Тайны Кремля - Юрий Жуков

Тем самым были предрешены и ход самой «научной» дискуссии, и ее результаты, и даже последствия. Действительно, сессия ВАСХНИЛ завершила свою работу 7 августа объявлением взглядов Лысенко единственно верными и правильными, отныне не подлежащими ни критики, ни сомнению в их правоте. А всего через день, 9 августа — явное свидетельство заблаговременной подготовки необходимых кадровых «представлений» — все противники Лысенко были удалены со своих должностей решениями ПБ. В. С. Немчинова, директора ВАСХНИЛ, заменили В. Н. Столетовым. Деканов факультетов биологии МГУ и ЛГУ, С. Д. Юдинцева и М. Е. Лобашева — И. И. Презентом и Н. В. Турбиным, заведующего кафедрой дарвинизма МГУ И. И. Шмальгаузена — тем же Презентом. А на следующий день последовало еще одно, самое бессмысленное по сути решение: А. Р. Жебрака сняли с должности кафедры генетики биофака МГУ и утвердили на его место Лысенко[645], открыто клеймившего эту самую генетику «буржуазной лженаукой».

25 августа все газеты Советского Союза сообщили о «разгроме антинаучного течения» в биологии. 1 сентября — о смерти после тяжелой и продолжительной болезни А. А. Жданова. Взаимосвязь этих двух событий преувеличивать не следует, но и игнорировать их просто невозможно.

В те летние месяцы 1948 года, столь насыщенные политическими событиями, успех сопутствовал не только Маленкову, но и Сталину. Он, наконец, получил весомое подтверждение правильности избранного жесткого варианта внешнеполитического курса, да притом по основному — германскому направлению.

Отрезанный от трех оккупационных зон, Западный Берлин снабжался с конца июня продовольствием и топливом по «воздушному мосту». Средству, оказавшемуся весьма эффектным, особенно для пропаганды, но слишком дорогостоящему и, к тому же, явно недостаточному для обеспечения помимо нужд населения еще и бесперебойного производства на предприятиях. Крайне раздосадованные далеко не блестящими результатами, США, Великобритания и Франция в очередной раз выступили солидарно против бывшего союзника. Направили 6 июля тождественные по содержанию ноты протеста Советскому Союзу. В них резко осудили блокаду как «нарушение действующих соглашений», но ссылались при этом почему-то на обмен посланиями 14 и 16 июня 1945 года между Трумэном и Сталиным. Ноты категорически потребовали незамедлительного возвращения к прежнему, нормальному положению, но вместе с тем не исключили устранение разногласий «путем переговоров или любыми другими мирными методами». Правда, оговаривали, что предпосылкой тому должно обязательно стать восстановление функционирования межзональных коммуникаций, свободное передвижение людей и грузов.

Для Сталина, как можно с уверенностью утверждать, подобная позиция означала проявление слабости, а потому нажим был усилен. Ответная советская нота, от 14 июля, излагала обычную аргументацию МИД СССР, базировавшуюся на решениях Ялтинской и Потсдамской конференций. Указывала, что к ухудшению ситуации, ее обострению привели лондонские рекомендации, но особенно — сепаратная денежная реформа, и дестабилизировавшая положение в Германии. Содержалась в ноте и слабо завуалированная новая угроза — заявление о готовности Москвы своими средствами обеспечить достаточное снабжение для всего «Большого Берлина». Вместе с тем выражалась готовность и к мирному разрешению конфликта. Указывалось: «Не возражая против переговоров, советское правительство… не может связывать начало этих переговоров с выполнением каких-либо предварительных условий и что, во-вторых, четырехсторонние переговоры могли бы иметь эффект лишь в том случае, если они не будут ограничиваться вопросом об управлении Берлином, так как этот вопрос невозможно оторвать от общего вопроса о четырехстороннем контроле в отношении Германии»[646].

Чтобы подкрепить твердость своих намерений, Москва почти сразу же объявила о проведении с 25 июля денежной реформы в советской зоне оккупации.

Западные державы вынуждены были смириться с проигрышем. Поздно вечером 2 августа Сталин и Молотов приняли послов США — Смита, Великобритании — Робертса, Франции — Шатенью по их просьбе. Выслушав их претензии по поводу блокады Западного Берлина, Сталин, не смущаясь отсутствием новизны в своих словах, изложил позицию СССР, единожды — в ноте, уже доведенную до сведения Вашингтона, Лондона и Парижа. Сказал в частности: «Одновременно с ликвидацией ограничительных мер по транспорту, принятых военной администрацией советского правительства, должна быть отменена специальная валюта — марка „Б“, введенная тремя державами в Берлине, и заменена той валютой, которая имеет хождение в советской зоне, то есть валютой „дойчемарк“. Это первое. Во-вторых, должно быть дано заверение, что исполнение решений лондонской конференции будет отложено до того, пока представители четырех держав не встретятся и не договорятся по всем основным вопросам, касающимся Германии. 1 сентября правительства США, Великобритании и Франции хотят созвать Парламентский совет в Германии и тем создать западногерманское правительство. Если они это сделают, о чем говорить?» А далее четко, в привычной для себя форме, выразил собственное видение возможного развития событий: «Если союзникам удастся создать одно правительство для Германии, то все вопросы снимутся. Если не удастся этого сделать, то восточная и западные зоны будут развиваться по-разному»[647]. Тем самым, открыто предупредил оппонентов — в случае дальнейших сепаратных действий Запада и Советский Союз вынужден будет пойти на аналогичные меры, на создание еще одного германского государства, в советской зоне оккупации.

Вашингтон, Лондон и Париж, уведомленные о содержании беседы, состоявшейся 2 августа, в конце концов приняли предложения Сталина. Согласились продолжить в Москве переговоры ради того, чтобы попытаться найти компромисс. Разрешить все же накопившиеся вопросы. И, казалось, дело сдвинулось с мертвой точки. 28 августа удалось согласовать текст общего документа, а спустя два дня утвердить его как «Директиву правительств СССР, США, Великобритании и Франции четырем главнокомандующим оккупационных войск в Германии». Они предусматривали снятие блокады Западного Берлина и использование марки советской зоны как единственного платежного средства для Большого Берлина. Поручали «провести в возможно короткий срок детальные мероприятия, необходимые для осуществления этих решений и сообщить Вашему правительству не позднее 7 сентября о результатах Ваших дискуссий, в том числе о точной дате, когда мероприятия… могут быть осуществлены»[648].

Добившись несомненного успеха, Сталин поспешил использовать его, чтобы прежде всего укрепить свои позиции в узком руководстве. Восстановить прежний баланс сил в нем, обеспечив себе заведомое большинство. Для того 1 сентября добился перевода А. Н. Косыгина из кандидатов в члены ПБ. Это решение сопровождалось еще одним, более значимым пунктом: «Пополнить состав девятки тов. Косыгиным А. Н.»[649]. Сделал Сталин это как нельзя вовремя. Уже на следующий день оказалось, что сближение позиций Москвы и Вашингтона, Лондона, Парижа более чем призрачно. Лишь тактический ход последних, ни на йоту так и не отступивших от своих долгосрочных планов. Несмотря на настойчивое предупреждение Сталина о неизбежных последствиях — расколе Германии, 1 сентября, как и было объявлено ранее, в Бонне открылся Парламентский совет. Под председательством Конрада Аденауэра начал разработку конституции для трех зон. Но, главное, чуть позже главнокомандующие западных оккупационных войск при обсуждении с Соколовским порученных им «директивой» мероприятий, неожиданно для советской стороны вновь стали настаивать, как прежде их правительства, на снятии прежде всего блокады, и лишь после того готовы были согласовывать изменение денежной системы Большого Берлина.

Подтверждением нового обострения отношений явилась памятная записка США, Великобритании и Франции от 14 сентября. Она не только констатировала сохранение диаметрально различных подходов к решению берлинской проблемы, но и усиливала вероятность того, что согласие вряд ли удастся достигнуть. Выдвигала новые требования, заведомо неприемлемые для Советского Союза. В частности, требовала расширения полномочий четырехсторонней финансовой комиссии, создаваемой лишь для введения в Берлине восточной марки. Превращение ее в орган контроля над Немецким эмиссионным банком, оперировавшим только в советской зоне.

Несмотря на явное противодействие, Москва попыталась все же добиться общего согласия. Возобновила переговоры, в которых участвовали Молотов и послы трех стран, на этот раз завершившиеся полным провалом. 22 сентября очередная нота США констатировала, что продолжение переговоров бесполезно, а потому информировала о переносе вопроса на рассмотрение ООН. Все дальнейшие попытки советской дипломатии добиться лишь одного — одновременности снятия блокады и введения восточной марки, так и не увенчались успехом. А 25 октября уже Совет безопасности отклонил проект резолюции, содержавший все тот же вариант выхода из кризиса, предложенный представителем СССР.