Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Бесценных кадров с ним не было. Но он точно знал, что скоро увидит их, ведь Кириллу Васютину он верил безоговорочно.

ПОВЕСТВОВАНИЕ СЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЕ

Услышав свой собственный крик, маленький Васютин почувствовал, как теряет сознание…

Сквозь чувство головокружительного полета он ощутил под собой что-то твердое, упиравшееся ему в затылок и лопатки.

Спустя мгновение Васютин открыл глаза. Неуютный свет люминесцентных ламп бил по зрачкам. Под ним была жесткая плитка. Он скосил глаза, не поворачивая головы. И увидел белый пластик холодильника. Сомнений не было — он снова был в торговом зале супермаркета. Ощупав себя, он понял, что ему снова почти сорок лет. Аккуратно приподнявшись на локте, он быстро схватил ТТ, лежащий рядом с ним на полу.

Убрав оружие в кобуру, он осторожно поднялся на ноги и огляделся. Не заметив никаких изменений, прислушался, но так и не услышал людских голосов или других звуков.

«Полет в тоннеле был реальным? Но ведь это невозможно! Хотя… я так ясно чувствовал падение. Это было не как во сне, все было на самом деле. Полная реальность. Но… с другой стороны… такое чувство полета бывает при потере сознания. А сознание я потерял. Значит, все-таки иллюзия, сон… Хорошо, а сказочные персонажи — тоже сон? Шляпник, кролик, Алиса, гусеница… Это же была любимая сказка моего детства. Стало быть — просто причудливая игра сознания. Так, а песчинки? Было чертовски больно, когда они резали меня. Ну, да… Больно было, потому что я упал, вот почему. Итак, полет — это мой бред. Очевидно. Но… когда я очутился перед тарелкой картошки у дядьки в деревне… я же совершенно не осознавал себя. Как будто и не знал, что мне скоро сорок. Я был маленьким ребенком. И боялся наказания так, как боялся в шесть лет. К тому же я не знал, что будет дальше, хотя сейчас прекрасно помню, что дядька пороть нас не стал. И что это такое? Нырок назад, в детское сознание… Тоже бред? Допустим, что это какая-то редкая и сложная разновидность психического состояния. И я ее пережил, только и всего. Заново пережил те минуты панического страха. Ладно, с этим разобрались вроде бы. Постой-ка, время!»

Кирилл прекрасно помнил, что включил один из таймеров на часах, когда он входил в торговый зал. Взглянув на жидкокристаллический экран, он поначалу не поверил глазам. «Может, таймер сбойнул, когда я упал? — мелькнуло у него в голове. — Нет, исключено! Часики выдерживают огромное давление и удар молотком с размаху. От моего падения они не могли сбиться. Неужели правда? Получается, что я был без сознания девять часов? Это же микрокома какая-то, а не обморок. Падал я, по ощущениям, минут десять, может, чуть больше. И у дядьки в доме был минут семь. Максимум двадцать. Непонятно… Надо искать объяснение. Если найду — пойму, в чем суть чертовщины, которая здесь происходит. И только тогда у меня будет шанс найти Женьку и Олю. Между стеллажей проклятого магазина я на них случайно не наткнусь, это понятно. Надо искать объяснение всему, собирать единую картину. Иначе тупик».

С опаской пройдя пару метров вперед, он остановился, чтобы вновь прислушаться.

— Не может быть, чтобы я был здесь один, не верю, — громко сказал Васютин, стараясь не думать о такой вероятности.

«А что, если каждый пропавший, каждая жертва остается одна? И каждая в своей реальности?» — не оставляла настойчивая мысль. Закрыв глаза, он, как мог, сконцентрировался.

«Подумай-ка ты лучше вот о чем… — Кирилл нахмурился, потер лицо руками и продолжил дискутировать с самим собой. — Почему я потерял сознание? Сказался перенесенный стресс? Возможно, но… Нет, все-таки этот невероятный обморок связан с картошкой. И видение из детства связано с картошкой. Это значит… что… картошка стала чем-то вроде пароля. Некий ключ, отправивший меня в те годы. Ладно, допустим. И теперь самое важное… Почему это происходит? Еще раз, вся картина вместе: я беру в руки некий условный ключ, который вызывает у меня очень длительный обморок. Во время этого обморока сначала развивается галлюцинаторный бред. А затем я лишаюсь памяти и заново переживаю сильный стресс, который я уже переживал в шесть лет. И что?»

Васютин поправил заплечную кобуру с пистолетом. Сделал два шага так осторожно и медленно, будто он шел по краю обрыва. Вновь глянул на таймер в часах. Время шло в обычном темпе, точно так же, как и раньше.

«Есть в этом вообще хоть какой-нибудь смысл? Или это была случайность? Вдруг в этом месте просто находится какая-нибудь энергетическая воронка, а? Вроде выбоины в асфальте, на которой легко споткнуться? Можно проверить». От мысли, что надо вновь вернуться к холодильнику с картошкой и попробовать вновь пережить безумное приключение, стало не по себе. Он медленно повернулся и сделал несколько широких шагов к холодильнику. «Надо проверить, просто необходимо. Если я опять провалюсь в шесть лет, значит это что-то вроде ловушки. И тогда хоть что-то станет понятно», — уговаривал он себя, подойдя к рефрижератору.

Обнулив таймер, он запустил его снова, вздохнул, взял надорванный пакет и понюхал. Ничего не произошло. Он повторил попытку, вынув дольку картофеля и размяв ее в руках. Снова ничего. И хотя вопросов только прибавилось, он облегченно вздохнул. «Интересно, а здесь есть еще такие ловушки? И если есть, то сколько их? Если их много и все они разные, тогда это чей-то замысел. В чем его суть?»

Васютин снова остановился, чтобы как следует подумать. Гипотеза пришла к нему внезапно. «Пережив этот обморок… Этот провал, будем для простоты называть его так, я что-то отдал. Мне было больно и страшно. А если верить Малаеву, то в эти моменты я выбрасывал огромное количество психической энергии. И если допустить, что кто-то ее забрал… Тогда становится все понятно. Меня доят. Отжимают, словно фрукт, забирая у меня энергетику. Представим, что так происходит со всеми, кто пропал без вести в Останкине. А это несколько сот человек. Интересная версия, Васютин, очень интересная».

Он сделал еще несколько шагов и замер, проткнутый острой догадкой. «А получил ли я что-то взамен? Кажется, нет… Или получил, но просто не могу понять, что. Так, будем вспоминать детально». Он опустился на пол, усевшись поудобнее и почти беззвучно зашевелил губами. В вакуумной тишине супермаркета Кирилл прекрасно слышал свой еле уловимый шепот.

— Летел в темноте… потом… потом лампа. Она мне осветила этого, в сюртуке. Потом он превратился в гусеницу. А потом? Ах да, говорил, что он писатель и тем самым бессмертие себе обеспечил. Еще сказал, что какой-то мальчик отказался от машинки ради книжки. Что нам это дает? Отказ от материального ради духовного. Ну, предположим, что это может быть некой подсказкой. Потом… был шляпник. Этот нес бред про полковника и подполковника. Мораль — все относительно. Да, та еще мораль! Ладно, примем и это. А вот после шляпника была девочка, вроде как Алиса. Но она превратилась в кролика. И что-то говорила… а что? Не помню… Вспоминай, Васютин, вспоминай!