Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

«Запомни, — сказал мне Коцукэ-сан в день нашего примирения, — цапля ловит лягушку не из любопытства. Она отнимает чужую жизнь для того, чтобы сохранить свою. Таков и Путь Меча — лишая жизни, он сохраняет её. Твоё тело — меч, твой разум — ножны меча. Осознай свой Путь, и тогда в твоей жизни не останется места недостойным поступкам».

Эти слова я запомнил на всю жизнь.

В брайтонском доме было слишком мало места для зала, поэтому четыре-пять раз в неделю я ходил на тренировки в школу, принадлежавшую корейцу по имени Чо Сун Сэн. До моего появления кореец не без оснований считал себя мастером кендо, но первый же поединок на деревянных мечах надолго поверг его в изумление. Помня наставления Ёсиды Коцукэ, прежде я всегда старался избегать публичных поединков, поэтому схватка с корейцем была едва ли не первым боем на мечах, проведённым по всем правилам. Бой длился пару минут, и за это время был нанесён только один удар, оказавшийся одновременно первым и последним. Удар нанёс я. Выяснилось, что кореец даже не подозревал о возможности существования той техники иаидзюцу , которую я привык считать единственно возможной и правильной. Движение, которым вынимается меч, заканчивается нанесением удара, но это одно движение, которое занимает доли секунды. Я оттачивал его годами, стоя, сидя на коленях, и даже лёжа, учась поражать мечом до пяти целей за время, равное одному вдоху стоявшего за моей спиной Ёсиды Коцукэ. Если Учитель успевал вдохнуть воздух и выдохнуть его, деревянный меч обрушивался на мои плечи и рёбра. За долгие годы тренировок я успел позабыть о том труде, с которым давалось мне когда-то искусство кендо, и первое время никак не мог взять в толк, почему Чо Сун Сэн, которому я десятки раз показывал свой вариант «удара в четыре стороны», раз за разом не может его повторить. И лишь потом, через несколько месяцев, я вдруг понял, в чем причина его неудач. «Цапля ловит лягушку не из любопытства». Кореец был мастером, но это было спортивное мастерство, в котором больше внешней эффектности, чем внутренней решимости. Его учили выступать и побеждать, меня — сражаться, убивать и оставаться живым. Нанося «удар в четыре стороны», кореец стремился поразить четыре мишени. А я убивал четырёх врагов. В этом и заключалась вся разница.

Осторожно ступая босыми ногами по гладкому деревянному полу, с внезапно нахлынувшей радостью я буквально кожей вспоминал это ощущение упругости прохладного дерева, знакомое с раннего детства, особый запах, царивший в додзё , утреннюю свежесть воздуха, вливавшегося через раздвинутые перегородки… На стене висело полотнище с изречением Мусаси, которого мой Учитель считал величайшим воином Японии. Искусно вышитые чёрным шёлком иероглифы гласили:

«Очистите две стороны своего духа: сердце и ум. Проясните две стороны своего видения: зрение и восприятие. Когда ваш дух не будет замутнён, облака заблуждения развеются, и вы постигнете подлинную пустоту».

Буддизм учит, что Пустота и есть природа всех вещей.

Раздвинув лёгкие ширмы сёдзи , затянутые белой рисовой бумагой, я набрал код замка сейфа, вмонтированного прямо в стену. Дверцы узкого, вытянутого сейфа распахнулись, автоматически включилась подсветка, и я, не задумываясь, склонился в низком, почтительном поклоне. Среди пространства, ограниченного алым шёлком обивки, на чёрной лакированной подставке, покрытой мелкими трещинками, говорящими о её возрасте, лежал меч. В современном мире этому мечу, сделанному в четырнадцатом веке великим Мурамасой Сэндзо, не было цены. Он и ещё пара сотен ему подобных были занесены в специальный свиток, хранящийся во Дворце Императора. Впрочем, и возраст, и ценность меча играли очень малую роль для меня лично. Дело было в ином.

Этот длинный меч, катана , был родовым мечом Ёсиды Коцукэ, моего Учителя, и веками передавался в его семье от отца старшему сыну. Семья Коцукэ погибла во время войны, под бомбами американской авиации, и так уж случилось, что спустя много лет я заменил ему сначала сына, а затем и наследника. «Всё, что у меня было, — теперь твоё, — сказал он во время нашей последней встречи, неожиданно поднявшись с циновки и снимая со специальной подставки меч. — Это — последнее. Бери и владей». И едва справляясь с охватившим меня волнением, шестнадцать лет назад я впервые бережно взял в руки этот Меч. Согласно верованиям древних японцев, мечи, подобные этому, являются обиталищем духов предков, ками . А значит, сейчас на меня глядел воплощённый в сталь дух Ёсиды Коцукэ — Учителя, друга и человека, ставшего для меня вторым, духовным отцом.

Осторожно касаясь пальцами гладкого дерева, я дотронулся до ножен меча. И резко отдёрнул руку, повинуясь внезапно пронзившему меня импульсу. Мечи Мурамасы, по преданиям человека вспыльчивого и гневного, пользовались дурной славой. Не стоило сейчас обнажать этот меч. Легенды гласили, что, выйдя из ножен, мечи Мурамасы никогда не возвращались в них, не напившись крови врагов. Ещё раз поклонившись, изо всех сил сдерживая странную торопливость, охватившую меня, я осторожно закрыл тяжелые двери сейфа, надёжно скрывая за ними кровожадный клинок. Я не хотел идти его Путём. Ножны разума крепко держали меня в себе. Превозмогая внезапное наваждение, я стремительным шагом покинул зал, но, закрывая за собой дверь, с трудом удержался, чтобы не оглянуться. Казалось, что в спину мне упирается острый, стальной взгляд родового меча Ёсиды Коцукэ. Боги, боги, неужели я ошибся, и этот вечер — не финал, а только начало кровавой истории? У мечей Мурамасы Сэндзо дурная слава…

Дверь захлопнулась, словно отсекая то, что было за нею. Вряд ли кто-то осмелился бы упрекнуть меня в излишней суеверности, но иногда я чувствовал нечто такое, что затруднялся назвать. Предчувствие, прозрение, третий глаз, восьмая пятка — не знаю! Но это чувство не раз спасало меня, и сбрасывать его со счётов я не собирался. Боги любят тех, кто сам о себе умеет позаботиться, — эта фраза исчерпывающе описывала моё отношение к жизни.

Захотелось кофе, вдруг и сильно. Пять чашек бурды, любезно влитые в меня месье Лагардом, уже забылись, зато вспомнился настоящий арабский кофе, который так искусно варил вчера вечером Абдаллах. Как он там, интересно? Английская полиция очень не любит находить трупы в фешенебельных районах, а четверо мёртвых ливийцев могли всерьёз выбить «бобби» из колеи. Размышляя о незавидной участи Абдаллаха, я методично перерывал содержимое множества кухонных шкафов. Однако постепенно ливиец и его проблемы отошли на второй план, сменившись гораздо более животрепещущими вопросами. Например: кому понадобилось до отказа начинять продуктами двухметровый холодильник, горой возвышавшийся в дальнем конце кухни? А все эти макароны, дрессинги, соусы, конфитюры и прочая ерунда? Кофе, который я в конце концов отыскал в самом верхнем отделении шкафчика, битком набитого специями? Кто этот доброхот? Я лично платил по счетам фирме, которая раз в месяц присылала в квартиру уборщицу, но в договоре ни слова не было сказано о продуктах. Равно как и о сроках «завоза» этих самых продуктов. Судя по ассортименту и датам, проставленным на упаковках, всё было закуплено максимум три дня назад, то есть тогда, когда я ещё и не помышлял о поездке в Париж. В сочетании со словами Рихо, сказанными им вчера вечером, это гастрономическое изобилие наводило на весьма паскудные мысли. Судя по всему, меня ловко подвели к мысли о крайней необходимости заглянуть в Париж, и даже успели всё подготовить к моему приезду. Очередной раз — «здравствуй, папа»? Да, похоже, что так. Чёрт, да что же это такое!

Разволновавшись, я просыпал кофе мимо кофейника, выругался и — уронил на пол всю пачку. Какое-то сказочное, просто феерическое свинство! Ругаясь вполголоса, я кое-как сварил себе кофе и с чашкой в руках отправился в кабинет. На экране монитора болтался звоночек, извещавший о том, что на мой адрес поступило «электронное письмо». Удивительно архаичная машина.

В лучших традициях жанра краткое послание оказалось без подписи и имело крайне подозрительный обратный адрес. Однако угадать личность автора не составляло никакого труда, она на полметра выглядывала из содержания. Письмо гласило:

«Лондон — отличный город. Всё закончилось хорошо. Буду в Париже через два-три дня. Вынужден задержаться дома. О причинах можешь прочесть в любой газете. Желаю удачи».

Сие означало, что Абдаллах благополучно отбился от британской полиции и сейчас находится в Ливии, где его задерживают какие-то дела. Интересно, какие? Очень кстати вспомнив о газетах, которые мне вручил консьерж, я вышел в прихожую и после недолгих поисков обнаружил всю стопку, которая была аккуратно втиснута в причудливую подставку для тростей работы Жана Пруве. Эту подставку мне когда-то подарил Филипп, личный секретарь отца, и я быстренько приспособил её для хранения счетов и прочей ерунды. Случайно узнав впоследствии, сколько в среднем стоят «шедевры» этого автора, я был искренне потрясён. Оказалось, что в моей прихожей стояло порядка пятидесяти тысяч долларов, облечённых гением творца в кованый металл. Словом, самое подходящее место для мусора.