Вся синева неба - Мелисса да Коста

то, что надо, или даже ничего не сказать, просто будет рядом.

Из кухни они слышат плач Леона. Жозеф ничего не сказал. Он просто рядом. Лицо его замкнуто, непроницаемо, как большая несокрушимая скала.

— Жозеф!

Это отчаянный голос Леона, который дотащился из гостиной до двери кухни. Он стоит на пороге с залитым слезами лицом. Обращается уже не к Жоанне, а к ее отцу. Ищет помощи в его глазах.

— Жозеф… Скажите ей, что она ошибается… Скажите, что она делает глупость… Она не может выгнать меня…

Но лицо Жозефа сурово. Жоанна никогда не видела его таким холодным и гневным.

— Жоанной никто не может командовать. Ей лучше знать, что делать для нее… и для ее ребенка. Мне очень жаль, Леон.

Он отшатывается, как от пощечины.

Плач продолжается битый час… До тех пор пока Леон не покидает дом, еще не веря, еще в шоке, с большой сумкой на плече.

Вечером Жоанна достает свои старые детские книжки с нижней полки книжного шкафа. Потом она садится на веранде при свете старой керосиновой лампы и начинает читать тонким ласковым голоском. Она читает и читает, себе и будущему маленькому Тому.

Жил-был мужчина… а может быть, это была женщина или ребенок, который шел через пустыню. Да, через пустыню пешком. И он плакал, плакал непрестанно, постоянно, иногда тихо, иногда в голос, но никогда не останавливаясь, он плакал в ритме своих шагов по песку.

Однажды в большой пустыне он встретил птицу, которая его спросила:

— Что ты делаешь один в пустыне?

— Я иду и плачу…

И из его глаза скатилась крупная слеза, которую он тотчас же поймал.

— Почему тебе так грустно?

— Мне не грустно.

— Тогда почему же ты плачешь?

— Смотри. Мои слезы превращаются в жемчужины, — сказал он, держа в руке гладкую и блестящую слезу, — у меня их тысячи в карманах. Хочешь посмотреть?

— Да, да!

Он засунул руку в свой раздутый карман и достал сверкающую горсть.

— Какие они красивые!

— Выбери себе одну, если хочешь.

— Вот почему ты все время плачешь — чтобы у тебя становилось все больше жемчужин?

— Точно. Ну же, выбирай!

— Я хочу вот эту! Она не самая большая, но самая блестящая.

— Ты хорошо выбрала. Прощай!

— Прощай!

Птица схватила большим клювом драгоценную жемчужину и улетела легко и быстро, в то время как плачущий заплакал еще пуще и медленно пошел дальше. Позже птица села и стала рассматривать драгоценную слезу. Она решила, что ей хотелось бы еще, о, не очень много, всего несколько, в подарок другим крылатым путникам. И она полетела назад, к тому, кого оставила, к плачущему, и увидела издали, как он идет, сгибаясь под тяжестью двух огромных карманов, полных жемчужин. Вскоре он уже не мог больше переставлять ноги, упал на колени, пополз — и все же, несмотря ни на что, продолжал плакать и плакать, и собирал жемчужины, и клал их в карманы.

— Да перестань же плакать, это твои слезы мешают тебе идти!

— Я не могу перестать, не могу.

И снова упали две большие слезы, которые он подобрал.

— У меня нет больше сил, но я привык… Я не могу перестать, нет…

И вдруг птица быстро ударила острым клювом, проделала дырочку в кармане плачущего, потом в другом кармане — крак! — вторая дырочка. Она помогла мужчине подняться и снова идти. Подбадривала его своим пением и взмахами крыльев. А из его дырявых карманов выпала жемчужина, потом другая; две цепочки жемчужин на раскаленном песке прочертили его путь. Он идет, и идти ему все легче. По мере того как пустеют его карманы, прочерчивая сверкающую дорожку, источник слез иссякает. И когда карманы наконец опустели, тогда глаза его высохли, сердце снова наполнилось счастьем, а ноги стали легкими, такими легкими, что он улетел вместе с птицей. Иногда в большой пустыне можно увидеть дорожку из жемчужин, которая никуда не ведет, а если поднимешь глаза, увидишь, как рядом с птицей летит мужчина… но, может быть, это женщина или ребенок, как знать?

—

Ей требуется несколько секунд, чтобы понять, откуда этот шум вокруг нее. Мужские голоса. Ей нужно время, чтобы вернуться в Аас, в усадьбу Ипполита, а точнее — в кухоньку в пристройке. Она приходит в себя, когда Эмиль уже стоит перед ней в своем черном пальто, с заснеженными темными волосами. Она застыла, не веря своим глазам. Она уже не знает, вправду ли он уезжал или ей приснилось, что он уехал.

— Ну и лицо у тебя, — говорит он, улыбаясь.

Она не может произнести ни звука. Он опускается рядом с ней за маленький стол.

— Ты не нашла мою записку?

— А?

— Записку на ночном столике…

Она качает головой. Ей даже в голову не пришло взглянуть на ночной столик.

— Я писал тебе, что вернусь к полудню. Что я просто уехал отправить письмо.

У нее, должно быть, еще растерянный вид, потому что он улыбается, незаметно поглаживая ее по колену под столом, словно говоря: Все хорошо, я вернулся.

Только тут она замечает, что Альбен сидит за столом напротив и подал ей тарелку. Замечает и то, что ей легче дышать и вдруг хочется есть. Она бросает на него еще один взгляд, взяв вилку, последний взгляд, чтобы убедиться, что он здесь, что ей не приснилось, он вернулся. Потом она буквально набрасывается на разогретые овощи. Боже мой, как же она проголодалась.

— Куда ты ездил?

— В По.

Они говорят с полным ртом, не обращая внимания на Альбена, который все равно погрузился в чтение газеты.

— Это было…

Она мнется:

— Это было письмо твоим родителям?

Он кивает, не отрываясь от еды.

— Да… Кое-какие