Дорога неровная - Евгения Изюмова

— Держи, полуночница! Выспалась или нет? — он смотрел дружелюбно.

Шура смущенно заоглядывалась: вдруг кто-то засмеется над тем, что парень преподнес ей цветы, на их улице такое не принято. Но никто не обратил внимания, и у девушки отлегло от сердца.

К полудню колонна вышла к горе, которую в «Орленке» прозвали Лысой, потому что гора похожа на плешь старца: самая маковка круглая и каменистая, а вокруг этой аккуратной лысины — ровная невысокая трава удивительного зеленого цвета, хотя солнце нещадно подпаливало гору. На самой маковке горы стоял бетонный столб с отметкой высоты, рядом с ним — пирамидка морских голышей. С горы видно хорошо море — выпуклое, дымчато-голубое, похожее на край школьного глобуса. Ребята, обгоняя друг друга, карабкались на гору, и самые первые покорители вдруг завопили:

— У-у-у!

Шура удивилась этим воплям, но когда поднялась на вершину Лысой, то и сама не удержалась:

— У-у! Вот это да!

Вокруг трава была красноватая от миллионов божьих коровок. Маленькие жучки копошились под ногами, на камнях. Их было столько, что невозможно ни ступить, ни сесть. Божьи коровки тут же облепили туристов до самых колен, поползли и выше, ребята были настолько ошеломлены невиданным до селе зрелищем, что когда один из вожатых крикнул:

— Ну что? Привал? — все дружно заорали в ответ: «Нет!»

И дружина посыпалась вниз. Но никто не забыл положить в пирамидку возле столба свой камешек с автографом — камни ребята несли с собой от самого моря. Оставила свой камешек на горе и Шура. Конечно, подписи смоются первым же дождем, может, и пирамидку разметает ветер, но все равно в груди росла гордость: «Мы покорили эту вершину».

К вечеру достигли ущелья с небольшой зеленой долиной, по которой протекала веселая быстрая речушка. Она уже дважды преграждала туристам путь, но ее одолевали легко, а тут она была довольно широкой. Шура во время одной из переправ оступилась на камнях и промочила ноги, вода хлюпала в старых разношенных кедах, полученных на дружинном складе. В лагере выдавали все фирменное — желтые клетчатые ковбойки, светло-коричневые шорты, такого же цвета пилотки, спортивную обувь, алые пионерские галстуки и даже белоснежные носовые платки. Шуре достались старые кеды, и, промочив ноги, она пожалела, что свои новые кеды оставила в чемодане на складе.

На одном берегу речушки — уютная круглая поляна, другой берег — мрачная высокая скала, увитая на самом верху лианами, видимо, в расщелины скалы надуло ветром землю, в ней и укоренились неприхотливые «ползуны»-лианы. И река на той стороне — неприветливая, бежала куда-то стремглав, а возле ровного берега текла себе спокойно вдаль ущелья. И все-таки Шуру брала опаска: их вожатый Леша Святощик рассказывал, что в ущелье опасно оставаться в дождь — река вспучивалась, разливалась, потому и поляна зеленая, словно никто здесь и не бывал. «Но, — успокоил он ребят, — прогноз погоды хороший, иначе мы не пошли бы в поход».

Палаточный город разбили на поляне. В нем были свои проспекты и площадь Дружбы, где в течение трех дней проходили спортивные состязания, а вечерами вспыхивал костер, и возле него умудрялись устроиться почти все «орлята». И все время у Шуры было приподнятое настроение, которое испортилось лишь к исходу третьего дня, потому что левая ступня сильно распухла, и под подушечкой большого пальца набухал явный нарыв: Шура порезала ногу острым камешком, купаясь в реке, и в порез, вероятно, попала грязь. Но самое тяжкое было впереди, когда возвращались из похода. Шура терпеливо шла весь день вместе со всеми, еле касаясь ногой земли, но к вечеру боль усилилась, Шура начала отставать от друзей, и первой на ее хромоту обратила внимание Надя Воробьева из Тобольска, высокая и массивная девушка с добрым лицом. Она всплеснула руками и воскликнула:

— Уралочка, что с тобой?

Шура скривила губы в подобие улыбки:

— Да так… Нога болит…

— И ты еще улыбаешься? Да ты можешь ли идти?

— Иду же… — губы девушки задрожали, а на глаза навернулись слезы: она неудачно поставила ногу, и боль рванулась от подошвы к самому сердцу.

— Надя, Надя! — всполошилась Воробьева, подзывая вожатую, свою тезку. Та прибежала, встревоженная, от головы колонны.

— Девочки, что случилось?

— Да у Шуры нога сильно болит, она идти не может!

— Да могу я, — вяло воспротивилась Шура, однако вожатая сразу же поняла, что идет девчонка из последних сил, хорошо, что хоть налегке: рюкзаки увезли в лагерь на машине.

— Что случилось, Шурочка? — Надя-вожатая участливо обняла ее за плечи. — Подвернула ногу?

— Нет, — Шура неожиданно для себя всхлипнула от неожиданной заботливости, в сущности, посторонних ей людей, потому что дома отец бы только буркнул раздражено: «Не лезь, куда не следует», а матери, измученной частыми приступами астмы, иногда было не до болячек и царапин дочери.

— Нет, — Шура справилась с волнением и ответила. — На ноге был порез, и теперь образовался нарыв.

— Девочка моя, — ахнула вожатая, — что же ты не уехала с машиной, ведь Лена Федотова уехала.

— Ну, Лена… Она — слабенькая, — сказала Шура.

Лена Владимирская и в самом деле была хрупким и нежным созданием с пышными золотистыми рассыпанными по плечам волосами. Она выглядела одновременно и прекрасной и болезненной, потому все в отряде, особенно мальчишки, опекали ее и оберегали от лишних нагрузок. А Лена сердилась: «Что я вам — маленькая? Мама все время опекает меня, и вы туда же!» — ее огромные голубые глаза наливались слезами, и тогда все дружно принимались уверять ее, что она — сильная и мужественная, все ей по плечу, но на сей раз ее долго не пришлось уговаривать вернуться в лагерь на машине: Лена и впрямь устала.

— А ты? — пожурила вожатая Шуру. — Ты сейчас сильная? А ну-ка, мальчики, идите сюда, понесем уралочку на руках, видите, идет еле-еле.

Мальчишки в готовностью подставили сложенные крест-накрест руки, и Шура, несмотря на сильное смущение, вынуждена была принять помощь. Так и «доехала» до лагеря.

Утром, сразу же после завтрака, Надя отправила Шуру в медпункт. Шура заковыляла по лагерю, с завистью глядя на свой отряд, который помчался к морю.

Медпункт расположен за палатками на горе под густыми высоченными платанами в зарослях чайной розы. Цветов, особенно роз, в «Солнечной» было много, и обязательно возле каждой палатки росло несколько кустов чайных роз, и потому нежный аромат светло-розовых цветов иной раз перебивал даже терпкий запах моря, если ветер дул с гор. Шурка плелась потихоньку по тропе вверх, и вдруг увидела, что навстречу ей сбегает Димка Козлов, он резко затормозил перед ней и встревоженно спросил:

— Шурочка, что с тобой?

— Нога болит, — улыбнулась смущенно Шура, не привыкшая еще к вниманию других.

— Постой, постой, — нахмурил брови, вспоминая, Дима, — а это не тебя ребята вчера на руках до лагеря несли? Ваш Витька Майоров нашим воронежцам рассказывал. Тебя, да?

Шура покраснела, услышав имя воронежца. Он был очень спокойный и уравновешенный, молчаливый. На «огоньке знакомства» возле костра Майоров сказал, что путевкой его наградили за какую-то модель (он не уточнил, какую именно). Витя не принимал участия ни в одном отрядном мероприятии, а когда его одолели упреками, пробурчал: «Я сюда приехал отдыхать». И, казалось, в самом деле, отдыхал: все время сидел с книгой в руках, но Шура заметила, что книга — одна и та же, какой-то технический справочник, из которого торчали листы бумаги и карандаш. Иногда Витя принимался что-то чертить на бумаге, и тогда вообще никого и ничего не слышал. За эти уединения Майорова прозвали отшельником, и никто не стремился к дружбе с ним, но Шуре мальчишка нравился как раз своей сдержанностью, она ведь и сама любила сидеть в укромном месте и рисовать в блокноте, который всегда был с ней.

Козлов неожиданно подхватил Шуру на руки и понес в гору.

— Ты что? — попыталась вырваться из его рук Шура. — Отпусти сейчас же!

Козлов молча нес ее, и лишь у самого медпункта осторожно поставил на ноги и тихо спросил:

— А ты знаешь, что ты очень красивая? Даже когда злишься, это тебя не портит, — и тут же убежал.

Фельдшер, увидев ногу Шуры, тотчас вызвал машину, и как девушка ни протестовала, отправил в медицинский корпус.

Пациентов у медиков «Орленка» всегда было мало, и эта смена — не исключение: во всем трехэтажном корпусе, напичканном первоклассной медицинской лечебной и диагностической аппаратурой, находились только трое больных. Один получил солнечный удар, другой вывихнул ногу, а третий просто-напросто объелся фруктами. Всех врачи тщательно обследовали и опекали, как тяжелобольных, потому и вокруг Шуры сразу собралось несколько человек, готовых ее тут же уложить на каталку и немедленно прооперировать. Но девушка дошла до операционной своим ходом.