Таганай - Николай Феофанов

встречи с оборотнем на каменной реке. Кордон погрузился в тишину, прерываемую все теми же неугомонными сверчками и потрескиванием больших костров. Из леса пока не доносилось ни единого значимого звука.

– Кажется, наши пули начали действовать, – бросил Влад, по-прежнему держа винтовку на изготовке и пристально поглядывая на лес. – Этот охотник натуральный дурень. Вероятно, решил заманить зверя в свою ловушку.

– Он одержим идеей – сделать последний выстрел в оборотня, – отплевываясь от грязи, попавшей в рот, с раздражением сказал Листровский. – Да, где мой пистолет, черт подери!

Второй снайпер, стоявший с каким-то безумным видом от всего, что он увидел за последний час, и которого Листровский совершенно не знал, оглянулся на то место, куда приблизительно шлепнулся на бегу капитан, и показал на одну из луж:

– Вон. Вроде, что-то блестит. – Он быстро сходил к обозначенной луже, и аккуратно взяв поблескивавшее в свете костров оружие, передал его Листровскому.

Тот принялся обтирать пистолет об штаны, приводя в более-менее нормальный вид.

– Ну, что решаем? – не вытерпел Барышков.

– Надо кончать гада! – Листровский внимательно осмотрел окрестности. – Где Шакулин?

– Кончать – в смысле, сейчас? Когда он умотал в лес за этим Глазьевым? Ты так хочешь?

– А когда еще?! – рассвирепел Листровский. – Влад, – обратился он к снайперу, – помнишь, где была та тропа к глазьевской ловушке? Сможешь в темноте найти?

Влад, немного почесав бровь, кивнул головой:

– Смогу.

– Кто это там? – второй снайпер настороженно показал пальцем в направлении дальнего конца пустого барака, где едва различимыми фигурами, двигались два человека. Причем они явно направлялись в сторону лесной чащи.

Шакулин, готовый в любой момент выстрелить, стараясь не выдать себя, осторожно ступал по мокрой земле, метрах в десяти, от идущего впереди человека. Когда монстр умчался вслед за Глазьевым, лейтенант спустился с чердака, попав на первый этаж заброшенного барака. И уже собирался бежать к выходу, когда краем глаза заметил, что в пустом окошке торцевой стены, развернутой к лесу, мелькнула чья-то тень. Шакулин бесшумно прошел по бараку в тот конец и выглянул из полуоткрытых створок рамы.

Делая странные неверные шаги, как-то непонятно уравняв руки по швам, в достаточно среднем темпе, по направлению леса, примерно туда же, где скрылись Глазьев с оборотнем, шел Моляка. Его бритый череп легко узнавался, а вот все остальное в докторе было очень странным. Лейтенант не видел выражения лица психиатра, но со спины казалось, что он находится в некоем зомбированном состоянии. Первой мыслью было: «Неужели Моляка теперь стал меченым! Неужели эта штука заразна?!» Шакулин мягко выпрыгнул на траву и, взяв фигуру доктора на мушку винтовки, двинулся за ним на небольшом отдалении.

Уши Шакулина вдруг начали различать вялый шум, будто где-то зажевало виниловую пластинку. Лейтенант поморщился, не понимая, откуда звук. Но продолжил внимательно следить за доктором, чьи движения все больше приводили к мысли о том, что он и вправду не в себе. Что-то влекло Моляку прямо к зарослям деревьев. Шум нарастал, сквозь шуршание пластинки стал проскакивать непонятный нечленораздельный полушепот. Шакулин, опасаясь, что рядом с ним может кто-то быть, кого он не приметил, волчком обернулся вокруг своей оси. Но поблизости шел только лысый зомби. Справа вдалеке боковое зрение различало горящие костры, фигуры Листровского и спецназовцев он толком рассмотреть не успел.

До ближайших елей, обрамлявших передний край лесного массива, оставалось совсем немного. Надо было либо останавливать Моляку, либо входить с ним в опасную зону, где Уутьема мог напасть в любой момент с любой стороны. Шакулин ускорился и, перейдя на крадущийся легкий бег, принялся подбираться к доктору. Но и шум начал нарастать с той же скоростью. Теперь он буквально забивал все прочие звуки, которые анализировал мозг лейтенанта. Странный полушепот слышался все отчетливей.

Лейтенант скривился от такой пугающей какофонии, но вознамерился догнать-таки Моляку. Внезапно доктор побежал, все так же держа руки по швам. Удивленный такой прытью, Шакулин пустился за Молякой. В голове одновременно зашуршали сотни зажеванных виниловых пластинок, громкость полушепота возросла. Доктор запрыгнул в ближайшие кусты. Через четыре секунды за ним последовал Шакулин, разом оказавшись в почти полной темноте и чуть не наткнувшись на ствол небольшой ели.

Чисто механически, лейтенант пробежал еще десять метров, испытывая чудовищное звуковое давление тысяч зажеванных пластинок, и его сердце чуть не выпрыгнуло из груди от страха, когда прямо перед собой, в двух метрах, Шакулин едва не наткнулся на ровно стоящую фигуру Моляки. Доктор глядел прямо на кгбэшника огромными желтыми глазами, сверкавшими на взлохмаченном зверином лице, будто бы пересаженном с какой-то иной твари, но совсем не похожем на морду Уутьема.

Не успев оправиться от первого потрясения, лейтенант получил второе.

«Иди за мной!» – проорал в голове Шакулина со странным акцентом чей-то неизвестный голос, носивший металлический оттенок. При этом звериное лицо Моляки, которое теоретически могло это произнести, не имело рта.

– Второй – вроде Шакулин, а первый – ваш лысый психиатр, – проговорил Влад, в оптический прицел рассмотрев парочку, вышедшую из-за дальнего торца барака и шагавшую прямо в лес.

– Дай-ка! – Листровский перехватил снайперку Влада и сам глянул в прицел. – Какого…! Что они делают?

– Вы к движениям лысого присмотритесь, – посоветовал Влад.

– Ух, мать вашу! Он идет, как мертвец с кладбища! – Листровский отвел глаза от оптики. – Неужели, пока зверь находился в комнате Коробова, он каким-то образом заразил этого жмурика? А если зараза перешла на доктора? То это…, вот дерьмо!

– Чего-о опять? – недопонял Барышков. – Снова какие-то тайные игры? Листровский, что все это значит?

Оба снайпера, тоже поглядывали на Листровского, заинтригованные комментариями капитана, не упуская при этом ни единой детали в видимой им обстановке кордона, на случай возвращения зверя.

Скрывать – смысла не было, времени так же было немного. Поэтому Листровский вкратце обрисовал картину:

– Зверь является примерно раз в тридцать-сорок лет. Одновременно с ним появляется некий душевно больной человек, которого называют меченым. Когда умирает меченый – зверь становится уязвим. Тот ненормальный, которого мы привезли сюда вместе с доктором, и был по нашим приметам меченым. После того, как Глазьев двумя выстрелами убил психа, тварь начала ощущать действие наших пуль. Но мы понятия не имеем, может ли меченым стать кто-то другой. Зверюга долго толклась в комнате мертвого Коробова, что она там делала – понятия не имею, возможно, теперь лысый стал меченым.

– Почему не стреляет ваш лейтенант? – спросил второй снайпер, продолживший наблюдать за парочкой. – Он держит доктора на мушке, но не стреляет. Может мне снять психиатра, а то уйдут сейчас?

И только Листровский захотел, что-то сказать, как второй снайпер