Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

II и Франца Иосифа – и тот и другой не сахар – и умел ладить с обоими. Так стоит ли нам с Вами, людям, знающим себе цену, принимать во внимание нынешнюю банду недоумков и подлецов, которая, я уверен, ненадолго оседлала Германию? Сердечно приветствующий Вас, в той же степени упрямый Рихард Штраус. Лучшие пожелания здоровья Вашей маме. Постановка здесь обещает быть великолепной. Все в высшей степени восхищены! Я должен от Вас отречься? Ни за что на свете!»

* * *

Весной 1935 года, за месяц до «триумфа и трагедии» оперы в Дрездене, Цвейг нанес очередной визит в Вену, но, чтобы меньше попадаться на глаза зевакам, вновь остановился в отеле «Регина». Несколько дней тогда он провел в пригороде в больнице «Санаторий-коттедж», где похудевший и сломленный тяжелым гриппом умирал его друг Александр Моисси. К прежней жизни, да и вообще к жизни великий актер так и не вернулся. В прощальной речи о друге Цвейг скажет: «Вспомянем – и возблагодарим того, кто больше не может нам ответить, за все знание человека и души человеческой, которым он наделил нас. Благословен, кто наставляет нас в этом святом искусстве, дорог сердцу, кто живет и страдает ради него»{396}.

Подавленный болезнью и смертью Моисси, в сентябре он едет с Шарлоттой в Мариенбад, где проходит курс профилактических процедур по очищению организма. Повторный курс доктор Ауэрбах назначит пройти в июле 1937 года, и вновь он окажется в Мариенбаде вместе с Лоттой, ибо она давно стала ему больше чем просто секретарем – покорной, преданной спутницей. Летом и осенью 1935 года, кроме визитов к матери и Зигмунду Фрейду на Берггассе, короткого пребывания в Зальцбурге, он неоднократно посещал Швейцарию. В кругу коллег принял участие в юбилее Томаса Манна в Цюрихе, подарил юбиляру редкую рукопись Гёте. Работал в архивах центральной библиотеки Цюриха, в Женеве беседовал с пастором кафедрального собора Жаном Шорером. Обратился к Лилиан Россет в Везен, прося ее оказать помощь в подборе редких источников, заказал книги в университетских библиотеках Базеля и Лугано.

Дело в том, что в этот период он был поглощен замыслом новой книги и после блистательно описанной непримиримой схватки Эразма и Лютера решил пролить свет на другой, не менее драматичный эпизод эпохи Реформации – на бунт «мухи против слона». Он решительно настроен рассказать историю о том, как одинокий голос гуманиста Себастьяна Кастеллио мужественно восстает против «женевского папы», Жана Кальвина, против обезумевшего диктатора и его тиранической диктатуры закона, вернее беззакония. Об этом он 2 июня 1935 года, находясь в городке Брегенц (Австрия), обстоятельно пишет Ромену Роллану:

«Я нашел нового героя. Или, точнее, мне его нашли. Я получил письма от двух лиц, которых назвать не могу, так как они занимают официальные посты в Женеве. И они сообщили мне, что кроме описанного мною Эразма, боровшегося против Лютера за свободу мысли, был еще человек, остававшийся в тени, но с необыкновенным мужеством (рискуя жизнью) выступавший против Кальвина. Это Себастьян Кастеллио. <…> Я прочел его работы, они исполнены такой силы и чистоты души, что приводят в изумление: это же неизвестный предтеча наших побежденных идей, незаметный герой (смотритель в печатне, водонос, потом учитель в Базеле, преследуемый и уничтожаемый яростной ненавистью протестантских пасторов, хотя и сам был реформатом). <…> Какое сходство с нашим временем, какой Гитлер этот грозный Кальвин, этот враг свободы (кроме той, которую проповедовал сам и превратил в жесткий закон)! И какой свободный дух этот несчастный Кастеллио, одинокий воин, последователь Эразма – но без его язвительности и слабости! Я, в самом деле, очень благодарен за открытие этого прекрасного характера и уверен, он станет Вашим другом, если только мне удастся вывести его из тьмы забвения».

Из письма, а в окончательной версии и из книги очевидным становится тот факт, что под описанием тирании Кальвина с его железобетонной идеологией, уничтожением всей оппозиции, силовым захватом власти Цвейг маскирует нацистский тоталитаризм, прячет порядки современной ему Германии. А в образе Кастеллио – «моя любовь всегда была и всегда остается на стороне одиночек, борющихся за великие идеи, не становясь в ряды, не вступая в членства, не надевая формы», – старается дать оптимистичный прогноз на будущее. Высказывает надежды либерального оптимиста, что во все времена, в том числе, конечно, и сегодня, «найдется кто-нибудь, готовый выполнить свой духовный долг, вновь начать старую борьбу за неотъемлемые права человечества и человечности, вновь против каждого Кальвина встанет Кастеллио и защитит суверенную самостоятельность образа мыслей против всех насилий».

Эта книга Цвейга станет злободневной отповедью фашизму и его программным манифестом независимости духа. Книга, в которой автор сформулировал свое кредо против любых диктатур: «Ни одному человеку нельзя навязывать мировоззрение, никакая земная власть не имеет права насиловать совесть человека».

В мае 1936 года в издательском доме «Herbert Reichner» выйдет первый тираж книги «Совесть против насилия». Ее первый русский (сокращенный) перевод появился в 1984 году в журнале «Наука и религия». Еще через год будет сделан более полный перевод сразу двумя переводчиками (С. Гаврильченко и А. Рыбиков) для журнала «Советская Россия». В 1988 году Лев Матвеевич Миримов специально для московского издательства «Мысль» в третий раз переведет знаменитую книгу о борьбе Разума против Насилия, но и тогда ее издадут с сокращениями, которых само издательство насчитает порядка сорока и честно уведомит об этом читателя. До настоящего времени полный перевод книги на русский язык так и не осуществлен. Хочется надеяться на «совесть» нового поколения переводчиков, на их борьбу с «насилием» предыдущих сокращенных версий книги и представление русским читателям полного текста трагических перипетий еще одной идеологической схватки «мухи против слона».

Торопя события, мы не сказали, что знакомство Цвейга с «антиподом Рихарда Штрауса», итальянским дирижером Артуро Тосканини состоялось 25 августа 1934 года в Зальцбурге, куда писатель приехал специально для встречи с друзьями, участвовавшими в программе музыкального фестиваля. Их познакомил дирижер Бруно Вальтер, и с первой секунды писатель был покорен бешеной энергией Артуро: «Мы проговорили с ним пять часов, и он наполнил мне душу новым жаром, я ощутил себя двадцатилетним». Сражен его несгибаемой волей: «Этот человек силой своей магии больше всего помог мне в последние годы». Ошеломлен музыкальным слухом: «Никогда никакой человек не воспринимал музыку так, как он», его полной отчужденностью от внешнего мира, предельной концентрацией, сосредоточенностью на музыке, на маниакальном следовании «четкому и мужественному ритму».

Цвейг любил приезжать на репетиции маэстро в Милан, Лондон, Ниццу и Нью-Йорк. С восторгом писал об этом Роллану: «Ничто в мире не дает мне такого примера творческой силы и святой энергии, как репетиции Тосканини (в тысячу раз более, чем концерты), я бы три дня ехал, чтобы побыть на них». В том же