Каллиграфия - Юлия Власова

— Оно-то, конечно, так, но… — Хранительница озадаченно потерла переносицу. — Но в тот момент меня занимало иное: свечение Джулии давно сделалось предметом моих размышлений, и я гадала, как бы употребить его во благо вашей операции. Тогда я решила, что на меня снизошло озарение, но, к несчастью, я обманулась. К несчастью для тебя и твоего друга Актеона… Я посоветовала Люси представить Джулию Моррису.

— Не подозревая, что она и есть та самая соперница, — подытожил Кимура. — Ну и удружила же ты, Аризу, нечего сказать! В какой водоворот нас всех втянула!

— Вероятно, я уже тогда утратила свою проницательность… Потеряла хватку, — удрученно сказала та. — Повествование моей пленницы было не всегда последовательным и местами сумбурным, что, возможно, отчасти сбило меня с толку.

Кристиан лихорадочно мял цветок в пальцах. Ясно, как день, что у Люси еще до злосчастного столкновения в саду зрел план, а советы японки этот план только упрочили.

— Как могла ты подвергать ее такому риску, зная, что я к ней испытываю?! — высказался он наконец.

— Я полагала, трудности лишь укрепят ваши отношения, — неуверенно проговорила Аризу Кей, потупив взор.

— А если бы Моррис лишил ее жизни? Как бы ты оправдалась?! — он в изнурении запрокинул голову. Там, над переплетениями унизанных цветами ветвей, сверкало лазоревое небо, грело щедрое солнце, порхали юркие пташки. Однако если бы кто-нибудь предположил, что Кристиан не расположен к восторгам на их счет, то попал бы в самое яблочко. Признание хранительницы поразило его до глубины души, если не сказать большего. Оно свергло хранительницу с пьедестала всеведущей и всемогущей жрицы, уравняв с простыми смертными; ее, непогрешимую, низвело до уровня тех, кто учится на своих ошибках.

— Знай, — приглушенно проговорил человек-в-черном, — что если бы Джулия погибла, то одним Кристианом Кимура в мире стало бы меньше. Нас с нею скрепляет слишком прочная нить.

— Но ведь финальный аккорд сыгран, и он мажорный, не так ли? — улыбнулась японка, положив руку ему на плечо.

Не удостоив ее ни ответом, ни взглядом, он с отрывистым вздохом поднялся на ноги, стряхнул с одежды бледно-розовые лепестки и побрел восвояси. Хранительница чувствовала себя так, словно ей на голову обрушилась арка красной пагоды.

«Вот и точка, — угнетенно подумала она, — в нашей незыблемой, многолетней дружбе».

Лиза с Джулией обнаружили в неизведанной части сада узкую, замшелую тропинку, которая вилась меж гладко отесанных валунов и заползала в самые таинственные уголки, что как нельзя более благоприятствовало их неторопливой беседе.

— А ты хоть капельку скучаешь по Криту? — спрашивала Лиза, глазея по сторонам. — Он ведь, наверное, сказочный…

— Ага, сказочный. Был бы сказочным, если бы не мафия. Мы скрывались от преследователей, чтобы, в итоге, угодить прямиком в их логово.

— Значит, они вас сцапали?

— Сцапали? Нет, — безотрадно рассмеялась Венто. — Заманили и запутали. Так вернее будет. Я доверилась кое-кому, а расплачиваться пришлось с лихвою. Ведь ничто не мешало мне повернуть назад. Дать стрекача, если что не по-моему, — это я завсегда. Но только б рассудительность была… Да осторожность. В общем, засадили меня в зловонный подвал, и не подоспей вовремя Клеопатра, стала б я мишенью для стрельбы.

— Ох! — вырвалось у Лизы, которая перестала считать ворон, явственно представив себе, как корчатся при расстреле осужденные. Пространные дифирамбы в честь кенийки, последовавшие вслед за сим, ничуть ее сердца не тронули, хотя уж кто-кто, а мужественная и отважная Клеопатра заслуживала почестей больше иных. От Джулии это безразличие не укрылось, и она потребовала разъяснений.

— Бука букой, — серо отозвалась Лиза, охарактеризовав, таким образом, африканку. — Я еще в Академии заметила, что она с приветом. Ходит, от каждой тени шарахается. Непривычна я к таким странностям.

— А она непривычна к нашим, — припечатала та, добавив затем более кротко: — Я бы очень хотела, чтобы вы подружились. Ты ведь в некотором роде заменяла ее, исполняя в Саду ее обязанности. Вы непременно должны сойтись во вкусах!

— Ладно бы она была робкой овечкой, — протянула Елизавета, — но она ведь и горы посворачивать может, если ей на ум что взбредет! К ней и подойти-то боязно — шибко уж она с виду внушительна.

Не менее внушительной показалась ей фигура Кристиана, который приближался к ним, как рассекающая воздушные слои комета, если применима такая аллегория. Столь же устрашающе и неотвратимо. Он был не из тех, кто охотно расточает улыбки и комплименты, а в данную минуту выглядел так, точно ему дали отведать прогорклого масла, осушив при нем последнюю флягу с водой. По крайней мере, выражение его лица красноречиво свидетельствовало о чем-то подобном. Мало того, думал он, что чернокожая игнорирует его, словно на его месте чурбан, так еще и хранительница невесть кого из себя возомнила, распоряжаясь судьбами, как ей на душу ляжет. Беспредельное разочарование, глубоко затаенная обида. Он не настолько пока совершенство, чтобы вот так, безоговорочно, прощать. Правда, трагедии из признания японки он также делать не намеревался.

— Джулия, насилу вас нашел! — воскликнул он, пронзив ее взглядом, как иглою. — Нам пора.

Лиза при его появлении вытянулась по стойке смирно, стараясь как можно реже дышать и производить, по возможности, минимальное число движений. На нее, как и на подавляющее большинство студентов Академии, один только облик человека-в-черном оказывал действие сродни красному сигналу светофора, а речь его отождествлялась в их воображении с полицейской сиреной, от которой не то что у нарушителей закона, но и у простых честных граждан немеют конечности и начинается нервическая дрожь. Что и говорить, если даже у Джулии при одной мысли о нем по телу разливалась слабость.

— А как же праздник? — опешила она. — Через три часа, уже совсем скоро. Аризу обещала устроить незабываемое пиршество.

— Никаких праздников, — отрезал Кристиан. — Время не терпит.

Он выжидающе умолк, хотя готов был взорваться — так у него всё кипело внутри. Однако выходить из терпения на глазах у Джулии — безумство из безумств. Она, еще чего доброго, сочтет его взбалмошным и расторгнет вгорячах «братско-сестринские» узы. Поэтому на случай неповиновения он даже заготовил сентенцию о тщетности человеческого бытия и о тех бесполезных членах общества, которые, в угоду своим порокам, предаются эпикурейской праздности, вместо того чтобы трудиться на благо науки. Но ораторствовать на сию животрепещущую тему не пришлось — девушка, ни с того ни с сего, учтиво склонила головку, пробормотала: «Конечно, сэнсэй», — и выразила полную готовность следовать за ним хоть в рай, хоть в пекло. Лизу, которая так и не оправилась от перенесенного при виде Кристиана шока, она настойчиво потянула за собой.