Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский

ТОМИТЕЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ

В это время в Вашингтоне послы Берри и Хансен докладывали о положении на переговорах в Объединённом комитете начальников штабов. Происходило это в одной из строго защищённых комнат Пентагона. Начальники были явно довольны, что дело идёт к договоренности об инспекции. Но их беспокоило, что американская делегация в Стокгольме слишком уж «зациклилась» на достижении соглашении соглашения и потому готова отказаться от ключевого положения в американской позиции — уведомления о внегарнизонной  деятельности. Поэтому напутствие было таким:

— Вы должны добиться уведомления о внегарнизонной деятельности.[171]

А я всё ждал реакции министра на предложение о приезде маршала Ахромеева в Стокгольм. Прошло два дня — её не было. На третий день вылетел в Лондон, где предстояли консультации в английском МИД. А из Лондона нужно было лететь прямо в Стокгольм на открытие последнего, XII раунда переговоров.

Английская дипломатия недаром считается одной из самых тонких и изощренных в мире. Одного дня переговоров с помощником заместителя министра иностранных дел Тимотти Донтом было достаточно, чтобы убедиться — проблем с внегарнизонной деятельностью не будет. Причем англичане никаких обязательств на себя не брали и громких слов не произносили. Просто я как бы вскользь заметил, что можно было бы учесть озабоченность Запада в отношении инспекции, если строго уточнить, какая конкретно военная деятельность подлежала бы проверке. Понятие внегарнизонной деятельности слишком общо и неконкретно, чтобы быть предметом инспекций.

После этого мы прошлись по конкретным видам уведомляемой деятельности, и когда Т. Донт убедился, что с обеих сторон речь практически идет об учениях, передвижениях и перебросках войск, сказал:

— Чем больше мы спорим —  тем меньше разногласий остается.

Казалось бы, общая и ни к чему не обязывающая фраза, но она означала —  сделка еще не заключена, но ее условия определены.

Еще более элегантным было обозначение возможной развязки по основному параметру уведомлений — численности войск. Я заявил, что западная позиция (кстати, нигде не произнесенная) в 10 — 12 тысяч человек слишком низка, чтобы быть порогом уведомления. На это Донт задумчиво заметил, что цифра 15 тыс. человек (которую, кстати, тоже никто не выдвигал), слишком велика. Вот и все. Больше мы этой темы не касались. Но обе стороны разошлись с ясным пониманием, что искомый компромисс может быть в пределах 13 — 14 тысяч. Так оно впоследствии и оказалось.

На консультациях в Лондоне был найден подход и к решению третьей важной проблемы — посылке наблюдателей. Начали мы издалека и пришли к выводу, что принципы, на которых должна основываться посылка наблюдателей — это обязательность и необременительность. Как их воплотить на практике? Я предположил, что могло бы существовать два параметра — один для уведомлений, и другой, более высокий, для наблюдения. Донт ответил, что «не исключает разных порогов для уведомления и наблюдения».

Но все это время в Англии меня терзала мысль — приедет Ахромеев в Стокгольм или нет. Поэтому из Лондона я послал в Москву телеграмму:

Учитывая важное политическое значение последней сессии Стокгольмской конференции, было бы целесообразным, чтобы на ее открытие приехал и выступил один из заместителей министра иностранных дел или обороны, например, Начальник Генштаба маршал Ахромеев, который хорошо известен на Западе. Его выступление произвело бы сильный политический эффект тем более, что в нем можно изложить нашу новую позицию в отношении инспекций.

Первым, кто ее прочитал, был наш посол в Лондоне Л.М. Замятин — умный дипломат с огромным опытом. Кем только он не был — и заведующим отделом печати МИД, и директором ТАСС, и заведующим отделом международной информации ЦК, а в этом качестве пресс — секретарем Генеральных секретарей ЦК Брежнева, Андропова и Черненко. Он сразу уловил суть моего послания:

— Ты что, воевать собрался?

— Да, — ответил я.

— Ну что ж, тебе виднее, — и потом, после некоторого раздумья.— Смотри, как интересно получается. Ведь это я тебя тогда спас... И не ошибся выходит... Помнишь?

Еще бы не помнить! На заре дипломатической карьеры, в самом конце 50-х, мы с Владимиром Шустовым[172] везли дипломатическую почту из Женевы в Москву. Путь наш пролегал через Вену с пересадкой в Цюрихе. Это была рутинная поездка после окончания очередного раунда женевских переговоров по прекращению ядерных испытаний. Мы были молоды, нам хотелось посмотреть мир, и мы с удовольствием брались за такие поручения.

При этом мы играли в настоящих дипкурьеров, которых ждут в пути опасности, похищения и даже перестрелки. В общем, воображали себя легендарным дипкурьером, которому Маяковский посвятил стихи — «Товарищу Нетте — человеку и пароходу».

Однако настоящая опасность поджидала нас с другой стороны. В тот день мы, как обычно, загрузили мешки с диппочтой в поезд на вокзале Карнавен в Женеве. Нас провожало много друзей, с которыми мы только что хорошо отобедали, естественно, с вином и водкой. На дорогу тоже была припасена бутылка. Поэтому, когда поезд тронулся, Володя разлил по стаканам и сказал:

— Давай, старик, только по инструкции: сначала выпью я, а если со мной ничего не случится, — давай и ты (предполагалось, что нас могут отравить каверзные империалисты, поэтому есть и пить, естественно, не спиртное — мы должны были по очереди).

Так к вечеру мы доехали до Цюриха. Там предстояла пересадка, и Шустов остался караулить диппочту. А я пошел звонить нашему хорошему другу Юрию Кашлеву[173] в Вену, чтобы встречал, и заодно купить на дорогу бутылку дешевого бренди, которое у нас в обиходе называлось «радость проводника».

В ту пору было модно разыгрывать друг друга, поэтому, возвратившись в вагон, я оставил бутылку в купе у проводника и стал жаловаться Шустову:

— Ты знаешь, Володя, так трудно было дозвониться в Вену, что бутылку я купить не успел... Придется терпеть!

— Ах ты, растяпа, — гневно сказал Шустов, — ничего тебе поручить нельзя, даже самого пустяка! Все провалишь! — И, как фокусник, достал из — под стола бутылку «радости проводника». Как он умудрился ее купить, не отходя от тележки с секретной диппочтой, для меня до сих пор загадка.