Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры - Александр Баунов

в капиталистическую экзотику под красным флагом, разрушили Берлинскую стену, объединили Европу, позволили путешествовать, пользоваться новыми технологиями и повысили всеобщее благосостояние.

Люди настроились жить под звуки «Оды к радости», но трек внезапно закончился. Сначала случился экономический кризис 2008 г., потом миграционный 2015 г., вслед за ними стагнация, пандемия и, наконец, настоящая война, какой Европа не знала со времен Второй мировой. Причем именно та, которой удалось избежать во время холодной войны, — между Западом и Востоком. В Испании официальная безработица уже к 2012 г. выросла до 25% и подошла к 50% среди молодежи и вчерашних студентов, недоумевающих, почему государству и бизнесу не нужен их такой важный диплом по истории искусства или антропологии.

Открытый мир без противостоящих военных блоков обернулся исламистской угрозой и страхами за европейскую идентичность. Мало того, что опасная Россия никуда не делась и пошла дальше, чем от нее ожидали, кроме нее появился опасный Китай, который совсем не пушистая панда. Новое поколение пришло к выводу, что свободный мир — это мир застарелого расизма, мир, где ничтожное меньшинство владеет той же долей собственности, что миллиарды людей, а страны, казавшиеся образцом парламентских демократий, это пережившие свой век репрессивные империи.

В эпидемический 2020 г. именитый британский историк, специалист по современной Испании Пол Престон выпустил книгу под близким русскому слуху названием «Преданный народ: История коррупции, политической некомпетентности и социального разделения в современной Испании». Если не читать других книг об Испании, в том числе того же автора, может сложиться неверное впечатление, что сторонники авторитаризма были правы: испанская демократия не удалась, потому что не подходит нации, идущей своим особым путем. Чтобы избежать этого искаженного толкования, Престон показывает историю коррупции и некомпетентности как при авторитаризме, так и при демократии. Получается книга о культурных константах, существующих на более глубоких уровнях, чем политическая система, авторитарная или демократическая. Книга о национальной колее и культуре как судьбе.

Не вдающиеся в детали, но критически настроенные к собственной власти российские пользователи социальных сетей бросились сравнивать бегство Хуана Карлоса с желанным для многих уходом российского правителя, хотя первый покончил с авторитарным режимом, а второй его построил. Но и молодая протестная Европа провожала бывшего испанского короля словно свергнутого тирана. На отъезд Хуана Карлоса реагировали как на бегство диктатора, словно выпроваживая самого Франко или его тень. Ликование по поводу отъезда Хуана Карлоса чем-то напоминало радость от опрокидывания статуй другого испанского героя — Христофора Колумба на противоположном берегу океана. И тот и другой — строители нынешнего мира, который оказался не так уж хорош. Хуан Карлос за последние десятилетия превратился в глазах молодого поколения в аристократа-мажора, который в молодости убил брата, вырос под крылом Франко, не дал совершиться великой испанской революции возмездия, убивал слонов в Африке, содержал любовниц и на одну из них потратил многомиллионный дар саудовского короля.

Сам титул короля, институт монархии многим представляется настолько устаревшим, что его существованию невозможно найти оправданий в мире, где кажутся устаревшими даже классический парламент, привычные партии или старое, без оттенков, различение гендеров. К тому же монархия — гвоздь, без которого может развалиться сложная испанская государственность, в глазах многих тоже отжившая. История повернулась еще раз: парламентская монархия, побыв привлекательным образом будущего, в представлении ее критиков вновь возвращается туда, где была в начале 1930-х, — в разряд анахронизмов.

В радости по поводу отъезда короля есть оттенок так и не состоявшегося возмездия — того самого реванша, которого избегали те, кто придумал и осуществил в 1970-е договорной переход к демократии. Оппоненты диктатуры не смогли изгнать Франко, теперь изгоняют его наследника. Хотя знаменитые оппозиционеры, действительно пострадавшие от режима, в том числе лидеры социалистов и коммунистов Гонсалес и Каррильо, относились к Хуану Карлосу намного уважительнее, чем новые республиканцы начала XXI в., которые не успели стать жертвами франкистских гонений.

Хуан Карлос сделал все, чтобы очистить институт монархии, воссозданный Франко, и вывести трон из тени диктатуры. Он сам перешел на позиции сторонников демократии, тем более что это отвечало взглядам его собственным и большинства людей его поколения. Сорок пять лет спустя молодыми испанскими республиканцами этот очевидный когда-то для всех факт забыт. Хуан Карлос вновь воспитанник и ставленник Франко, не давший свергнуть франкизм. То, что он сверг его сам, теперь оборачивается чуть ли не его виной. Без этого плавного транзита, глядишь, случилась бы очистительная революция с сопутствующим трибуналом.

Новейшие когнитивные правила бунта против старших и элит позволяют судить деятелей прошлого, живых и мертвых, вне исторического контекста. В реальности вопрос о революции в ранние годы правления Хуана Карлоса не стоял. Его сняла сама оппозиция, не видя спроса со стороны граждан. Гораздо более актуальной выглядела возможность консервативного армейского реванша. Перед глазами испанцев была не только ушедшая в прошлое гражданская война, но и португальская революция, которая поначалу вдохновила, а потом разочаровала.

Вне исторического контекста можно задать любой вопрос: почему на Нюрнбергском процессе вместе с нацизмом не осудили коммунизм, раз уж судили тоталитарных злодеев, а заодно и Америку за ядерные бомбардировки? Но в исторической реальности этот вопрос не возникал, и ставить его можно только исходя из идеальных вневременных императивов. Именно ими сплошь и рядом оперирует современное антиэлитистское чувство.

Вынужденный, хотя и заслуженный пренебрежением к закону и понятиям королевской чести, отъезд Хуана Карлоса пришелся на время, когда изгнание любого представителя элиты с начальственного поста, несмотря на прошлые достижения, воспринимается растущим числом граждан как справедливое. В прошлом не может быть столь ценных заслуг, чтобы в борющемся настоящем они перевесили принадлежность к элите, — ведь и сама общественно-политическая ценность прошлого сомнительна. Прошлое стало слишком старо для того, чтобы различать на его просторах, кто из правителей был диктатором, а кто не был. Для недовольных устройством мира сейчас все правившие по старым правилам в той или иной степени таковыми были, и даже Черчилля не спасает выбор верной стороны истории. Миллионы, полученные в дар от другого короля и подаренные королевской фаворитке, — это такая же старина, как барская охота в джунглях, ледяной дом государыни Анны Иоанновны или танковые сражения.

Хуан Карлос резко выделялся на фоне Франко для своих современников. Но 40 лет спустя его фигура сливается с фоном. Фотографии принца Хуана Карлоса рядом с Франко, которые современниками после перехода Испании к демократии рассматривались в контексте, теперь все чаще воспринимаются вне контекста: вот диктатор, вот его наследник, вот они рядом, одинаково плохие, одинаково старые, — в год отъезда Хуану Карлосу исполнилось столько же