Каллиграфия - Юлия Власова

— Они с синьором Кимура теперь как луна и звезды. Столь же неразлучны, — сбивчиво пояснила англичанка, уловив мысль Франческо. — Ах, что с нами со всеми станется?! — прибавила она, всплеснув руками. — И отчего ты упомянула об Аннет?

— Как?! — вскричала Мирей. — Вы до сих пор не в курсе?! Да Веку из тех особ, которых хлебом не корми — дай в мутной воде порыбачить! Волчица в овечьей шкуре! Она-то ведь, пока вы отсутствовали, по части газетных объявлений и промыванию мозгов целую деятельность развернула! Деви на ее удочку попался, как доверчивая рыбешка, студенты от нее без ума, так что их умами она властвует безраздельно.

— Значит, выхода нет?! — всхлипнула Джейн. Франческо наполовину утонул в мягкой спинке дивана и возвел очи горе.

— Быть может, синьор Кимура что-нибудь придумает? — вставил он, хотя сам подобных надежд отнюдь не питал. В гостиной четвертого апартамента повисло тягостное молчание, и если бы не Лиза, втащившая географа внутрь как нельзя более кстати, то не исключено, что члены заседания вскоре дружно превратились бы в гуттаперчевые куклы.

Донеро проплыл в комнату, спланировал в свободное кресло и с ловкостью факира извлек на белый свет курительную трубку.

— Елизавета посвятила меня в вашу проблему, — сообщил он, сосредоточенно набивая трубку табаком. — Да, Деви и впрямь затрагивал тему о какой-то казни…

При слове «казнь» Джейн с Франческо разом подскочили на дюйм к потолку, и обоих прошиб холодный пот.

— Но я и подумать не мог, — пуская клубы дыма, — что в предатели запишут таких славных ребят, как вы, мои дорогие. Положение нешуточное. Я попробую урезонить Сатурниона, однако ни за что не ручаюсь, — сказал он, колеблясь. — Да, отправлюсь к нему сию же секунду! — осмелел он внезапно и, вспорхнув со своего уютного «насеста», дал отбой.

Первой, кого повстречал Кристиан по дороге в лабораторию, была пожилая уборщица, которая так деятельно орудовала метлой, что приметила его лишь спустя некоторое время. Она застыла на лестничной площадке, точно Лотова жена, которая оглянулась однажды на Содом и Гоморру вопреки наставлениям, а Кимура принял сие бездвижие всего-то за дань уважения и прошел к себе, как ни в чем не бывало. Правда, одно обстоятельство от него все ж не укрылось: никогда еще уборщицы прежде не приветствовали его отвисшими челюстями и безумными взглядами. А у той взгляд был доподлинно безумный и какой-то остекленевший что ли. Такой если и привидится, то непременно в кошмаре и непременно после ночного просмотра фильмов ужаса. В другой раз, когда сотрудники физического отделения отшатнулись от Кристиана, точно от привидения, ему также впору было насторожиться, однако он не придал этому значения, преспокойно погрузившись в изучение рабочего журнала, который в его отсутствие едва ли заполнялся должным образом.

Если ты не предупрежден, если проницательность тебя подводит, ничего не стоит попасться в ловушку, но окружение Кристиана отчего-то было не настроено брать его силой. Перешептываться — да, многозначительно жестикулировать — прекрасно! Но кто из них отважится завязать его в узел?!..

Вопреки стараниям Донеро, который из кожи вон лез, чтобы вразумить директора и понудить его к отмене приказа, наши друзья к вечеру уже сидели за решеткой, в сыром каземате куда Деви обыкновенно сгружал предателей всех мастей и национальностей. Франческо без предисловий шмякнули по макушке чем-то тяжелым; Джейн затащили в уголок и, нимало не усовестившись, усыпили хлороформом. А Джулия подоспела к человеку-в-черном как раз тогда, когда к нему в кабинет ворвалось с дюжину крепких парней в масках и комбинезонах, какими директор весьма щедро снабжал своих секьюрити…

… — Почему ее с нами нет? Что задумали эти мерзавцы?! — неистовствовал Кристиан, расхаживая из угла в угол, меж тем как Джейн содрогалась от рыданий на плече у Франческо. Речь шла, разумеется, о Джулии, которую, по неизвестной причине, предпочли поместить в одиночную камеру. Зачем? Для чего? Предположений была масса — одно другого чудовищней. Такие и вслух высказывать побоишься. Постепенно Кимура предался меланхолии, на челе его пролегли глубокие борозды, и он опустился в задумчивости на хромой табурет. Изредка давящую тишину нарушали всхлипы англичанки да робкие увещевания ее кавалера. Кристиан же страдал безгласно и безутешно.

Аннет Веку упирала в свое время на то, что, если Деви не хочет остаться с носом, девчонку, то есть Джулию, следует охранять тщательнее прочих и держать, по возможности, без сознания, пока не начнется судебное разбирательство. Тогда директор с неподкупным видом заявил, что никакого разбирательства проводить не намерен. Но Аннет всё равно советовала с «этой продажной шкуры» глаз не спускать.

— Меня предостерегли, — сказала она. — Венто в сознательном состоянии представляет собой серьезную угрозу.

Об известителе, она, конечно, не заикнулась, ибо кто же поверит сообщениям такого отпетого негодяя, как Туоно?!

— Если не хотите, чтобы орудие казни обуглилось или расплавилось прямо у вас в руках, — прибавила она сухим тоном, — примите надлежащие меры.

Директор внял сим рекомендациям с горячей готовностью, тем паче что некоторые из его мускулистой «гвардии» на собственном опыте убедились, сколь сильным действием обладает свечение Джулии Венто, и даже успели обжечься. Он послушал советов Аннет, как слушал прежде ее наговоры, поглощая и первые, и вторые с жадностью, свойственной изголодавшемуся бедняку, который внезапно предстал перед усеянным яствами столом. Он впитывал каждое ее слово, каждый намек, и недалек от правды тот, кто предположит, что двоедушная француженка испытала на нем — причем не без успеха — свои гипнотические способности. Тем злополучным днем, когда Веку прибыла в Академию, когда ум Деви еще был чист от предубеждений против Кристиана и его учеников, тем злосчастным днем была совершена роковая ошибка, раскаиваться в которой, увы, никто не собирался.

Из-за ошибок директора и вероломства отличницы-зазнайки более прочих терзалась Мирей. Бурно приняв известие о заточении друзей, она не находила себе покоя, и разговоров было лишь об этом да об этом.

— Вот видишь, видишь?! Никогда нельзя списывать со счетов такую вещь, как периодическая печать! Пресса — рассадник зла! — скандировала она, прохаживаясь вдоль фонтана и по-соколиному взирая на беззаботных игроков в пейнтбол, которые, как угорелые, носились неподалеку, меж деревьев, и обстреливали друг дружку шарами с краской под взрывы непристойного хохота. Роза соглашалась с нею, не находя, однако, смысла в том, чтобы сотрясать воздух громкими фразами.