимался по лестнице с трудом. Иоаннит перегнал его, схватил за воротник и потащил за собой. Прислугу отпустили на ночь, и было ясно, что никто из оставшихся в доме людей не придет, пока их не позовут. Они остановились у двери. Госпитальер постучал: