Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

– Был – не был, какая разница! – с досадой произнес Самота и нервно почесал заживающий порез на левой щеке. – Вот и прервалась первая цепочка. Учение Охотника умерло.

– Не первая, – угрюмо возразил Гордец. – Раньше умер Псеглавец, так и не успев оставить полноценных учеников. Его цепочка прервалась первой.

Копать могилу в каменистой земле было бы непосильной задачей. Но и бросить тело без погребения послушники не решились. Кислота и Гордец забросали его камнями, чтобы хоть так уберечь от падальщиков. Меч положили на груди. Ант откинул за спину песью морду и снял шлем. Самота тоже обнажил голову, после чего достал флягу и сказал:

– Помянем по старому обычаю.

Все по очереди отхлебнули. Когда Малышка сделала глоток, горло ее обожгло, она закашлялась, из глаз потекли слезы.

– Что это? – прохрипела она.

– Чубовская горилка, – ответил Самота.

Он снял с плеча ружье и выстрелил в воздух. Еще одна традиция, не столь древняя.

– Зря, – заметил Кислота. – В горах звуки далеко разносятся. Всех местных переполошил.

– Они и так уже наверняка проведали, что мы здесь. Граница их владений недалеко. А меня они узнают.

– Слишком уж ты веришь в их гостеприимство. А жил среди них всего лишь год.

– Это немало, поверь мне.

– Он прав, за нами следят, – произнес ант.

Все подняли взгляды. Над ними на уступе скалы застыл человек в уже знакомых бурке и папахе. В руках – длинное ружье, но ствол смотрит в небо. Самота поднял руку в приветствии. Горец ответил таким же жестом, после чего повернулся и скрылся за отрогом скалы.

– Нам позволено ступить во владения племени, – пояснил чуб.

Дальше шли молча. Каждый думал о своем, все были слишком подавлены. Ушел еще один схимник. И пусть из третьего поколения он считался самым незначительным, все же он был носителем учения. Схима обеднела еще на одну ветвь.

– Ты про душу тут говорила, – вдруг обратился к Малышке Самота. – А что с ней происходит, когда умирает тело?

– Не знаю, – честно призналась девушка. – Это с Занудой надо поговорить. Он раскапывал все крупицы знаний, которые остались, о душе. Или с Ловцом. Он тоже какие-то предания помнит.

– Душу нельзя убить оружием, – вступил в разговор ант. – Когда-то наши леса были полны духов. Это такие бестелесные сущности. Но они могли влиять на наш мир. Некоторые помогали, некоторые вредили. Но всех их надо было либо благодарить, либо задабривать. Оставить там крынку молока домовому или, проходя мимо дерева, посвященного лешему, палец надрезать и кровью мазнуть аль приношение какое в корнях оставить. Говорят, тогда и у людей и псов тоже были души. А потом пришли очистители. Они уничтожили духов, но вместе с ними погибли и наши души. Мало того, даже произносить эти слова нельзя нынче.

– Знаю таких, – кивнула Малышка. – У нас их еще называют богоборцами. Но раз так, откуда же тебе вообще известно про все это?

– Эти предания хранят псеглавцы. Их поведал нам тот самый схимник Псеглавец. Другим мы их не рассказываем, если они сами не прикоснулись к схиме. Легенда говорит, что когда-нибудь в наших лесах появится человек с песьей шкурой на плечах. А за ним будет бежать старый седой пес. А в зубах он будет нести утерянные души антов. И тогда наш народ снова станет цельным.

– А разве сейчас он не целен?

– Большинство думает, что все как прежде. Но мы, псеглавцы, видим, что происходит. Дети в каждом поколении слабее, чем в предыдущем. Разорвался круг связи с предками. Молодые анты все менее почтительно относятся к старикам. Древние обычаи утрачивают свою незыблемость. И все больше молодежи задается вопросом – почему они должны поступать так же, как их отцы? Я не знаю, хорошо это или плохо. Когда-то венеды отвергли жизнь отцов, и сейчас они – самая могущественная сила в нашем мире. Потом то же самое сделали чубы, и нынче их считают лучшими воинами. Но, отвергнув одно, они нашли что-то другое. А наша молодежь все чаще хочет просто порушить древний уклад, не осознавая, чем заполнит образовавшуюся пустоту. Может быть, это потому, что у них нет души?

– А я думаю, душа – не такая вещь, чтобы отобрать ее или убить, – возразил Самота. – То есть убить, наверно, можно, но не пулей, не саблей. Просто в ваших детях души спят. А в псеглавцах учение схимы будит душу. Возможно, это происходит, когда человек понимает, что желания плоти – не главное в жизни, есть что-то выше. Для нас это свобода, для вас – забота о благополучии всего народа. У Малышки – ее музыка. Неужели вы не замечали, когда она играет, то прикасается к чему-то, что есть у каждого глубоко внутри. Возможно, к душе. Я обязательно поговорю об этом с Занудой. И мне хочется верить, что все мои погибшие братья умерли не совсем. Они здесь, рядом, незримые, но реальные. И когда будет туго, каждый встанет рядом со мной, поддерживая точно так же, как при жизни.

– Ты же знаешь, что это не так, – возразил Кислота. – Сколько бы и кого незримо ни встало рядом с тобой, нога твоя все так же будет хромать. А сабля не станет бить сильнее.

– Я видел, как боевой дух заменяет и силу, и выучку. Своими глазами видел. А может быть, его питают души ушедших друзей и близких. Я ведь до сих пор дерусь так, словно Атаман смотрит на меня. Не могу подвести его, даже мертвого.

– Они живы, пока ты помнишь о них. – Малышка ободряюще улыбнулась. – Банально и избито, слова эти звучали не раз, и все же повторю их: они живут хотя бы в твоих воспоминаниях.

– Иногда надо повторять банальные и избитые слова, – задумчиво произнес Кислота. – Иначе люди настолько привыкают к ним, что забывают об истинной сути.

Послушники поднимались все выше в горы. Тропа прихотливо вилась между скалами, по ущельям. Становилось холоднее. Малышка достала уже знакомый всем мой плащ.

– Что же это ты, – рассмеялся Самота. – Плащ учителя взяла, а свой забыла?

Девушка лишь смущенно улыбнулась и пожала плечами. Сам чуб надел желтый жупан, а поверх – алый кунтуш. Длиннополая одежда грела его гораздо лучше, чем любой плащ. Кислота пошел быстрее, разгоняя кровь старым способом схимников – напряжением мышц. Это с его помощью ученики Мятежника когда-то умудрились пролежать в снегу целые сутки в засаде. И лишь ант, житель северных лесов, обрадовался холоду как старому другу.

Дело близилось к вечеру, когда, обогнув очередную скалу, путники заметили впереди поселение. Построенные из камня жилища прилегали к южному склону горы. Это было разумно: скала защищала горцев от пронзительных северных ветров. Хижины построены в несколько этажей так, что крыша одной служила полом для другой. Виднелись загоны, в которых блеяли овцы. Между постройками суетились люди. Никакой ограды вокруг поселения, хотя бы отдаленно напоминающей укрепления, заметно не было. Наверно, хозяева полагались на неприступность самой местности, которую выбрали для жизни. Впрочем, к домам второго яруса вели простые деревянные лестницы. Если поднять их наверх, то можно успешно держать оборону, отстреливаясь из окон. И все же отсутствие крепостной стены смущало всех. Анты, венеды и чубы даже деревни и хутора окружали частоколом.

– Эти поселения называются аулами, – пояснил чуб, хоть его никто об этом не просил. – Смотрите, нас встречают.

Действительно, навстречу послушникам вышло четверо седобородых старцев в папахах и бурках. Как в Золотом Мосту все безоговорочно слушались Кислоту, так и сейчас сам собою впереди оказался Самота. Не доезжая до старцев, он спрыгнул с коня. Левая нога отозвалась болью, но чуб даже не поморщился, проделал остаток пути пешком, лишь слегка прихрамывая. Остановился шага за два до старцев, отвесил земной поклон.

– Здравствовать вам, почтенные аксакалы, – произнес он.

– И тебе здоровья крепкого, уважаемый, – ответил один из стариков. – Мой сын Ломини прибежал, не чуя ног, чтобы сказать, что в гости к нам едет его названый брат. Кого ты привел с собой, Самота?

– Это – мои родственники, почтенный отец. И пусть не удивляет тебя, что они столь непохожи друг на друга и на меня. Мы братья и сестры в схиме.

– Тогда им будут рады у наших очагов, как всегда рады тебе.

– Благодарю, почтенный Бескен. Ваши горы холодны и неприветливы, но встреча со старыми друзьями согрела меня лучше самой теплой бурки.

Иверы говорили на венедском довольно хорошо, и все же в их речи улавливался легкий акцент. Малышке с ее тонким слухом это показалось забавным, но она продолжала сохранять невозмутимость. Кто знает, как отреагируют горцы, к примеру, на ее улыбку. Одно было точно: имена их звучали странно для уха девушки. Не венедские, но и не ордынские, и уж точно не от древних достались они иверам. На стыке народов и племен родилось что-то свое. Ее острый глаз разглядел нескольких стрелков в темно-синих чекменях и башлыках. Все-таки дружба дружбой, а об осторожности иверы не забывали. Да и лица их больше напоминали лики каменных статуй. Орлиные профили здесь встречались так же часто, как на Северной Окраине светлые волосы и голубые глаза. Губы у всех плотно сжаты. Выражение горделивой отстраненности на лицах, твердая походка. Созерцая все это, княжна с особой остротой ощутила, насколько она здесь чужая.