Паж герцога Савойского - Александр Дюма

Монморанси проиграл все, Гиз все спас, и, тем не менее, победитель и побежденный теперь будут равно приняты при дворе. И может быть, благодаря покровительству г-жи де Валантинуа побежденному уготована даже лучшая встреча.

Вот такие мысли омрачали лицо герцога де Гиза, пока он поднимался по лестнице, ведущей в покои королевы Екатерины; лицо же коннетабля, пока он поднимался по лестнице, ведущей в покои г-жи Дианы и расположенной с другой стороны двора, напротив, сияло от радости.

Герцога, очевидно, ждали, потому что, как только его имя было произнесено, портьера на двери комнаты королевы приподнялась и он услышал ее хрипловатый голос, произнесший с сильным флорентийским акцентом:

— Входите, господин герцог, входите!

Королева была одна. Герцог Франсуа обвел глазами комнату, будто ожидая увидеть кого-то еще.

— Ах да! — сказала королева. — Вы ищете вашего брата?

— Знает ли ваше величество, — произнес герцог де Гиз, опуская обычные приветствия, подобающие в таких обстоятельствах, — знает ли ваше величество, что мой брат прислал мне гонца с просьбой немедленно приехать в Париж?

— Да, — ответила Екатерина, — но гонец уехал только в час пополудни, и мы ждали вас к вечеру, скорее даже к ночи.

— Да, но гонец встретил меня на полпути.

— И что же привело вас в Париж?

— Я беспокоился.

— Герцог, — сказала Екатерина, на этот раз даже забыв о хитрости, — вы беспокоились не напрасно, никогда еще Для беспокойства не было более серьезных оснований!

В эту минуту они услышали, как поворачивается ключ сначала в одном замке, потом в другом; открылась дверь, ведущая во внутренний коридор личных покоев королевы, и на пороге появился кардинал.

Он направился прямо к Екатерине и Франсуа, как будто вошел к принцессе, равной себе по рангу или даже рангом ниже, и, не поздоровавшись с братом, прерывающимся голосом, выдававшим, какое огромное значение он придавал этой новости, сказал:

— Вы знаете, что он только что приехал, знаете?!

— Да, — сказал герцог Франсуа, догадавшийся, о ком говорил кардинал, — я столкнулся с ним у ворот Лувра.

— О ком вы говорите? — спросила Екатерина.

— О коннетабле, — ответили в один голос герцог и кардинал.

— А-а, — выдохнула Екатерина, как будто ее ударили в грудь ножом. — Но, может быть, его, как раньше, всего лишь отпустили на несколько дней?

— Да нет, — ответил кардинал. — Он вернулся насовсем. Он при посредстве герцога Савойского добился, чтобы его и адмирала освободили за выкуп в двести тысяч экю, и уж он найдет, вы увидите, способ заставить короля заплатить эти деньги. Клянусь лотарингским крестом, — продолжал кардинал, в гневе кусая ус, — такая глупость простому дворянину была бы просто не по карману, но если ее оценивать по справедливости, то Монморанси, Данвили, Колиньи и Дандело тоже бы разорились!

— А в целом, — сказала Екатерина, — что же вы узнали сверх уже известного нам?

— Немногое; но я жду с минуты на минуту вашего старого посланца, герцога Немурского, — сказал Шарль Лотарингский, поворачиваясь к брату. — Герцог Немурский принадлежит к Савойскому дому, никто не подозревает, что он наш сторонник, а поскольку ветер сейчас дует с Пьемонта, то, может быть, герцог и сообщит нам какие-нибудь новости.

В эту минту кто-то осторожно постучался в дверь, через которую до этого вошел кардинал, заперев ее за собой на ключ.

— А, вероятно, это он, — сказал Шарль Лотарингский.

— Тогда отоприте, — сказала Екатерина.

И она подтолкнула кардинала к двери, даже не обеспокоившись тем, что могут подумать, увидев у него в руках ключ от ее комнаты.

Это и в самом деле был герцог Немурский — тот, кого кардинал Шарль Лотарингский приводил в покои Екатерины за полтора года до описываемых событий в то утро, когда король Генрих и часть придворных отправились на охоту в Сен-Жерменский лес.

Поскольку его не одолевали тревоги герцога де Гиза и он не был настолько близок Екатерине, как кардинал, он хотел приветствовать ее по всем правилам этикета, но она не дала ему на это времени.

— Господин герцог, — сказала она, — наш дорогой кардинал полагает, что у вас есть для нас новости. Говорите же! Что вы знаете об этом злосчастном мире?

— Я могу рассказать вам все и из первых рук, — ответил герцог Немурский, — я только что расстался с послом Одоардо Маравильей: он завершил переговоры с герцогом Эммануилом Савойским.

— Тогда вы, должно быть, хорошо осведомлены, — заметил кардинал Лотарингский, — потому что герцог Эммануил Савойский здесь главное заинтересованное лицо, ведь речь идет о его герцогстве.

— Удивительно, — сказал герцог Немурский, — то ли он равнодушен к мирской славе, то ли — что более вероятно — у него есть тайная любовь или обеты связывают его с другой женщиной, но он принял сделанные ему предложения скорее с печалью, чем с радостью.

— А может быть, — с горечью промолвил герцог де Гиз, — король отплатил ему неблагодарностью? В этом не было бы ничего удивительного, ведь он тоже в числе победителей.

— Тогда, — сказал герцог Немурский, — он уж слишком требователен, потому что ему возвращают почти все его земли, за исключением пяти городов, да и их должны будут вернуть, когда его жена родит ему наследника мужского пола.

— А жена… кто будет его женой? — живо спросил кардинал Лотарингский.

— Ах да, — ответил Немур, — вы же еще не знаете! Его женой будет мадам Маргарита Французская.

— Сестра короля?! — воскликнула Екатерина.

— Она, наконец, достигнет цели, — заметил герцог Франсуа, — ведь она хотела выйти замуж только за независимого государя.

— Только вот ждать ей, милочке, пришлось довольно долго, — с особой язвительностью, присущей женщинам, когда они говорят друг о друге, сказала Екатерина, — ведь ей, если не ошибаюсь, скоро тридцать шесть лет; впрочем, по-видимому, она ничего на этом не потеряла.

— А как принял Эммануил Филиберт предложение породниться с королем?

— Сначала очень холодно. Графу Маравилье даже на одну минуту показалось, что герцог откажется, но, поразмыслив четверть часа, он согласился. Позже вечером он сказал Маравилье, что не хотел бы связывать себя обещанием, пока снова не увидит принцессу Маргариту. Но вы же понимаете, что посол ничего не сообщил королю о сомнениях, а наоборот, всячески расписал его восторг и признательность.

— И какие же провинции ему возвращают? — спросил герцог де Гиз.

— Все, — ответил молодой человек, — кроме городов Турин, Пинероло, Кьери, Кивассо и Вилланова-д'Асти, но они ему будут возвращены при рождении первого сына. Впрочем, в этом случае королю Франции не стоило торговаться из-за городов и замков, потому что королеве Англии и королю Испании он возвращает их в общей сложности около ста девяноста восьми.