Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

много сложнее, чем сейчас. Известного всем метромоста и станции метро в нем еще не существовало, а подземные поезда от «Сокольников» ходили только до «Парка Культуры». От Курского вокзала, где мы жили, я ехал на метро через старый открытый мост до Киевского вокзала, а там дожидался троллейбуса № 7, который, сначала по Ростовской набережной, а потом по Воробьевскому шоссе (после Окружного моста), минут за 40 довозил меня до трамплина. С большим трудом, с помощью отца, я добился разрешения ездить на Воробьевы горы один. Ведь невозможно же было приезжать на тренировки в сопровождении мамы или моей старенькой няни Матрёши.

Недалеко от базы находилась деревня Потылиха. Ее дома стояли на берегу Москвы-реки и взбирались вверх по склону на том месте, где при Хрущеве были построены несколько шикарных правительственных вилл, позже превращенных в дома приемов. Нравы у обитателей Потылихи были лихие. Мужчины почти все поголовно пили, а мальчишки были отпетыми хулиганами. Зато с раннего детства они катались с крутых склонов своей родной Воробьевки на самодельных лыжах, сделанных из изогнутых клепок от старых бочек, привязанных к валенкам, и не боялись ни крутизны, ни скорости. Именно эти ребята в основном и ходили в детскую секцию к Дмитрию Ефимовичу Ростовцеву. И именно из них он вырастил чемпионов и мастеров спорта – Виктора Тальянова, братьев Монастыревых, Александра Суворова и многих других. В ту зиму 1945 года я был, пожалуй, единственным мальчишкой, который приезжал на занятия из города, поэтому меня сразу же стали считать «чужаком» и отношение ко мне нельзя было назвать дружелюбным. Я походил на несколько занятий, а потом кто-то взял мои лыжи и ботинки, и я, приехав на базу, не нашел их в хранилище. Я сказал об этом тренеру. Лыжи были найдены и возвращены, но после тренировки меня довольно сильно избили. Домой я вернулся с подбитым глазом и рассеченной губой и заявил родителям, что больше на Воробьевку ездить не буду. На том мои занятия в горнолыжной секции ЦДКА прекратились. Позже я очень жалел об этом, потому что упустил самые важные для любого спорта детские годы. Нет, лыжи я не бросил. Я регулярно катался по воскресеньям на своей любимой Шуколовке, но именно «катался», а не занимался лыжами регулярно под руководством такого первоклассного тренера, каким был Дмитрий Ефимович Ростовцев.

По совету мамы я стал ходить в теннисную секцию к маминой приятельнице тете Тосе Гориной на корты того же спортивного клуба армии на площади Коммуны. Зимой же раз в неделю ездил в Турист. Там, на Шуколовской горе, начиная с зимы 1946 года под руководством Владимира Преображенского был организован филиал горнолыжной секции ЦДКА. На Шуколовской горе для меня все было родное, а Преображенский позволял мне по субботам и воскресеньям тренироваться с ним на трассах и участвовать в «прикидках». В те годы я катался вместе с такими же, как и я, подростками, в последующие годы ставшими отличными горнолыжниками: Толей Красавиным, Геной Меркеловым, Колей, Мишей и Валей Широковыми, Колей и Федей Тарасовыми, Севой Бессоновым, Толей Майоровым, Толей Барановым и другими. Многие из них стали перворязрядниками и мастерами спорта. Для них я был своим, деденевским, и относились они ко мне очень хорошо. К сожалению, отец ходил со мной на гору все реже, так как большую часть зимы проводил в больницах и крымских санаториях.

Так прошло несколько лет. За эти годы на моих глазах сильно изменилась лыжная экипировка, а вместе с ней и техника поворотов. Спорткомитет стал закупать за границей для ведущих спортсменов и своих членов импортные лыжи и ботинки. Одними из первых появились французские лыжи фирмы «Россиньоль». Они были покрыты черным лаком, из-за чего их прозвали «Рояли». По верхней поверхности лыжи шли по два ярко-красных желобка, в передней части лыжи красовалась надпись «Rossigniol», а на носках были нарисованы петушки – символ фирмы (Rossigniol – по-французски «петух»). Скользящая поверхность была залита пластиком красного цвета. Лыжи были чудо как хороши внешне, но главное их достоинство – фантастическая эластичность. Они легко входили в поворот, выполняли его почти без сноса задников, которые у них в отличие от всех старых лыж были довольно длинными и гибкими. Несколько позже появились австрийские лыжи фирм Castly, красного цвета (для слалома) и голубого (для скоростного спуска, покрытые снизу ярко-желтым тефлоном, обладавшим минимальным коэффициентом трения и почти не требовавшим смазки) и Knisel, на которых была надпись «Kanone», что в переводе с немецкого означало «пушка».

Появились и новые ботинки. Сборную команду и сильнейших спортсменов оснастили австрийскими ботинками фирмы Strolz. Они были намного выше и жестче старых, затягивались двойной шнуровкой и плотно охватывали голеностопы. По их образцу на фабрике спортивной обуви по заказу Спорткомитета были выпущены малой партией отечественные ботинки «Эльбрус». Они, конечно, были много грубее австрийских, но все же вполне прилично страховали голеностопные суставы. Появились и новые крепления. Старые «Кандахары» перестали отвечать требованиям новой техники поворотов и были заменены так называемыми длинноременными креплениями. Носки ботинок плотно вставлялись в регулируемые по ширине скобы с рантодержателями, а пятка и сам ботинок намертво привязывались к лыже длинным сыромятным ремнем. Его обматывали несколько раз вокруг ноги, пропуская через кольца, фиксированные к крючкам на боковых поверхностях лыж. Эти крепления превращали ноги спортсмена и лыжи в одно целое, что позволяло сильно наклонять (кантовать) лыжи в крутых поворотах, однако при неудачных падениях на скорости, когда лыжи перекрещивались, они приводили к тяжелейшим винтообразным переломам костей голени. Лишь спустя несколько лет были изобретены австрийцами крепления «Маркер», в которых носок ботинка удерживался специальной раскрывающейся от бокового удара головкой, а пятка при этом поворачивалась на крутящейся по оси платформе. Эти крепления снизили число тяжелых травм, но не исключали их. Это уж много позже придумали крепления с расстегивающимися носком и пяткой, из которых при падении лыжника нога полностью освобождалась, лыжи летели в одну сторону, спортсмен – в другую, но зато с целыми ногами.

Новый этап в моих занятиях горными лыжами начался зимой 1955/56 года, когда я поступил на первый курс медицинского института. Во-первых, отец, пользуясь своими старыми знакомствами в Спорткомитете, где отделом горных лыж руководили бывшие спортсмены, с которыми он соревновался и дружил в молодости, достал себе и мне по паре роскошных «россиньолей». Для себя он смог выписать настоящие ботинки Strolz, а мне достал отечественные «эльбрусы». Так что я был отлично экипирован и сразу стал чувствовать себя на горе намного уверенней. К сожалению, горнолыжной секции в мединституте не было,