Верь мне - Елена Тодорова

даю себе время на то, чтобы осмыслить сказанное Сашкой. А мгновение спустя, когда снова смотрю на него, выражаю некоторую растерянность.

– То есть, ты хочешь жить с Габриэлем?

Георгиев, конечно же, первым делом морщится. Все еще помнит и свои испорченные кроссовки, и атаки когтями. Я кусаю губы, чтобы не улыбнуться до того, как получу ответ.

– Я хочу жить с тобой, – поправляет, наделяя это признание неведомой силой, которая вызывает у меня безумную волну мурашек. – Если это подтягивает адского кота за тобой… – мой принц так вздыхает, что я реально едва сдерживаю смех со слезами в паре. Зажимая пальцами нос, жду, пока он закончит. – Да кого угодно, Сонь! Хоть табор цыган – я готов!

И я все-таки прыскаю. Слезы из глаз брызгают, пока я, не владея эмоциями, обнимаю Сашку и снова утыкаюсь хлюпающим носом ему в шею.

– Я так сильно тебя люблю! – все, что я говорю, потому что это вкупе с интонациями действительно выражает самое главное.

Следующие часы выдаются для нас с Георгиевым насыщенными и суматошными. Мы собираем минимум одежды и отправляемся в Париж. Три неполных часа полета служат небольшой передышкой. На месте, едва мы заходим ко мне в квартиру, начинаются новые и несколько неожиданные для меня испытания.

Сашке оказывается непросто принять нахождение здесь же матери с Полторацким. Не удосужившись даже поздороваться, он с непроницаемой миной проходит сразу в спальню. Что я ему ни говорю, все оставляет без комментариев.

– Собирай вещи, Сонь, – распоряжается мой Георгиев тем самым ровным, лишенным эмоций тоном, который меня порой так раздражает. – Ночевать мы здесь не останемся.

Я вздыхаю и, подойдя к нему, слегка толкаю бедром. За окном виднеется башня, на кровати посапывает Габриэль, рядом стоит мой любимый мужчина, на кухне возятся интересные и волей-неволей ставшие близкими люди… Хочется, чтобы все вокруг были так же сильно счастливы, как и я. Георгиев в первую очередь. Я ведь понимаю, что разрыв отношений с матерью заставляет его страдать.

Это решение не сердца, а несгибаемой мужской воли. Это рана, которая не затянется никогда. Это выбор в пользу меня с причинением смертельной боли женщине, которой он обязан не только жизнью, но и своим характером, своей силой и своей духовной красотой.

Могу ли я спокойно игнорировать муки этих двух людей, зная, что я, по сути, являюсь их источником? Нет. Естественно, нет.

– Не будь таким, Сашка, – начинаю осторожно, едва его дыхание выравнивается, а взгляд сосредотачивается на мне. – Ты же знаешь, что мама тебя любит. А ты любишь ее.

– Я люблю тебя.

– Саш…

– Сонь, – резко выдыхает он и морщится так, что мне самой больно становится. – Я не хочу это обсуждать, ок? Не хочу, и все, – повторяет с конкретным нажимом, превращаясь в того жесткого человека, которого я и сама немного опасаюсь. – У нас с ней был договор о сотрудничестве только до завершения всей этой ебаной войны, – выпаливает прямо-таки грубо.

– Ба, – мягко выдаю я. – Ты снова при мне материшься в смак, – протягиваю с улыбкой, подразнивая его.

Саша же поджимает губы и смотрит на меня несколько растерянно. Этого я и добивалась. Сбить его с волны, на которую он сам себя настроил. Иногда это можно сделать, только вызвав удивление.

Нахожу его ладонь и, не разрывая зрительного контакта, сплетаюсь с ним пальцами.

– Прости, родной, но я не отстану, пока не поделюсь с тобой своим видением ситуации, – говорю негромко и в целом спокойно. – Можешь злиться, кричать и материться… Что угодно, Саш. Меня сейчас ничего не остановит и не оскорбит. Но лучше вслушайся и подумай.

Он вздыхает, ненадолго отводит взгляд в сторону, а потом… Смотрит и будто сдается.

– Курить можно? – спрашивает приглушенно.

– Можно.

Вижу ведь, что взволнован, как бы не пытался скрывать.

– Я так соскучилась просто по тому, чтобы наблюдать за тобой… – шепчу пару минут спустя, когда он выдыхает первую порцию дыма. – Каждая деталь, каждый жест, каждая часть тебя… Как ты улыбаешься, Саша… Как смотришь… Как двигаешься… Твои руки, их прикосновение… – ласково глажу большим пальцем его запястье. Ощущаю, как на коже проступают мурашки. Чувствую, как он стискивает мою кисть крепче. Вижу, как спешно делает вторую тягу. – Даже то, как ты куришь, родной… – улыбаюсь, перехватывая горящий взгляд. – Смотрела бы на тебя и смотрела… Вечно.

– Так и будет, Сонь. Вечно, – припечатывает он тихо. – Больше ни на день не разлучимся. На хрен. Куда ты – туда и я. И наоборот, я надеюсь.

– Конечно, – обещаю я. – Даже если ты решишь слетать на Луну, я с тобой. Имей в виду, когда будешь покупать билеты.

Сашка улыбается совсем незаметно, крайне сдержанно, будто сам себе, но этого хватает, чтобы у меня в очередной раз перехватило дыхание.

– Договорились, – заключает он.

– Ну, а теперь… Послушай меня, пожалуйста, внимательно, – прошу, скользнув в кольцо его рук. Прижимаясь к груди, сама обнимаю. Пока смотрю в глаза, замечаю, как Сашины брови сходятся на переносице. Он, конечно же, хмурится. Но больше не пытается меня остановить. – Одно время я ненавидела то, что мне навязывали родители… Молитвы, заповеди, послушание, необходимость поститься… Но по итогу могу сказать, что я взяла от веры больше, чем моя фанатичная мать. Я умею извлекать уроки. Видеть суть. Чувствовать важное. Слышал такое выражение? «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся[1]». Знаешь почему? Потому что ты сильнее всего зла. Прощение, вера, любовь, милосердие, доброта – это духовные вибрации, которые поднимают тебя еще выше. Никогда не живи в угоду обидам. Не поклоняйся им. Это те самые демоны, которые в какой-то момент сбивают человека с пути. А тебе это не нужно. Живи свою жизнь, Саш. Я знаю, что ты добрый. Знаю, что тебе невыносимо, когда другой человек страдает. Знаю, что тебе больно за маму. Так прислушайся к себе. Найди в себе силы, чтобы понять и простить ее. Ты же не ошибся в борьбе с Машталерами. Ты не орудовал их методами. Ты доказал всем, что ты сильнее зла. Ты действовал в рамках закона и никому намеренно не причинял боль… Знаю, что даже Владе не смог, несмотря на ее непосредственное участие во всей этой кровавой