Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я мог бы привести тысячи примеров их амурных приключений и невзгод, пристрастий и причудливых удовольствий, но так мне не добраться до конца; к тому ж такие историйки не многого стоят, если не называть имен и титулов; я же поставил себе за правило ни за какие блага в мире никого, даже ненароком, не опозорить; в чем, в чем, а в злоречии мою книгу упрекать не придется. В том же, чтобы рассуждать, не поминая имен, не вижу ничего дурного: пусть постараются догадаться сами, о ком здесь ведется рассказ; хотя частенько думают на одних, а настоящие проказники – другие.
Подобно дровам разных древесных пород, из коих одни горят даже сырыми, как ясеневые или буковые, а другие только хорошо высушенными, выстоявшимися и давно приготовленными, как ольховые или из вяза и прочие, горящие в печах на всех широтах подлунного мира; третьи же, старые иссохшие дерева, сгорают так быстро, что кажется, будто они, не успев воспламениться, просто разом превращаются в прах, – точно так же и с девицами, женщинами и вдовами: первые еще с нежного отрочества загораются так легко и жарко, что кажется, будто любовный пламень и распутство они впитали с молоком матери, как прелестная Лаиса от прекрасной Тимандры, никудышной матери, но искушенной потаскухи, и сотни тысяч других, появившихся на свет из разгоряченных блудом утроб и не дождавшихся возраста зрелости, наступающего у нас в двенадцать-тринадцать лет, как случилось с одной парижской девчонкой, исхитрившейся лет двенадцать назад, или около того, зачать плод любви в девятилетнем возрасте. Видя свою дочь занемогшей, отец понес ее мочу доктору, каковой тотчас объявил, что она в тягости. «Не может быть! – воскликнул отец. – Моей дочери, сударь, лишь девять лет». Вообразите, как озадачен был лекарь. Но что делать? «Как бы то ни было, – подытожил он, – в том, что она ждет ребенка, сомнений нет», – и, обследовав ее затем, нашел, что все так и есть. Негодницу допросили и выведали, с кем ей пришлось связаться; а того молодца суд приговорил к смерти за совращение девицы в столь нежном возрасте и причиненный ей урон. Мне не слишком приятно приводить подобный пример и помещать в этой книге, тем более что речь зашла о лице безвестном и низкого происхождения, хотя я решился изводить бумагу только ради великих, знаменитых и благородных особ.
История, только что приведенная мною, несколько отвратила меня от избранного пути, но она из числа редких, что может меня несколько извинить, ибо в сем случае все вышло наружу; а мне доподлинно известно, что немало высокорожденных наших дам, не достигнув десяти, одиннадцати или двенадцати лет, преблагополучно вынесли первые соития с мужчинами либо в привольном блуде, либо в законном браке – о чем я уже не раз упоминал, – и притом не только не померли, но даже не лишались чувств, разве что от избытка наслаждения.
По сему поводу мне вспоминаются жалобы одного любвеобильного и бравого дворянина (ныне его уже нет в живых), посетовавшего однажды на чрезмерность естества женщин и девиц, с какими ему приходилось иметь дело. Он утверждал, что в конечном счете был принужден выискивать себе пару помоложе, из тех, что едва вышли из колыбели, чтобы не чувствовать себя на утлом суденышке в бушующем открытом море, а спокойно и в полное удовольствие плыть по узкому проливу. Если бы таковые слова он обратил не ко мне, а к известной мне великосветской особе, она бы ответила ему так же, как одному придворному дамскому угоднику, опечаленному тем же самым. А сказала она вот что: «Не знаю, кто должен более негодовать, вы, мужчины, на наши глубины и широты, или мы, женщины, на ваши тощие малости, пригодные для ювелирного точения, а не для вспахивания доброй борозды; ибо тут мы одинаково достойны сострадания: если бы ваши снаряды подходили бы нашим калибрам, для взаимных попреков не было бы места».
В ее словах все истинно, а мне вспоминается величавая дама, разглядывавшая большую бронзовую статую Геркулеса, венчающую фонтан в Фонтенбло, и заметившая кавалеру, под руку с которым прогуливалась, что хотя греческий герой весьма мощен и на диво хорошо изображен, притом в добром соответствии всех членов, но посередке у него что-то донельзя тощее и несообразное с величиной этакого колосса. С чем собеседник ее охотно согласился, но добавил, что, надобно думать, и дамы тех времен не обладали столь пространными обиталищами наслаждения, как теперь.
А одна весьма высокопоставленная особа, прознав, что некто дал ее имя большой и толстой кулеврине, вопросила, с чего бы это, и получила в ответ: «Потому, сударыня, что она длиннее прочих и крупнее всех калибром».
При всем том желанные особы находят немало средств от сего изъяна, всякий день изыскивая способ сделать врата более тесными, узкими и неудобопроходимыми; хотя есть немало и тех, кто пренебрегает всеми ухищрениями: ведь проторенная широкая дорога пролегает и от долгого хождения, и от езды по ней, но также и от частых родов, а каждый младенец все более расширяет себе путь. Однако я чуть-чуть заплутал и сбился с собственной тропки, но беды в том не вижу и тотчас на нее возвращаюсь.
Немало девиц упускает прелести юного и нежного возраста и достигает в непорочности скорбных и суровых лет либо по изначальной холодности своего естества, ибо бывает и такое, либо от строгого надзора родни, столь необходимого иным ветреницам, согласно испанскому изречению: «Viñas e niñas son muy malas a guardar», что значит: «Поспевший виноград и спелую девицу трудно сохранить» – по крайней мере так, чтобы кто-нибудь из проходящих мимо или же поселившихся поблизости не попытался их отведать; особенно когда у них, словно у цыпленка, появляется первый пушок; а то еще из-за такой стойкости души и тела, какую ни аквилон, ни жгучий северный ветер не способны растревожить. Встречаются такие глупые, простые, грубые и ничего не смыслящие натуры, что даже не могут без зубовного скрежета слышать само слово «любовь», как та женщина, о которой мне ведомо, что она была столь сурова и крепка в реформатской вере, что, если кто при ней произносил, говоря о ком-нибудь, «распутница», она тотчас лишалась чувств; между прочим, когда о ней при мне поведали некоему сеньору в присутствии его жены, тот воскликнул: «Нельзя, чтобы сия особа являлась к нам в дом: если она только от
