Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кто-то говорил, что целоваться не умеет, — прошептала она, и Чжонку приглушенно засмеялся.
Тут Сонъи подскочила, подошла к небольшому сундуку, открыла крышку и достала коробку с лентами. Отрезала небольшой кусок, развязала шнурок, на котором висели кольца. Сняла то, что было побольше и в него продела ленту, завязала и повесила себе на шею.
— Храни мое кольцо, а я буду хранить твое, — сказала девочка и повесила на шею Чжонку ленту с кольцом. Юноша изловчился и поцеловал Сонъи опять, и опять.
— Тебе… тебе лучше уйти.
Чжонку кивнул, но уходить не хотелось. Совсем не хотелось. Он вздохнул, вернулся к окну, надел туфли, открыл окно, выглянул и спрыгнул вниз. Потом откатил бочку и замел следы. Поднял голову и помахал выглядывавшей из окна Сонъи. Та помахала в ответ.
Юные влюбленные мечтали о жизни любящих супругов, молили об этом Небеса. Вот только они забыли, что Небеса иногда благосклонны и исполняют желания. Правда, за это Они требуют плату. Своеобразную плату. Смогут ли влюбленные заплатить за свое счастье? А если нет, то что тогда?
Глава тридцать восьмая.
После того, как золовка Мугук купила посуду, о гончарной мастерской заговорили. Из таверны в Мапо тоже рекомендовали пару харчевней, куда Елень с Соджуном заглянули. В одной посуду купили, во второй — дали адрес, где могли купить. Гончарное дело закрутилось. Слава о недорогой качественной посуде распространилась по городу. В мастерскую стали заглядывать хозяева разных таверн. Ноби удивлялись, встречаясь с необычной дворянкой, которую порой можно было застать одетой по-мужски, подвязанной старым передником, перепачканным глиной. Елень показывала чаши да миски и улыбалась.
Скоро ее знак мастера — кошку — узнавали. Женщина гордилась собой и поглядывала на деда Сэчана, который опирался на клюку и улыбался. Разве мог он подумать, что будет так гордиться своей последней ученицей? Да, среди покупателей были простолюдины, но сейчас он иначе смотрел на свой промысел. Плошки, котелки, чаши служили простому люду, но скольких людей согреет наваристый суп Мугук! Скольким даст сил острый супчик из таверны близ Мапо! Его ученица не изготавливала дорогостоящих ваз, но создавала сто́ящую посуду. Теперь и умирать было не страшно.
Капитан, глядя на счастливую женщину, сам был рад. На заработанные деньги Елень купила ткань и села шить куртку капитану взамен порезанной мужем Хису. Она могла купить готовую вещь, но глаза наткнулись на грубое сукно темно-вишневого оттенка, и Елень не устояла. Купила ткань, купила выделанные шкурки и приступила к изготовлению[1].
Как только отцвели сады и горы затянуло прозрачным зеленым покровом, Соджун решил съездить на озеро. Чжонку как раз был на выходных дома и, услышав предложение отца, с радостью согласился. Мингу и Ынчхоль увязались с ними. Капитан не стал гнать молодежь, прихватил Хванге, и небольшой отряд отправился за город. Едва они покинули Ханян, в ворота усадьбы постучали. Анпё проводил пришедшего ноби к Елень. В доме уже никого не смущали простолюдины, стучащие в ворота.
Молодой мужчина, переминающийся с ноги на ногу, рассказал, что он пришел из таверны у западных ворот. Хозяйка отправила его узнать, нельзя ли купить комплект на тридцать гостей, дескать, слава о недорогой хорошей посуде распространилась по всему Ханяну. Елень задумалась. Два дня назад она обожгла очередную партию, и готовой посуды оставалось еще на два обжига. Ноби вытащил из-за пазухи завернутые в тряпицу монеты, которые ему было приказано оставить в качестве задатка, чтобы доказать серьезность предложения. Анпё тут же предложил отвезти посуду, Елень посмотрела на него, на счастливую Сонъи и согласилась. За час посуду сложили, упаковали, погрузили на телегу. Сонъи осталась с Гаыль, которая должна была скоро родить, а Елень с Анпё отправились к западным воротам.
Госпожа, чтобы не привлекать лишнего внимания (где это видано, чтоб дворянка с простым людом разъезжала), оделась в мужское платье. Ну едет телега и пусть себе едет. На козлах сидит обычный крестьянин, а рядом с ним верхом едет господин, чья широкополая шляпа надвинута на глаза так, что не разглядеть лица. Господин этот гладко выбрит и даже красив, улыбка так и играет на губах.
Ноби, идущий впереди, указывал дорогу. Вот и остался позади шумный и многолюдный центр Ханяна. Улочки вились и вились, глухие высокие стены поместий сменились лачугами бедняков, жавшимися друг к другу. Елень оглянулась.
«Странно как-то, мы уже покинули многолюдные места. Куда же нас ведет этот ноби?» — и сомнение коснулось души.
Взгляд скользнул по острым зубцам башни западных ворот, которые почему оказались справа, а не впереди. Елень придержала свою лошадь, кивнув Анпё. Тот без вопросов натянул поводья, и телега остановилась. Шедший впереди оглянулся. По лицу скользнула усмешка, и в это миг, в этом самое мгновение Елень пожалела, что не взяла меч. Анпё, видать, тоже прочитал что-то во взгляде ноби, потому как перехватил плеть, которой понукал лошадь.
— Госпожа…
— Как называется твоя таверна? — пробормотала женщина.
— «Добрый суп». Тут недалеко оста…
— Ты лжешь, ноби! Вон смотровые башни западных ворот, мы отклонились!
— Госпожа, напрямую проехать нельзя! Нет дороги!
— Это что ж за таверна такая, что к ней дороги нет? — проворчал Анпё, наматывая ремень плети на руку.
И тут привыкший гнуть спину ноби выпрямился, и по спине Елень пробежал холодок.
«Воин! Он не ноби! Он воин!»— поняла она с опозданием.
А обманщик вдруг встал посреди дороги, широко расставив ноги, уперев руки в бока, и посмотрел ехидно на госпожу и ее молчаливого слугу. Женщина она, конечно, странная, но все же женщина. А с женщинами у него разговор короткий.
Елень бросила взгляд назад.
«Эх, кабы не телега!»— подумала она
