Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он предложил мне быть вторым режиссером «Пиковой дамы», которую будет ставить в Веймаре.
Рассказал условия и прочее. Сказал, подумай и как можно скорее дай ответ, мне это очень важно. Я сказал, что могу сразу ответить, сейчас, мне нравится предложение, и я согласен. Потом уже говорили по делу, т. е. о проекте.
Он очень искренне обрадовался, что я дал согласие. Вообще настроение у него неплохое, хотя, кажется, несколько перевозбужден и даже несколько лихорадочно все время говорил, перескакивая то на труппу, то на планируемые гастроли в Южной Америке, то на осенний стаж в Париже, и опять к постановке оперы.
Мне всегда хочется задержать его внимание на чем-то одном, довести до конца, обговорить, решить в конце концов и зафиксировать. Даже достаю блокнот, ручку в таких случаях, как бы показывая, что вот теперь мы должны остановиться на этом вопросе, должны решить, принять окончательное решение.
Но он все равно как-то незаметно «ускользает», и если я настаиваю, твердо настаиваю, досадливо машет рукой. «Мы обязательно к этому вернемся, Николай, как можно сейчас все решить… нам с тобой много, много нужно еще говорить. Итак, я сейчас буду репетировать Мольера… Я думаю, грамотно будет, если мы сначала в Москве покажем „Амфитриона“, а потом „Иеремию“, как ты думаешь?» — Я соглашаюсь. — «А с той группой я буду продолжать „Евгения Онегина“. Правда, я совершенно не знаю, как найти время. Меня не будет в сезоне 18 недель, понимаешь, это катастрофа!.. Если бы найти деньги и привезти в Веймар нашу группу, я мог бы там продолжать с ними репетировать параллельно с немцами». — «Но у нас нет таких денег и навряд ли будут». — «Конечно, нет и не будет… Но это хорошая идея… Не бросать же „Евгения Онегина“. Как ты думаешь, с этим может что-нибудь получиться?»
4 июля 1995 г.
Позвонил Мих. Миху, чтобы поблагодарить за статью в «Театральной жизни» и рассказать свои впечатления. Он очень обрадовался моему звонку. Я попросил о встрече, и он тоже с радостью согласился, только просил не у него, т. к. давно болеет и дома ужасный беспорядок. Я пригласил его к себе.
Вчера он приехал в 14.00 и сидели мы до половины девятого! Говорили, говорили, говорили… Обо всем! Начиная от его студенческих лет, перебирая все фамилии и действующие персоналии, о нашем курсе, и до сегодня.
Говорил о книге, которую он пишет.
Я знаю, что это будет великая книга.
М. М. беспокоится, что не успеет закончить, говорит, что пока готова одна пятая, а он очень болен и работать из-за болезни тяжело… не хватает «здорового» времени.
Нет в мире справедливости, и сетовать на это пустое занятие. В мире художественном — тем более. Человек такого знания о предмете театра, практического, подчеркиваю, знания, можно сказать, не имеет совсем серьезной, крупной, достойной его режиссерской биографии.
Парадокс. Факт.
Рядом с ним, в одно время с ним выросли, застолбили место в театральном пространстве десятки, десятки других, которые — и это очевидно — проще, односложнее, одноклеточнее и т. д.
Мих. Мих. — титан!
Мих. Мих. — чудак!
Мих. Мих. — энциклопедия, заброшенная в чулан за ненадобностью. Такое впечатление, что регулярный театральный процесс охраняет себя от фундаментальных вмешательств. Этакий здоровый примитивизм — залог долголетия, стабильности и покоя.
Безвестные чудаки, однако, ему необходимы. В укромном месте, не афишируя, пожирает театр такого титана с потрохами, обсасывая каждую косточку, смакуя детали и «элементы», потом обтирает рот салфеточкой и, как ни в чем не бывало, выходит «на публику». И потом… потом… расчетливо и разумно тратит сожранный клад озарений, добавляя в рутинное ежедневное свое существование по капельке свежей крови, по капельке, чтобы хватило на долгие годы жизни «в достатке».
8 июля 1995 г.
«Иеремию» начал репетировать 26 августа (Толя в отъезде. Сначала был в Греции, потом в Париже).
Я работал на Сретенке. Нормально. Т. е. спокойно работал.
Не считая мелочей: полное отсутствие воды в здании, а значит, проблема туалетов, чистоты и порядка. Холод и разрушающийся «Уран». Вчера и сегодня перевозим декорации на Воровского в «Студию-1». Завтра начинаю работать там. По плану, который я еще летом составил, 6-го октября нужно закончить работу с актерами (отпустить их на гастроли на месяц) и начать возиться с техникой. Потом с 10 ноября начать все сводить. Т. е. актеры плюс техника. 22 — генералка (в ноябре).
Пока все двигается по плану. Обязательно хочу успеть сделать генералку 22-го, потому что в мае, тоже 22-го, была генеральная, 22 песни в каждой главе «Плача». Толя вернулся 17-го вечером, 18-го целый день ездил по начальству в связи с «Ураном».
Строительство!
Пока ничего не делается.
Вечером звонил мне и дважды переносил встречу. Наконец встретились уже 23-го у него дома.
Сидели на кухне. Не виделись месяц, хотя общались по телефону.
Сначала проблемы со строительством, потом труппа.
«Я должен бросить все и заниматься домом, — сказал он, — если я сам не возьмусь за это, ничего не будет, понимаешь? Мы потеряем все, и никакого здания к 98-му году не видать, а значит, и никогда! Работай дальше как работал, я благодарен тебе, хоть что-то в театре делается.
С труппой встречаться не хочу… не буду. Меры будут очень крутые по лаборатории.
Оставлю несколько человек, кому верю, в ком уверен, кто работает. Хватит! Хватит! Надо кардинально решать». И т. д.
21 сентября 1995 г.
Я стал дедом.
Дети у меня все-таки непутевые. Позвонил Вадим, меня не было, наговорил на автоответчик: «Николай Дмитриевич, поздравляю вас: вы стали дедом. — Пауза. — Мальчик, зовут Алеша. Настя чувствует себя хорошо. Ну, вот и все, конец связи».
Ни точного дня, ни часа, когда внук родился… ни веса, ни роста… ничего более. Телефона у них нет. Я позвонить не могу.
Без даты
Рано утром 8-го в воскресенье позвонила Фая Антонова, сообщила: умер Михаил Михайлович, Мих. Мих.
Это случилось 7-го. Подробности узнал уже позже. Тут же позвонил Толе домой, поехал к нему и вместе приехали в театр.
Весь день занимались траурными делами. Похоронить в Москве… проблема. Оказалось, что у Михаила Михайловича вообще была подмосковная прописка, и это значит, только где-то далеко в Подмосковье можно похоронить. Приехал Вася Скорик.
Главное — рукописи. Архив. Сохранить.
Звонил нашим в разные города и страны, сообщал.
Жутко. Печально.
Все время вспоминал нашу последнюю встречу в июле. Как мы шли к метро «Новослободская» мимо театра Красной армии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});