Балаустион - Сергей Конарев

Афинянин шагал по кривому неширокому проулку, весело насвистывая под нос. Создавалось впечатление, что он уже совершенно обвыкся с этими грязными, незамощенными улицами, с серыми, совершенно невыразительными по сравнению с афинскими, храмами, с вековыми платанами, торчащими едва не из-за любого забора. И даже с горожанами, с одного взгляда выявлявшими в нем иноземца и по этому поводу глядевшими с легким презрением. Похоже, Пилон готов был простить спартиатам их косность и ксенофобию за их прекрасных девушек. Даже идя на свидание к ласковой молоденькой Софилле, афинянин пожирал взглядом прелести других красавиц, которых он встречал чуть ли не на каждом шагу. Однако то ли друзья-спартиаты смогли втолковать ему, что на улицах Спарты следует держать себя в руках, то ли существовали какие-то иные причины, но к молоденьким девицам афинянин приставать не пытался, ограничиваясь жгучими взглядами.

Арсиона терпеливо дождалась, пока иноземец ее заметит. Вот оно! ее продуманно-небрежная поза, белый пеплос из полупрозрачного амаргина (первое женское платье, одетое мечницей за много лет), обрисовывавший достоинства ее стройной фигуры, каскад черных волос, обрушивающийся на плечи в кажущемся беспорядке, — все это произвело надлежащий эффект, и даже сверх того. Афинянин остановился, будто налетел на стену, едва сдержал отвалившуюся челюсть и заметно побледнел — Арсиона заметила это даже с расстояния в тридцать локтей. Их он проделал неуверенными, почти робкими шажками, разительно отличавшимися от молодецкой поступи минутной давности.

Амазонка продолжала сидеть у источника, опустив голову и кусая губы, чтоб не расхохотаться — так ее веселила ситуация. Афинянина девушка упорно «не замечала», пока он не приблизился вплотную.

— Приветствую тебя, прекрасная Арсиона! — его голос прозвучал чуть надтреснуто.

Только теперь Арсиона подняла голову, посмотрела в его глаза и… смешалась, не найдя в них того, чего ожидала. Этот афинянин глядел на нее открыто, пронзительно и тепло, и вовсе не снизу вверх, а так, словно знал о ней то, чего она и сама о себе не знала, как будто шел именно к ней, как будто и вправду имел право так на нее смотреть.

Что за глупости? Слегка досадуя на себя за это смущение, длившееся всего лишь — или целый? — миг, Арсиона произнесла, постаравшись, чтобы это прозвучало доброжелательно и в то же время нейтрально:

— Привет и тебе, храбрый Пилон!

— Мы давно не встречались, — «но ты все так же прекрасна» — должен был добавить он, но его взгляд сказал куда больше. Настолько, что она не поняла всего. Настолько, что она даже засомневалась, что поняла хоть что-то. Что за наваждение?

— О, да. Я не успела поблагодарить тебя в прошлый раз.

— Великие боги, за что? — натурально изумился он, на миг опустил свой странный взор, и это принесло ей облегчение.

— Как — за что? Ведь в драке на площади это ты помог избавиться от того черномордого мерзавца, что схватил меня.

— Пустое. Ты и сама бы справилась. Хм, не хотел бы я, чтобы меня так ударили, — покачал головой он.

Мечница звонко рассмеялась, вспомнив выпученные глаза и раскрытый в беззвучном крике рот бедолаги, и протянула афинянину руку.

— Все равно, спасибо.

Его ладонь была крепкой и влажной. Все происходящее было настолько нереально, что Арсионе захотелось проснуться, оказаться рядом со своим неукротимым львом и все рассказать ему. Или не нужно… рассказывать?

— Я хотела сказать тебе… — раз уж это сон, можно себя не сдерживать.

— Что? — его пугающие глаза сузились.

— Я не встречала людей… таких необычных, как ты, — в следующее мгновенье она готова была откусить себе язык. Проклятье, это ведь не сон, а реальность!

— А я не встречал девушки на свете… такой красивой, как ты, — выдохнул Эвполид в ответ.

«Чудесное начало! — Арсиона избегала взгляда афинянина, он выбивал ее из колеи. — Что-то сказал бы мой элименарх, услышь он эти нежности?».

— Быть может, ты расскажешь мне о родном городе? — Как будто ничего не было сказано мгновенье назад. — Я ведь никогда не была в Афинах.

Афинянин вдруг оказался близко, очень. Его темные глаза-воронки снова впились в ее сознание, выворачивая, лишая воли, его холодные пальцы сжали ее запястья, а хриплый шепот — так близко — зачастил:

— Ты уедешь со мной. Я давно искал такую. Как ты. Именно такую. Мы уедем отсюда, — его губы потянулись к ее, мир закружился.

«Столько народу вокруг! Меня, Арсиону-Палладу, увидят на улице целующейся с этим… иноземцем», — паника захлестнула, разорвала морок, окатила злостью. Она с силой вырвала руки, кажется, даже оттолкнула его, да, наверняка, ведь он только что был так близко, а теперь… Арсиона поймала себя на том, что ищет на поясе рукоять спаты.

— Ты с ума сошел! — сотни слов рвались у нее с губ, но выговорить она смогла только это. — Ты….

Афинянин невыразимо долго и как будто отдаляясь, глядел на нее, затем сжал губы, словно не позволяя вырваться тому, что не должно прозвучать, повернулся и медленно пошел прочь. Мечница, не в силах отдышаться, словно после долгого бега в доспехах, глядела ему вслед, чувствуя нарастающую злость. На него, на себя, на случайных прохожих, хотя вряд ли кто из последних мог что-то увидеть и понять, так быстро произошло все изложенное выше.

Через минуту-другую, окончательно придя в себя, Арсиона уже нашла в себе силы изумиться. «Что он такое сделал? Морок навел, или амулет какой афродизийный носит? Демоны их разберут, иноземцев проклятых!» Мечница шепотом добавила еще кое-что, покрепче, но даже самые черные проклятия не смогли бы изменить того факта, что задание Леотихида выполнено не было. Нервно закусив губу, Арсиона огляделась по сторонам. Из-под стены святилища Киниски тут же вынырнул и вальяжно направился к мечнице мелкий мальчишка лет тринадцати-четырнадцати в латаном-перелатаном трибоне, одетом на голое тело, и разбитых деревянных сандалиях. Шея пацана была тонкая, как у воробья, в мятом вырезе одежды виднелись острые выпирающие ключицы. Бело-розовые царапины на руках и шее разительно контрастировали с покрывавшими кожу бурыми разводами грязи. Тем не менее вид это дитя улиц имело весьма наглый и самоуверенный.

Девушка указала на удаляющегося афинянина.

— Подслушаешь, когда они договорятся встретиться снова. Смотри, чтобы не заметили.

— Все понял, госпожа Арсиона, — закивал патлатой головой пацан.

— Гляди у меня, Зик, — она погрозила мальчишке пальцем. — Я буду в «Белой рыбе», у театра. Придешь, когда все выяснишь.

— Будет сделано, — подросток растянул грязный рот в щербатой улыбке. — Дай монету?

— Когда сделаешь дело, шельма!

Зик, он же Зикратионид, сын вольноотпущенника Ойота, мотнул головой, показывая, что не ожидал ничего другого, и припустил вслед за уже скрывшимся из виду Эвполидом. Арсиона удовлетворенно улыбнулась, зная, что пацан, плоть от плоти цепкой и шустрой мальчишеской голытьбы, цели не упустит. Считая дело наполовину сделанным, она неторопливо направилась в сторону театра. Там, по соседству с гимнасием и жертвенником Диоскурам, находился трактир «Белая рыба», пристанище музыкантов и поэтов. Среди этой шумной и самодостаточной публики, в большинстве своем прибывшей с делегацией ахеян, мечница надеялась избежать знакомых, которых мог бы удивить ее необычный наряд. Кроме того, одноглазый Тифон, держатель «Рыбы», был давним знакомцем Арсионы и всегда держал для нее столик в зале для «приличных» посетителей.

Тем временем Зик, без труда нагнав молодого иноземца, не спеша пошел за ним следом, успевая через шаг сплевывать себе под ноги и время от времени деловито кивать знакомцам, таким же уличным мальчишкам, как он сам. В их среде Зикратионид пользовался авторитетом, проистекавшим из его знакомства с Палладой, живым кумиром большинства юных спартиатов. Зик старательно подпитывал этот авторитет, распространяя истории (по большей части выдуманные) о тайных поручениях, исполненных им по приказу Арсионы. Настоящие задания он получал от мечницы нечасто, зато они приносили настоящее серебро, на которое можно было, рисуясь перед дружками, заказать в корчме кувшин мессенского, или купить сестренке разноцветных лент. Отец Зика, когда-то известный резчик по камню, в последние годы пристрастился к зелью Бахуса и все свои случайные заработки пропивал подчистую, оставляя семье вести полуголодное существование. Так что Зикратионид, как старший и единственный сын, оказался единственным же кормильцем матери и троих сестер. Поэтому нетрудно догадаться, что любую просьбу Паллады отрок выполнял безукоризненно.

Иноземец остановился, встретившись с какой-то девицей, и мальчишка замедлил шаг, сделав вид, что дразнит собаку, рвущуюся из-под ближайшего забора. Вскоре парочка тронулась с места, двинувшись по редко застроенной улочке, взбиравшейся своим дальним концом на склон Торакса и терявшейся в покрывавшей склон горы густой роще. Когда иноземец и девушка скрылись под крышей древесных крон, Зик пошел, уже не скрываясь. Заросли, хоть и истонченные зимой, все же давали достаточное укрытие от глаз, и, кроме того, те двое тратили внимание только друг на друга. Прошло немного времени, и они устроили привал: голоса больше не перемещались. Зик, будучи человеком, умудренным жизнью, не сомневался в том, ради чего мужчина и женщина могут желать скрыться от людских глаз. Присев на поваленный ствол, он некоторое время посидел, давая им приступить к делу, затем, решив, что пора, поднялся и осторожно двинулся вперед. Найти влюбленных было нетрудно — по характерным стонам, доносившимся от крохотной полянки, на которой они устроились. Присев на корточки, юный шпион втиснулся в окружавший полянку кустарник и немного раздвинул руками ветки, чтобы улучшить обзор. Посередине поляны полуоткрытая, почерневшая от старости заброшенная беседка. Иноземец и девица, без сомнения, находились в ней. Взяв немного левее, Зик осторожно, стараясь не шуршать устилавшей землю палой листвой, подкрался к ветхому строению с тыльной стороны и, наклонившись, заглянул в щель между трухлявыми, черными от влаги досками. Его любопытным глазам предстала весьма пикантная картина.