Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

В ноябре 1935 года Франц Мазерель на три недели приедет в Лондон, и Цвейг ради друга обратится к влиятельному банкиру Зигмунду Варбургу{397}, чтобы организовать художнику персональную выставку в британской столице. В те же дни у него гостил и Герман Кестен, вспоминавший потом, как они ехали на открытой верхней части автобуса по центру оживленного Лондона и как Цвейг, неожиданно привстав, снял шляпу и почтительно поклонился. «“Кого вы приветствуете?” – спросил я удивленно. “Банк Англии, – ответил он. – Я всегда его приветствую, когда проезжаю мимо. Здесь хранятся деньги половины всего мира”».

С февраля 1934 года в Англии проживал немецкий писатель Роберт Нойман (Robert Neumann, 1897–1975), романы которого, как и книги других евреев, в Германии подвергали уничтожению, но в Швейцарии (а в случае с Цвейгом в Лондоне в издательстве «Cassell & C») продолжали издавать до 1938 года. С Нойманом Цвейг вступил в переписку еще в 1924 году. Так сложились обстоятельства, что коллеги одновременно эмигрировали в Великобританию, испытали одни и те же процедуры унижения, британские власти объявили их «враждебными иностранцами», оба они покончили жизнь самоубийством. Порой кажется, что у гонимых гестапо писателей еврейского происхождения в тридцатые годы прошлого века была не только общая беда, но и похожая участь – стоя на краю обрыва, самостоятельно шагнуть вперед, желая скорейшей смерти.

«Я не решаюсь говорить подробно о тех годах – с 1934-го по 1940-й в Англии, – ибо уже подступил к нашему времени, а все мы пережили его почти одинаково, с тем же вызываемым радио и газетами беспокойством, с теми же надеждами и теми же заботами»{398}. Придет еще более страшное время, и добровольно покинут мир его друзья – Эрнст Толлер, Эрвин Ригер, Эрнст Вайс, Вальтер Беньямин. Мастера культуры добровольно уходили – разве у него самого оставался иной выход?

Роберт Нойман был настоящим другом. После отъезда Стефана в Штаты он продолжал оставаться близким семье Манфреда, брата Шарлотты и его жене Ханне, а также их дочери Еве и ее двоюродной сестре Урсуле. Через год после самоубийства Цвейга бразильский драматург и дипломат Паскоаль Карлос Магно (Pascoal Carlos Magno) организует сбор средств на создание в Бразилии архива писателя. В переговорах по созданию архивного центра активное участие принимал и Нойман.

Бывший сотрудник редакционного отдела «Insel», писатель и биограф Рихард Фриденталь (Richard Friedenthal, 1896–1979), чаще других коллег беседовал с Цвейгом в Лондоне, и вот что он пишет, например, о его состоянии весной 1934 года: «Он был явно сломлен. Бродил по комнате из угла в угол, поочередно нервно хватая себя за запястья. Громко восклицал, произносил пессимистические фразы о крушении мира, которые нам тогда показались бессмысленными и смешными. Это состояние уже не покидало его до самой смерти».

В Лондоне через врача и музыковеда Альберта Швейцера, о котором Стефан написал «Незабываемое событие», историю своего путешествия в Гюнсбах в пасторский дом этого святого человека, он будет представлен и историку музыки Альфреду Эйнштейну (двоюродному брату Альберта Эйнштейна). Какое изумление охватит писателя, когда он осознает, что этот выдающийся немец путем многолетних исследований смог обнаружить ошибки в каталоге Людвига фон Кёхеля, посвященном наследию Моцарта! Громадная работа, проделанная Эйнштейном, если и не могла претендовать на Нобелевскую премию, как открытие его кузена, то оказалась столь неоспоримой, что во всех последующих изданиях каталога сведения о произведениях Моцарта станут указывать по номерам Кёхеля («KV») и дополнительно под номерами Кёхеля – Эйнштейна («KE»).

В те же относительно мирные годы (1935–1937) Цвейг озаботится спасением своей несметной коллекции рукописей, оставленной на Капуцинерберг без присмотра. Он поручил Фридерике отложить определенные наименования для продаж и договорился с венским антикварным торговцем Генрихом Хинтербергером о составлении каталога из трехсот «ходовых» экспонатов. Когда в январе 1936 года каталог пошел по рукам, покупатель не заставил себя ждать: им оказался все тот же Мартин Бодмер, собиратель наследия Бетховена, о котором мы уже вспоминали. Для своей библиотеки и фонда в Цюрихе Бодмер приобретет все музыкальные рукописи из каталога Цвейга, а также многие рукописи в разделе «Литература».

Желание распродавать коллекцию и распределять ее по фондам (в том числе 101 рукопись окажется в венской Национальной библиотеке) не сказалось на привычке ее обладателя продолжать приобретать у антикваров в Лондоне все новые экспонаты. Так, у антиквара Генриха Айземана{399} (Heinrich Eisemann, 1890–1972), больше известного по прозвищу «мистер десять процентов», он приобрел три партитуры Георга Фридриха Генделя, рукопись «Фиалок» Моцарта, два рисунка Рембрандта, справку о погребении Бетховена. Весьма любопытно, что Айземан был близким другом и Стефана, и Шарлотты. У историков есть предположение, что он являлся дальним родственником семейства Альтман, ведь матерью Генриха была Нанетта Альтман.

Расставаться с рукописями Бальзака Стефан не хотел и поручил Фридерике отнести их в хранилище зальцбургского банка. Что-то попросил отправить в Лондон (в том числе приобретенную в России картину Пиросмани «Грузинка в лечаки»). Оплатил доставку мебели из своего кабинета, дождался дорогого кожаного кресла (все-таки подарок Фридерики), торшера, пары сотен книг и вместительного книжного шкафа. «Я уже не хочу тащить на своем горбу так много вещей, поэтому заберу с собой в Лондон не более пятисот книг» (из письма Роллану от 7 января 1936 года).

Примерно в эти же недели он пишет одностраничную статью «Благодарность книгам», и раз уж мы знаем, что книг в его новом жилье было не так много, с полным на то правом перефразируем название как «Благодарность оставшимся книгам»: «Предвкушая блаженство, подходишь к шкафу, и сто глаз, сто имен молча и терпеливо встречают твой ищущий взгляд, как рабыни в серале взор своего повелителя – покорно, но втайне надеясь, что выбор падет на нее, что наслаждаться будут только ею. И когда твои пальцы, как бы подбирая на клавиатуре звуки трепещущей в тебе мелодии, останавливаются на одной из книг, она ласково приникает к тебе – это немое, белое создание, волшебная скрипка, таящая в себе все голоса небес. И вот ты раскрыл ее, читаешь строку, стих… и разочарованно кладешь обратно: она не созвучна настроению. Движешься дальше, пока не приблизишься к нужной, желанной, и внезапно замираешь: твое дыхание сливается с чужим, будто рядом с тобой любимая женщина»{400}.

* * *

С марта 1936 года он арендует в Лондоне более просторные апартаменты на Халлам-стрит, 49. И хотя новый адрес находился всего в одном квартале от прежней квартиры на Портленд-плейс, тут писателю определенно понравилось больше. Всего в нескольких минутах ходьбы располагались читальный зал и архив Британской библиотеки, в пятистах метрах к югу пролегала Оксфорд-стрит, с северной стороны раскинул свои зеленые подстриженные газоны Риджентс-парк. Но и на новом месте, как и на любых предыдущих съемных квартирах,