Паутина удачи - Оксана Демченко

– Ой…

– Рена, если берешься за взрослые дела, отвыкай по-детски ойкать над их последствиями, – посоветовал отец, заворачивая меня в просторную шубу из овчины. – Пожалуй, раз ты пробила первый барьер, пора тебя учить.

– Так разве про удачу известно больше, чем написано в номерной книжке Сани? – нахмурилась я.

– Детям со спичками играть нельзя, а ты предлагаешь открыть недорослям доступ к наиболее опасному разделу магии, – улыбнулся Юнц. – Ну пора. Фредди присмотрит за домом.

Призрак серьезно кивнул, закрутил рыжий ус, подмигнул мне и щелкнул крышкой крупного шейного медальона, который был неизменным украшением всех его костюмов. До последнего времени внутри помещался портрет Сани, самого младшего из живущих ныне фон Гессов, любимчика Фредди. Сегодня эмалевая миниатюра изменилась в очередной раз и показывала улыбающуюся Лео, да еще со смешным красным пятном от сглаза на лбу…

Отец сунул руки в рукава принесенной Рони куртки, подхватил меховой сверток со мною внутри и понес к машине, тихо шуршащей возле дома. Это оказался большой двенадцатиместный «фаэтон». Серо-черный, без знаков тайной полиции на дверцах. Мы устроились в салоне. Евсей Оттович кивнул нам, задумчиво глянул в ночь за окном. Ночь? До меня только сейчас окончательно докатилась эта мысль. Выходит, лежала я достаточно долго. Ничего себе – послушала тишину и разобрала чужой крик…

– Куда ехать? – уточнил начальник тайной полиции.

Сидящий за рулем виновато пожал плечами. Обернулся к нам, кивнул всем, окончательно опустил перегородку между салоном и водительским местом.

– Моих способностей мага не хватает, чтобы уловить даже саму проблему, – виновато буркнул странный шофер.

– Рена, дай руку, – попросил отец. – Попробуем поймать настроечку… Пока что, по первому впечатлению, – на северную дорогу, и по ней километров десять от границы пригорода. Там разберемся.

– Или разъезд Боровой, или Спасские Дворики, – быстро прикинул шофер.

Сидящий рядом с ним медведеподобный человечище согласно рыкнул и затих. Кажется, зовут его Василием. Рони мне однажды сказал, что после недавнего покушения на Евсея Оттовича этого громадного хорунжего прислали старинные сослуживцы Корша из казачьего корпуса. С опозданием в пару дней прибыл и второй спутник начальника тайной полиции. Словно в насмешку, ничуть не похожий на первого. Маленький, сухой, с каменным темным лицом, не меняющим выражения, видимо, никогда. Он и теперь сидит в дальнем кресле салона и молчит, щурит и без того узкие щели глаз, всматриваясь в снежную зиму чужого ему города.

«Фаэтон» выкатился из парка на дорогу. В хвост ему пристроился второй такой же. Наш шофер потер руки, шевельнул пальцами, рисуя возле стекла в воздухе сложный знак, и я смогла впервые в жизни увидеть и ощутить, каково это быть пассажиркой машины, управляемой толковым стихийщиком, к тому же изрядно спешащим по делам службы. С громким хлопком вспыхнули два прожектора, залили дорогу ровным сиянием неурочного дня. Впереди, метрах в тридцати, зашевелился и вырос по мере набора скорости вал сгребаемого с пути снега. Чугунные заборы смазались в полосы – вместе с кустарником и сугробами, тенями и бликами. Вообще-то франконские «фаэтоны» – машины слабенькие, их в столице никто не уважает. Покупают и используют только по причине дешевизны. По поводу дюжины одинаковых автомобилей, осенью доставленных в ведомство Евсея Оттовича, ходило немало сплетен. Шепотом предполагали: воруют и в его структуре. Такое убожество купить! Да еще в старом кузове, с мелкими окошками, да самого неказистого цвета. Потом сплетничали еще злее: мол, воруют дважды. Пригнали-то все до единого неисправные! Ясное дело, жулики спохватились и платили повторно, чтобы наспех рухлядь поставить на ход, в купленные Потапычем под завод пустые корпуса закрыли, тайком ремонтировали.

Рони знает больше, он всю зиму то и дело срывается и уезжает на завод, пока еще вроде бы пустой, людей будут нанимать по весне. А когда спрашиваю, что там делает, этот достойный потомок Гессов хлопает глазами и не понимает вопроса. Интересно, что, кроме кузова и простенького салона, уцелело от исходного «фаэтона» после переборки?

Машина резко ввернулась в поворот, маг за рулем прописал его дугу ладонью, компенсируя занос. Сидящий у нас на хвосте второй автомобиль не отстал.

– Евсей Оттович, у вас все шоферы – маги? – поразилась я.

– Ты глазами-то восторженно не хлопай, – прищурился он и погрозил мне пальцем. – Я на твою наивность не поймаюсь. Ловкая ты девка, Ренка. Слова мои уже самое малое два раза Хромову пересказывала. Полагаю, даже историю моего с Женей брака ему выложила. Ох, не к добру. Я спиной чую: копит он на меня сведения.

Начальник тайной полиции поманил пальцем, сам нагнулся к уху и шепнул:

– Читать не давал?

– Ну-у…

– Хоть занятно пишет или врет и приукрашивает? Выводами обвешивает личными, правых-виноватых сам определяет.

– По-моему, он хорошо пишет. И вы его знаете, он не умеет делать без души и абы как, да еще и с враньем.

– Знаю, – легко согласился Горгон. – Потому и не устраиваю пожар в доме сударя Хромова, а мог бы, с моей-то репутацией. Он там свои писульки хранит, нет сомнений! А я даже Потапычу не дозволяю обыск учинить. Он ведь тоже в страхе живет, медведь наш. Ему цыганка-певунья из «Яра» шепнула, что Хромов приходил и выяснял про загулы Самого после смерти его прежней жены.

– О загулах в записях три строчки.

– Утешила, спасибо. Не в том ведь настоящий Потапыч, согласись…

Я не стала спорить. Сама о том же говорила Сёме. Целую страницу в мелкие клочки порвала, ругалась и шипела, обзывала ядовитым лжецом. Ну выпил человек в расстройстве. Ну натворил кое-что, и даже многовато, пожалуй. Так зачем пересказывать в подробностях? Да еще с чужих слов. Хромов морщился и вздыхал. А потом отомстил мне страшным и гнусным образом…

– О тебе тоже пишет. – Мудрый Евсей Оттович враз разглядел тайный интерес Хромова к птице, а я-то в свое время как страдала, найдя заметки о себе. – Терпи, Ренка. Утешайся тем, что Хромов уж всяко лучше вруна Святолепского из «Столичного света». Или Богоявленского из «Гласа города». Крупные мемуаристы, краса и гордость шелкоперства.

Я вздрогнула. Действительно, сравнение устрашающее. Оба пишут гладко и так приторно, что тошнота подступает к горлу. Правды ни слова, и поводов для иска – проверено и подтверждено всезнайкой Мари – нет… Рассматривают жертву под лупой, обсуждают и позорят. Все перечисленное совершают солидно, с надменной вальяжностью великих и непревзойденных. Кстати, только Горгон и имеет на них управу. В зиму сунулись его обсуждать, осмелели. О жене написали, что иному богу молится и, кто знает, вдруг еще и тайком шпионит для бывшей родины? Письма шлет за рубеж, брата в инженерный колледж устроила, наверняка по протекции. А зачем, мол, иноземному скотоводу наука? Опубликовали мерзость. Какая же с того злополучного дня началась у них интересная жизнь! Прямо с газетой в руках прибыли два вежливых дознавателя. Поблагодарили за «мужество и бдительность» – это слова из статьи, предложили вместе смело продолжить поиск улик. Печатное слово – оно ведь сродни показаниям, подпись под ним стоит, не отопрешься. Вот уже и дело начато, и две вырезки в него уложены как формальное основание к разбирательству. Надо ехать в родную долину жены господина Корша и там, на месте, собирать доказательства. Билеты есть, документы стараниями начальника Надзорного приказа спешно оформляются, и сопровождение имеется. Блистательные мемуаристы сразу утратили часть вальяжности. И лишились ее остатков, когда прибыло «сопровождение»: зверски скалящий зубы, постоянно щелкающий кинжалом в фиксаторе ножен Мустафа – брат Марджаны. И три его друга, все с ножами и пистолетами, все в национальных бараньих шапках. Разбойники разбойниками… Вообще, на самом деле нормальные ребята, один химик и два специалиста по бурению, ректор инженерного колледжа их хвалит. Вот только расстраивается порой из-за забав юношей.