Каллиграфия - Юлия Власова

Ухоженные руки Кристиана чинно покоились на перилах гобратого мостика, из уст его текла размеренная речь, а осанка и манеры внушали уважение, причем не только Джулии, которая слушала его с раскрытым ртом, но также и детям-беженцам, сгрудившимся вначале поодаль, но потом набравшимся храбрости и приступившим к самому ручью.

Мало кто постиг бы, что удовольствие для себя названные брат и сестра находят в беседе сугубо научной и что страстные излияния, какие тешат обыкновенно слух влюбленных, ни ему, ни ей радости не доставляют. Из русла научных истин разговор их постепенно перелился в русло высоких материй, и Джулия не могла не заметить, что на всём в саду, за исключением проточной воды, лежит отпечаток вырождения и некоего уродства, и даже небо, восхищавшее раньше слепящею своею синевой, сделалось серым и неприглядным.

— Тогда почему бы нам не прогуляться вдоль моря? — предложил Кимура, который непременно добавил бы, что, хотя небеса и не вызывают у него восторга, их лучезарность с лихвою восполняют глаза милой его собеседницы. Однако ради спокойствия обоих предпочел скрыть сии слова за долгим, выразительным взглядом.

Предчувствие говорило ему, что нескоро теперь доведется им здесь побывать, а потому запечатлеть напоследок в памяти морской пейзаж он почитал за великое счастье. Смутная надежда всколыхнулась в нем, когда по узкой лесной тропке, ведущей к пляжу, скользнул тонкий лучик света. Но, запрокинув голову, он осознал, что принял желаемое за действительное и что солнце выглянет из-за туч не раньше, чем будет сконструирован спасительный прибор. Однако он покривил бы душой, если б сказал, что небесное светило ему дороже солнца, шагающего рядом.

На берегу, как он и предвидел, было столь же сумрачно и неприютно, как и в саду. Мутные, болотно-зеленые волны со взвесью водорослей атаковали отмель и вползали на песок под вой шквального ветра, клонящего долу колосистую траву в дюнах и немилосердно раскачивающего прибрежные сосны.

Джулия поежилась, жалостливо и с мольбою взглянув на учителя, который с поразительной понятливостью пожертвовал ей свой плащ, как когда-то на плоскогорье. Однако своенравная «богиня» жертву принимать отказалась, настояв на том, чтобы левая половина плаща досталась ему. Во время «Пелопоннесской войны» при подобном дележе она, вероятно, прибегла бы к помощи портняжных ножниц или чего-нибудь еще в том же роде, но теперь, когда «Архидамов», «Сицилийский» и «Декелейский» периоды в их вражде были пройдены практически без потерь, Джулия могла прильнуть к его плечу с осознанием защищенности, какой доселе не ощущала.

— Ну вот, что я говорил?! — завозился в кустах Франческо, который вытащил Джейн из уютной пока еще пагоды исключительно оттого, что его взяла охота последить за своим научным руководителем. — Разложение нравов налицо!

— Холодно здесь, пойдем назад! — обиженно потребовала та. — Что тебе до них?!

Росси вспетушился, смерив ее надменным взглядом.

— Ума не приложу, как ты можешь столь равнодушно смотреть, как эти двое афишируют свои чувства! У тех, кто поскромнее, такие вещи держатся в строжайшем секрете, тогда как иные не стыдятся выставлять их напоказ! — напыщенно высказался он.

— Подлинную любовь в узде не удержишь, — возразила Джейн. — А я, между прочим, мерзну. Вставай сию же секунду, иначе я за себя не ручаюсь!

— Погоди! — насторожился тот, поднапрягшись. — Где они? Я их не вижу!

— Что, испарились? — язвительно поинтересовалась англичанка.

— Минуту назад были на пляже, а сейчас… Не слизало ли их какой-нибудь злокозненной волной?! — заволновался он, едва ли не слившись с кустарником в единое целое. И если бы Джейн была расположена шутить в его духе, то сказала бы, что кустарник его поглотил. Вместо этого версия со злокозненными волнами была названа абсурдной, а сам Франческо — в сердцах — дубиной стоеросовой, после чего над головами «филёров» внезапно прозвучал властный баритон Кристиана, который выглядел весьма зловеще и, как им показалось, недружелюбно. Джулия стояла поодаль и давилась со смеху.

— Чем заняты, господа хорошие? — поинтересовался человек-в-черном с высот своего величия.

— А мы тут, это, лисички собираем, — заюлил Франческо. — После дождя они, знаете, растут, как будто им гормон роста вкачали. Как ненормальные растут!

Тогда Кимура полюбопытствовал всё с той же недоступной своей высоты, сколько они насобирали, чтобы в ответ выслушать сбивчивую реплику итальянца о том, что они, вообще-то, за срезание грибов еще не брались, а в кустах задержались из-за жука, который рыл себе убежище в лесной подстилке. Но Кристиан, нисколько не смягчась, произнес фразу, которая моментально воскресила в душе Франческо все прежние его страхи и опасения, неразрывно связанные у него с учебными буднями в Академии Деви:

— Молодой человек, проследуйте за мной, у меня к вам разговор.

— Где-то я уже это слышал, — буркнул в сторону Росси и угрюмо поплелся за профессором.

Извинительно улыбнувшись и отряхнув с колен иголки, Джейн предстала перед Джулией в несколько потрепанном виде.

— Представляешь, выволок меня за ограду лишь затем, чтобы за вами пошпионить!

— Он неисправим! — со смехом воскликнула Венто. — Но ты уж постарайся, подруга, его отвадить. Подглядывать в замочную скважину дело недостойное.

Джейн вздохнула, и в сокрушенном вздохе ее всякий усмотрел бы многое множество безрезультатных попыток привить сердечному своему другу должные качества.

— Может, он и дуралей, каких мало, может, и не славится утонченными манерами, но в затаенных глубинах его существа, я верю, теплится искорка, которую если раздуть, непременно зажжется пламя.

— Теперь, когда он в надежных руках, из него действительно выйдет толк, — кивнула Джулия. — Он как слепок из податливой глины.

— Ага, из очень вредной глины, которая мнется, как ей заблагорассудится. А как у вас… с синьором Кимура? — опасливо полюбопытствовала та.

— Прежде я не встречала никого, кто был бы мне столь близок по духу, — с чувством отозвалась Джулия.

Сама не ведая почему, Джейн вдруг завела речь о Люси, упомянув, что у нее-то, у белокурой, шансов не было никогда.

— Слишком уж она импульсивна и непоследовательна… Вылитая ты! — добавила англичанка, посмеявшись над противоречивостью собственных рассуждений.

А Люси, пошатавшись по острову Авго да хорошенько пораздумав над дилеммой — завладеть ли ей немедленно документами покойного Актеона или же попытать счастья у дверей в сокровищницу Дезастро, — остановилась, в итоге, на мысли, что Моррис и сам с великою охотой поделился бы с нею награбленным добром. А поскольку он в данную минуту занят щепетильным вопросом, как бы объявить своей банде, что она уж больше не банда, драгоценности переходят в ее непосредственное распоряжение. Так полагала она, проплывая по анфиладам, где, за арками, одни агенты Морриса миролюбиво играли в трик-трак или мафию, другие хлестали пиво из огромных кружек, а третьи, на которых излучение Джулии не подействовало, грызлись из-за какой-нибудь глупости. Придерживалась прежней идеи, пока шагала по сырым коридорам подземелья, где, оправляясь после удара Клеопатры, плутал полубезжизненный Туоно. Нимало не усомнилась в своих правах на неправедное богатство, представ перед неохраняемою «пещерой сорока разбойников», и, предвкушая сладость удачи, полезла в карман за отмычкой, как вдруг из дверей вышеупомянутой пещеры, утробно хохоча, вылетел пулей субъект с туго набитым за спиною мешком. От неожиданности Люси посторонилась, но очень скоро пожалела, что не бросилась этому сумасшедшему поперек дороги. Больно уж знакомым показалось лицо его в неверном свете керосиновых ламп. И уносил он, вероятнее всего, те сокровища, на какие претендовала она.