Том 7. Это было - Иван Шмелев

После вековых порабощений русская душа осталась живой, свободной. Как отзывались чужеземцы о русском мужике, о «крепостном рабе»? Много о сем свидетельств. Удивленно свидетельствовали о нем, как о свободном человеке, державшем себя с достоинством, говорящим – как равный с равными. Откуда это? От сознания своего «образа-подобия», от научения от своих Святых, от высокого своего родства, – от несознанного своего богосыновства. Не раб, и никогда не станет ничьим рабом, пока жива православная душа, пока живы в душе истоки, забившие в ней с купели. Вождение Святыми хранило и сохранило в русском народе – человека. И во всем мире он ищет человека, образ и подобие Божий.

Сила духа, вера в себя, в свое, в Правду святого Слова, – просыпались в русской душе в годины бедствий. Эти «рабы», под игом, поверженные в прах, – казалось испепеленные, – чудесно поднимались, напрягались сверхчеловечески, одолевали… – и проносили победные знамена по всей Европе, до наших дней. Что их так чудодейственно живило? Высокий Идеал, несознанный, врожденный, и – бессмертный. Это – стихийное, промыслительно-благостно дарованное. «Нет, так не должно быть… не может жизнь стоять на такой неправде… есть Божья Правда, надо найти ее и установить…» – вот как бы голос в русском человеке, сокровенный, несознанный. Вот откуда – «Неопалимая Купина», духовное вино в нас, порой пьянящее, но всегда укрепляющее дух. Отсюда – неизживаемый «нравственный запас», о котором говорил Ключевский в слове о преп. Сергии. Отсюда чудо стояния и побед. И оно приведет к Победе. Это предназначение – найти Правду и послужить ей, для всех, – это стихийно в нас, но оно ясно Святым и Гениям. Смутное для сознания народом, но проявляемое в сверхчеловеческом напряжении в годины страданий и падений, – повелевающий в нас инстинкт.

Вот почему, отмечая восьмисотлетие бытия Москвы, мы должны особенно чутко вслушаться в голоса нашего прошлого, исконного: особенно ныне, в темную пору грозной неопределенности, когда, быть может, решается русская судьба. Мы должны зорко вглядеться в наше, проникнуть к его вековым истокам. В них – голос прошлого, завет нам. Мы должны крепко связать себя с родными недрами. Пушкин мудро выразил это в глубоких своих стихах:

Два чувства дивно близки нам –В них обретает сердце пищу –Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам.На них основано от векаПо воле Бога самогоСамостоянье человека, –Залог величия его.Животворящая святыня!Земля была без них мертва;Без них наш тесный мир – пустыня,Душа – алтарь без божества.

Это проникание к истокам, эта «любовь к отеческим гробам», «к родному пепелищу», это вслушивание в шепоты прошлого… – крепит падающих духом. Старшее поколение должно помнить великую ответственность перед идущими ему на смену. Должно, как священный долг, исполнять завет Пушкина: любить родные недра и показывать юным, чем жила, строилась, вдохновлялась и хранила себя Москва – Россия.

А там – празднование бытия Москвы может оставить следствия, особенно у юных, пытливых духом. Приникание к недрам – целебное лекарство; оно будит и выпрямляет дух. Приникание к родным истокам, вглядывание в самые камни древние – большая сила. Об этом вдохновенно сказал И. А. Ильин:

«…Есть древние города, молчаливо накапливающие в себе эти природно-исторические и исторически-религиозные веяния. В их стенах и башнях, в их дворцах и домиках безмолвно присутствует дух их строителей; и стогна их хранят отзвучавшие звуки шагов и голосов всенародной, то мятущейся, то ликующей толпы. Их Кремль и соборы суть живые, раз навсегда всенародно-вознесенные молитвы. И самые холмы их – не то дары природы, не то могильные курганы, не то крепкие символы государственной власти, – говорят о бывшем, как о сохранившемся навек. И не те же ли стародавние реки струятся и ныне под их мостами? Не те же ли дубы и сосны молчали ушедшим предкам? И не о забвении, а о вечной памяти шепчет трава в их садах?..»

Москва… Там

«…русский дух начал гнездиться, и роиться, и накапливать свои богатства, – и нетленные, и исчезновенные, – с девято-десятого века; – в этом стародавнем колодце русскости, в этом великом национальном «городище», где сосредоточивались наши коренные силы, где тысячи лет бродило и отстаивалось вино нашего духа; – в этом ключевом колодце, вокруг которого ныне, как и встарь, –

…И смолой, и земляникойПахнет темный бор».

Сентябрь, 1947

Париж

(Русская мысль. 1947. 4 сент. № 21. С. 1, 5)

О Достоевском

К роману «Идиот»

Прошло 70 лет со смерти Ф. М. Достоевского, – (он скончался 28 янв. 1881 г.), – но внимание к нему не только не ослабело, а непрерывно растет и углубляется. За ним признано почетнейшее место в мировой литературе, в ряду избранников-гениев, как Данте, Сервантес, Шекспир, Гете, Пушкин, Толстой… Можно сказать, что за последние полвека Достоевский затенил этих перворазрядников, как дерзновенный мыслитель, пророк грядущей катастрофы.

Раскрытие его критикой, главным образом – германской, ныне подтверждено историей: на мировой сцене разыгрывается трагедия борьбы величайших сил Бытия: Добра и Зла, Бога и дьявола. Трагедия захватывающая: гибель всего. Пушкин проникновенно определил таинственную тягу человека к грозящей гибели:

Все, все, что гибелью грозит,Для сердца смертного таитНеизъяснимы наслажденья, –Бессмертья, может быть, залог.

С тревогой следят за трагедией космического театра, где зрители – те же исполнители: все в игре. Потому и обострился ныне, как никогда, вопрос человечества о самом себе: что оно: космическая случайность? каприз Природы?.. – или величайшее мировое явление, созданное Высоким Планом для Высочайшей Цели? Космическая ли пыль, или явлено провиденциально миру для его завершения-преображения?

Вопрос древний. Его ставили мудрецы, пророки, основоположники религий. Ныне и глухие слышат тяжелую поступь Командора: метафизически мыслившееся Зло ныне дерзновенно воплощается в мире, как осязаемая действительность.

Об этом говорит русский мыслитель проф. И. А. Ильин в еще не опубликованной книге – «О тьме и просветлении». Вот, с разрешения автора, отрывок из «Заключения»:

«Тот, кто жил и созерцал в наше время, тот знает, что наша эпоха есть время тьмы и скорби, – восставшей тьмы и овладевшей человечеством скорби. Тьма никогда не исчезала в мире; она как бы входит в самый состав его, уже в силу одного того, что мир, вопреки наивным или слепым пантеистам, не совпадает с Божеством. Божество есть чистый Свет и целостный Свет, а мир состоит из тьмы и света, и потому он призван к борьбе за свет, за просветление. Вот почему тьма всегда была и всегда будет в мире, покуда мир будет существовать.

Но как дни бывают солнечные и сумрачные; или как в круговращении земли бывает день и ночь, так и в истории бывают сумеречные эпохи и ночные времена. И вот, нашему поколению выпало на долю жить в ночное время, когда „обнажается бездна“, с ее „страхами и мглами“, и когда отпадают преграды меж нами и ею… – Тютчев. В наши дни бездна человеческой души, действительно, раскрылась, как, может быть, никогда еще доселе; тьма, сгущавшаяся в ней, покинула свое лоно, где ее дотоле удерживала вера, совесть и стыд, и залила жизнь души, чтобы погасить в ней всякий свет: и сияние веры, и молнию совести, и искру стыда. И жизнь нашего поколения проходила – у одних в страхе перед этой тьмой и в подчинении ей, а у других в борьбе с этим мраком и в утверждении веры в Бога и верности духу. Но сила этой духовной тьмы в наше время удвоилась от того, что она осознала свое естество, выговорила его открыто, развернула свои цели, сосредоточила свою волю и начала борьбу за неограниченную власть над личной душой и над всем объемом человеческого мира.

Если отдать себе в этом отчет, то станет понятным, почему крупнейшие художники нашего времени и нашего народа первые заговорили об этой тьме и стали повествовать о той скорби, которая овладела людьми в наше время. Это время еще не изжито. Тьма еще не осуществила свою судьбу и не ушла назад в ту бездну, из которой восстала; и, может быть, ей предстоит выдвинуть новые соблазны и отпраздновать новые видимые „успехи“. Но русское искусство, начавшее в лице Достоевского изображение ее путей и ее соблазнов, и закрепившее, в лице скульптора Голубкиной, в образах незабываемой силы, – слепую одержимость, медиумичность, бессмысленность и хаотическую упоенность надвигающегося на мир духовного мрака, – выдвинет тогда новых ясновидцев и изобразителей этого ожесточения и этой слепоты. А наше поколение уже выдвинуло…»