Верь мне - Елена Тодорова

войне. Ты держался достойно столь долгое время. Ты реально герой, Саш. Сладка лишь та победа, которая достигается честно, ведь правда?

Георгиев вдыхает, сглатывает, выдерживает долгую паузу.

– Правда, – хрипит, в конце концов, приглушенно.

– Ты ведь знаешь, что в криминале твоя мать не участвовала. Ну а то, что молчала… Так, а ты не подумал, что иначе она тогда не могла? – выпаливаю со всем жаром, потому как верю в то, что говорю. – Это ты пришел и всех по итогу раскидал. У Людмилы Владимировны этой силы не было. Ни у кого не было! Она пыталась предотвратить зло по-своему – это подстава с изменой и угрозы изнасилования, чтобы я уехала и не воспламеняла больной мозг Машталера. Подумай, что могло быть, если бы она осталась тогда в стороне?! Меня бы уже не было, Саш! – кажется, повышаю голос. Но иначе сейчас просто не могу. Особенно, когда вижу, как Саша вздрагивает. Мои слова достигают цели. – Да, Людмила Владимировна меня не хотела в невестки. Пыталась нас разлучить. Но… Знаешь, я тут подумала, что возможно, не хочу детей еще и потому, что сама не понимаю, какой я буду матерью. Мне кажется, если кто-то посмеет ранить моего ребенка, я сама его убью, забыв обо всех заповедях и о чистоте своей души! Потому что тогда мне не буду важна я. Как Людмиле Владимировне из-за страха за тебя не были важны ее жизнь и свобода! Помнишь? Будь я родителем, я бы тоже в стороне не осталась! А ты бы остался?

– Нет, – толкает Георгиев тяжело.

– Дети – это то, что делает нас безумными… Мы видим каждый со своей стороны… Не можем знать, что в голове у другого человека… И тогда тревога за родного человека затмевает наш разум… Думаю, ты сам это понимаешь… Чувствовал… Ведь чувствовал?

– Блядь… Да! – рубит Сашка на эмоциях.

– Когда один, оступившись, наносит рану, а второй со злости бьет в ответ – погибают оба.

– Соня…

– Мы с твоей мамой разберемся, Саш. Поверь, я себя в обиду больше не дам. Но и отыгрываться на ней за старые ошибки не буду. Мы с ней все выяснили и закрыли дверь в прошлое. Теперь шаг за тобой, потому что я не хочу лишать тебя матери, а ее – сына. Не хочу до конца своих дней испытывать за это вину. Не хочу видеть, как тебе больно. Пойми, что твоя мама руководствовалась любовью, не злобой. И найди… Я очень тебя прошу… Найди в себе силы простить ее.

На этом наш разговор в тот вечер заканчивается. Георгиев ничего больше не отвечает. Но я и не жду от него мгновенных действий. Собрав вещи, мы выходим на кухню и ужинаем вместе со всеми. На протяжении всей трапезы Саша молчит, однако его согласие сесть за стол с матерью я воспринимаю как первый луч надежды. После ужина мы все вместе отправляемся на прогулку.

Анжела Эдуардовна, ко всеобщему удивлению, ехать с нами отказывается и заявляет о своем намерении жить в Париже, как минимум до лета. Говорит, что будет следить за работой кафе. Это совершенно необязательно, ведь я оставляю заинтересованных профессионалов. Но если ей так хочется… Договариваемся просто быть на связи.

– Я мечтала, чтобы ты вышла замуж за своего принца, Сонечка… Сейчас, когда мои желания практически исполнились, мне нужно придумать, о чем дальше мечтать. А где, как не во Франции, быстрее всего получить вдохновение?

Со смехом прижимаю ее к себе и обещаю часто наведываться.

Так что утром, уладив все срочные дела, мы с Георгиевым забираем Габриэля и улетаем обратно в Одессу.

Притирка у моих мужчин проходит ожидаемо сложно. Награждается Сашка и свежими царапинами, и новыми испорченными ботинками. Кроме того, пару раз Габи нападает на него прямо во время нашего секса. Не могу не рассмеяться, когда это рыжее чудо в самый ответственный момент оказывается у Георгиева на спине. Настрой сбивает моментально. Отсмеявшись, я, естественно, принимаюсь воспитывать питомца.

Саня же сердито сопит и бегает курить.

– Это подло, Габриэль. За дверью оставишь – мяукаешь до одури и скребешься. Впустишь – нападаешь. Нехорошо так себя вести. Нас с тобой просто выселят. Ты этого добиваешься? Будем вдвоем жить на помойке! И никакого тебе паштета!

Эти разговоры, конечно же, особого эффекта не имеют. Приходится нам с Сашкой подстраиваться и заниматься сексом, когда этот монстр спит. Представляете? Будто у нас дома младенец… Очуметь, в общем.

В остальном все развивается прекрасно. Георгиев ездит в офис, чтобы управлять своей миллиардной компанией. Я сижу дома и пишу свою книгу.

– О чем она? – спрашивает Саша в один из вечеров.

– Обо мне… О тебе… О нас…

– Мм-м… Правда? И что именно ты там пишешь?

– Ну прямо сейчас я описывала наш первый поцелуй на сеновале.

– Серьезно? – оживляется мой темный принц. – Дай почитать. Мне тоже есть что сказать.

И он действительно вносит важные дополнения. Пока делится своими тогдашними мыслями, эмоциями и ощущениями, у нас обоих дико горят щеки. Но мы стараемся сохранять невозмутимость и сплоченно работать. Я долго обдумываю все, что он сказал. Прокручиваю его слова, когда сам Георгиев засыпает. Чувствую такой безумный трепет, который, кажется, не испытывала даже в то рассветное утро на сеновале. Ведь сейчас я точно знаю, что Саша любит меня так же сильно, как люблю его я. Он волновался больше меня тогда, теперь я это понимаю.

Помимо написания книги, в течение дня выделяю время, чтобы заняться «хвостами», которые у меня скопились по учебе.

А еще… Я готовлю для своего мужчины. Утром, в обед и вечером. С огромным удовольствием.

Седьмого января, на Даниной свадьбе, я решаюсь на очень рискованный шаг. Устав наблюдать за глубоко несчастной Людмилой Владимировной, в один момент подхожу к ней, беру за руку и веду на танцпол к Саше. Оба выражают гремучую смесь из эмоций – начиная от растерянности и заканчивая страхом. Но я не сдаюсь. Обнимаю его, обнимаю ее и заставляю их в итоге сомкнуть кольцо.

Вздрагиваем. Натужно вздыхаем. На эмоциях судорожно вцепляемся друг в друга руками.

Уверена, что наполниться слезами успевают больше трех пар глаз. Двое из этих трех слишком сильные, чтобы позволить этой влаге пролиться. Я же оставляю этих двоих на танцполе, как только понимаю, что не оттолкнут друг друга, и ухожу в дамскую комнату,