Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

и считаться с ним, и он применяться к тебе, то непременно, уступая друг другу, вы встретитесь лбами. Вот почему не рекомендуется считаться с интересами встречного, а держаться всегда своей правой стороны.

Жалость к матери – это яд, который вошел в нее за грехи. Она отвергала брак, презирала материнство. За отрицание брака она получила мучительное блуждание между мужчинами. За отрицание материнства получила мучительный крест ухода за <1 строка вымарана> матерью.

27 Марта. Сегодня в Москве над разливом грязи мало-помалу из серых облаков вышло солнце.

Вода затопила у Никольских нашу картошку (3 мешка).

456

Сегодня даю Еремину сценарий «Серый помещик». 

Ваня начал ремонт машины на заводе.

Вчера были у Александры Николаевны Крутовой и Жени Рождественской.

Недаром мы сошлись два старика здоровых (Дояренко) у Шахова и говорили о том, что только теперь стали видеть себя. Я думаю об этом так, что, пожалуй, нужно очень долго расти вверх, чтобы получить способность видеть себя не в себе, а отдельно на стороне, как будто человек созрел и вышел из себя.

28 Марта. Пасмурное утро с просветами надежды на ясный день. Весна воды идет, как ей и надо быть: хорошо, ровно.

Вчера ходил на Поварскую пешком сдавать «улучшенный» вариант своего сценария. Одет был слишком тепло и оттого очень устал. После похода дома смотрел на стрелку часов и видел, как двигалась минутная стрелка: до того устал, что видел по стрелке, как жизнь уходит и оставляет меня одного. Но это не было то тоскливое состояние, которое называют «одиночеством», это было как будто бы я трудно шел или бежал вместе со всеми по дороге, но, увидев пень в стороне, сел на него и, спокойно отдыхая, стал равнодушно смотреть на бегущих мимо меня. Такое состояние духа бывает иногда, когда проснешься среди ночи и лежишь, не открывая глаз. Тогда не на что смотреть, как теперь на стрелку часов, обгоняющую твою жизнь. Тогда видишь себя самого, как вагон, оторванный от поезда, освобожденный от внешней силы, принимаемой собой за свою. («И влекла меня жажда безумная, жажда жизни, вперед и вперед».)

Вот бы в таком состоянии хорошо бы описать свою жизнь...

Вижу ясно теперь, что моя мать, купеческая дочь, в дворянском имении жила как живое сухопутное 

457

существо, брошенное в жизнь, как в воду, с единственным священным заветом: «Плыви!». Она плыла по завету и вдруг умерла, так и не увидев берега.

Есть и во мне эта наследственная тревога о береге. Мать просто наивно плыла, я, просто наивно плывя, ждал берега.

И вот это смутное стремление к берегу, понимаемое как чувство природы, привлекло ко мне читателей: он куда-то плывет, давайте за ним!

Сейчас малообразованная советская интеллигенция (критики, администраторы литературы и т. п.) понимают меня как выходца из высоких кругов искусства прежних времен. Они ужасно ошибаются, я выходец из той же самой полуобразованной, плохо воспитанной русской интеллигенции, какую они сами теперь представляют. Ядро истории, двигаясь по пути своего назначения, ввело весь этот метательный конгломерат в какую-то иную атмосферу, и вот он засветился весь, как огромный хвост кометы. Я представляю собой светящуюся пылинку этого хвоста. Да, я плоть от плоти этой кометы, разметавшей свой хвост вокруг всего земного шара.

Мое первое чувство какого-то далекого прекрасного берега я познал в виноградном саду на Кавказе.

Моя «прекрасная дама» явилась мне тогда при чтении «Frau» Бебеля как «женщина будущего». Из этого чувства выросло мое буйство, стремление к социальной катастрофе, к писательству, к народной женщине язычества (Ефр. Павл.) и, наконец, к Ляле. Этот романтизм разночинства таится в каждом разночинце. Почему я так и ненавижу <1 вымарано>, что узнаю в нем свою же частицу кометного хвоста, но частицу не страдающую, как я, а обрадованную и довольную всем этим мрачным светом кометы.

Вчера на ходу, раздумывая о Жене, Ляле, Зине, понял их как выразителей избирательной силы, образующей в мужчине идеал. Этой силой действует каждая девушка,

458

реализующая этот идеал в ребенке. Но такие, как Женя, Ляля, Зина, не хотят закончить силу своего избрания одним ребенком. Нет! им мало и двух, и трех, и ста, и тысячи. Их избирательная сила уходит в бесконечность. Они удовлетворяют себя тем, что реализуют свое избрание приводом избранного в церковь и тем самым рождают Христа. Зина, Женя, Ляля – это все богородицы с большим или меньшим правом на это положение.

И это настоящие христианки, не желающие, как еврейки, как язычницы, рождать частное с верой в то, что из него когда-нибудь сложится Целое и Мессия придет. Он уже существует, этот Мессия: Он пришел. Вот почему этих женщин отталкивало от себя исчезновение себя в действии слепой половой силы: отталкивание, отрицание физического мужа, родства, родственника и даже положения физической матери. Если же в силу сцепления фактов жизни такой девушке придется сделаться женой и матерью (Женя при совокуплении прямо лишилась сознания), то рожденное дитя само по себе не является звеном цепи, подводящей нас к Мессии, а явлением Богочеловека, обреченного на страдание. И брак у них есть форма Голгофы, и рождение детей есть осуществление распятия, и радость есть радость страдания.

Наша новая жизнь возражает против христианства, обрекающего человека на страдание, принимаются все меры к тому, чтобы отвести людей от вида страдания (страданий так много, что я, сберегая себя, при всяких катастрофах на улице отвожу глаза).

Возражение таит в себе правду, но понимания нет. Мне лично нужно приблизиться к этому пониманию через женщину: кончить тем, чем я начал, «женщиной будущего».

Ляля отличается от всех христианок тем, что она от культа страдания хочет двигаться к чему-то вроде свободы, праздника духа.

NB. Итак, история революции разночинства двигалась от идеала «женщины будущего» до идеала «мать-героиня». Посмотрим!

459

29 Марта. Чувствую по себе, что за городом в полях под снегом вода, что ручьи находят уже себе путь к реке, и понемногу лед поднимается. Машина в ремонте, я не могу там это видеть, но, может быть, тем сильнее это я чувствую здесь в себе.

На субботу 5-го Апреля приглашен в школу в Рублеве, где меня чтут. Буду устраивать там звено нашего Общества охраны [природы].

Позвать на совещание природоведов Лукашевич и Пелевина. Написать «скрижали» дела охраны природы.