Банкир - Лесли Уоллер

– Это может оказаться даже любопытным,– ободряюще сказал он.– Там будут знаменитости, кроме нас с тобой. И будет изысканный стол.

– Если любишь еврейскую кухню,– добавила Эдис почти sotto voce[60], не открывая рта, занятая подкрашиванием губ.

– Я слышу недоброжелательную нотку.

Эдис вздохнула:

– Можно хорошо относиться к евреям и не любить их кухни. Еда всегда переварена, и в ней недостает приправ. Многие мои друзья просто терпеть не могут еврейской кухни. Палмер изобразил смешок, ему очень хотелось привести Эдис в лучшее расположение духа: – Это напоминает мне шутку, рассказанную Бернсом.

Эдис подняла брови:

– Вы так проводите с ним время?

– В Бруклине открылся китайский ресторан,– торопливо продолжал Палмер.– Первый же посетитель, просмотрев меню, воскликнул: «Помилуйте, у вас тут pizza, lasagna, manicotti, parmigiana[61] из баклажанов! И вы называете это китайской кухней?» Официант ответил, пожав плечами: «Что поделаешь? Мы же находимся в еврейском районе».

Эдис кончила подкрашивать губы и принялась за глаза.

– Эта шутка,– произнесла она тихо, каким-то отсутствующим голосом, явно сосредоточив все внимание на глазах, а не на своих словах,– смешна только для ньюйоркца. Если ты хочешь привести меня в хорошее настроение, напрасно стараешься.

– Зачем, черт побери, мне нужно твое хорошее настроение? – спросил Палмер, достаточно уязвленный для того, чтобы выбирать слова.– Ты мне нравишься, какая ты есть.

– Вот именно, дорогой,– пробормотала она, осторожно проводя вдоль века темно-коричневую линию.– Скажи мне только одно, и я поеду в «Плаза» если не с радостью, то по крайней мере без особой злости.

– Спрашивай.

– Скажи, что мы можем приехать в девять и уехать в десять.

– Мы можем приехать в девять, но я не могу уехать оттуда в десять.

– А я? – настаивала она.

– Как хочешь.

– Договорились.– Теперь она занималась ресницами, нанося черную тушь резкими движениями снизу вверх. На глазах у Палмера лицо Эдис приобретало краски и становилось интересным. Из женщины с бледным, каким-то застиранным, почти монашеским обликом Эдис превращалась в красавицу. Он прислонился к стене рядом с зеркалом и продолжал наблюдение.

Поскольку был запланирован довольно обильный стол а-ля фуршет, гости были приглашены в «Плаза» к 7.30 вечера. Тем не менее, прибыв к 9 часам, Палмеры обнаружили полупустой зал. На столах благодаря огромному опыту обслуживающего персонала только начинали расставлять блюда с закуской.

Палмер вручил отпечатанный пригласительный билет одетому в униформу метрдотелю, который, сделав шага два в комнату, объявил негромким, но хорошо поставленным голосом:

– Мистер и миссис Вудс Палмер-младший,– читая каллиграфическую надпись на плотной зеленоватой карточке.

Несколько человек, стоящих недалеко от двери, сразу же прервали беседу и широкими улыбками приветствовали чету Палмер. Как бы по команде, джаз из семи человек разразился замысловатым ча-ча с похожими на пистолетные выстрелы ударами барабана-бонго и шипящей трясучкой маракаса.

От группы отделился мужчина с приятным лицом. Хотя до этого они встречались только однажды в Олбани, Палмер слышал о нем довольно много. Под редкими, подстриженными ежиком волосами помощника губернатора штата виднелась лысина, настолько розовая, насколько вообще может стать таковой человеческая кожа без какого-либо искусственного вмешательства. Будучи по профессии инженером, он, прежде чем заняться политикой, несколько лет преподавал в одном из местных колледжей. Что-то и сейчас осталось в нем от профессора, решил Палмер. Хотя бы, например, его стремление к систематизации, которое проявлялось и при обсуждении политических дел. Он был также одним из немногих знакомых Палмеру профессиональных политических деятелей, чье лицо с годами избороздили морщины, устремленные вверх, а не складки и морщины, бегущие вниз, характерные для людей, одержимых постоянным беспокойством. Глаза у помощника губернатора были почти такие же голубые, как у Бэркхардта. Над ними возвышался лоб, изрезанный горизонтальными линиями, что показалось Палмеру признаком веселого цинизма.

– Вудс,– произнес он низким, невозмутимо размеренным голосом,– очень любезно с вашей стороны, что вы пришли.

– Губернатор, это моя жена, Эдис.

– Очень рад, миссис Палмер. Позвольте представить вас моей жене, Сайме. Дорогая, мистер и миссис Палмер из «Юнайтед бэнк».– На лице маленькой женщины появилась какая-то смятенная улыбка, обычная для матерей, чьи дочери выходят замуж.

– Здравствуйте, миссис Адлер,– сказала Эдис.– Для вас это, конечно, большое событие. Столько всяких забот.

Миссис Адлер пожала своими узенькими плечами – жест самоуничижения в какой-то мере.

– У меня ведь не так много дочерей, которых надо выдавать,– сказала она и повернулась к стоящей рядом с ней девушке.– Вот – невеста. Мим, познакомься, мистер и миссис Палмер. Моя дочь Миранда, а это ее жених.

О девушке вряд ли можно было сказать, что она достигла брачного возраста. Палмер улыбнулся ей и в ответ получил странную, усталую улыбку. Он почувствовал, как Адлер прикоснулся к его руке и ловко отвел его от этой группы, встречающей гостей.

– Дитя моей старости,– пробормотал он вполголоса.

– Сколько их еще у вас? – спросил Палмер.

Они направлялись к бару.

– Два сына. Обоим больше тридцати, и у каждого по двое детей. Мим еще учится в колледже. У нее с мальчиками большая разница в возрасте.

– Миранда,– сказал Палмер,– дочь Просперо. Вы, значит, чародей.

Рот Адлера слегка искривился, как бы проглатывая эту реплику.– Старый волшебник предлагает вам шампанское,– сказал он, делая знак буфетчику.

– Моей дочери одиннадцать,– сказал Палмер, беря два стакана.– А сыновья – один старше, а другой – моложе ее.

– К моменту ее свадьбы, мой друг,– произнес Адлер,– вы благословите тот день, когда стали банкиром.– Он пробежал глазами по комнате. В дверях стояли только что прибывшие гости.– Я не понимаю, почему она просто не убежала со своим возлюбленным, чтобы у меня осталось хоть несколько долларов в сберегательном банке.

Палмер засмеялся:

– Вы, как вкладчик, очень интересуетесь биллем об отделениях сберегательных банков.

– С тем, что стоит весь этот прием, у меня не осталось денег, чтобы интересоваться.– Адлер грустно усмехнулся: – Я должен пойти поздороваться. Будьте как дома.– Он направился к двери, а Палмер подошел к Эдис и протянул ей шампанское. Они подняли бокалы в честь молодоженов.

– Желаю много счастья,– сказала Эдис.

У девушки были совершенно белые щеки и голубые тени под глазами. Она кивнула:

– Спасибо, миссис Палмер.– Когда были представлены вновь прибывшие, Палмер с женой отошли.

– Только подумай,– сказала Эдис,– она в таком напряжении, что кажется, в ней не осталось ни кровинки, и все же она запомнила нашу фамилию.

– Дочь политического деятеля не забывает таких вещей.

– Расскажи мне немножко об этих людях, дорогой.

– Адлер? Он уникален. У него репутация честного человека.

Возможно, так оно и есть. Сейчас он, кажется, основательно потрясен стоимостью этого сборища.

– Мак Бернс уже здесь? Я не вижу его.

– Мак приедет поздно,– предсказал Палмер,– в компании великолепной женщины. Это фирменная марка. А вон, как там его зовут, сенатор Соединенных Штатов.

– Откуда он?

– То ли с периферии, то ли из центра, забыл. Женщина, с которой он разговаривает,– жена губернатора. Это означает, что его превосходительство тоже здесь, но уединился с кем-нибудь, делая политику.

– А та пара, которая только что вошла?

– Боже мой, Эдис, ты должна бы знать, как выглядит наш мэр.

– А этот огромный мужчина рядом с ними? До чего странное лицо. Можно даже назвать его умным.

– Виктор Калхэйн. Я рассказывал тебе о нем, дорогая.

– Большой Вик. Потрясающе.

– Хочешь познакомиться с ним?

– Нет, пожалуй.

– Ты уже проголодалась?

– Нет.

– Еще вина?

– Я еще это не допила.

– Тогда давай танцевать.

– Никто не танцует, дорогой.

– Хочешь, чтобы я развлекал тебя карточными фокусами? – спросил Палмер.

– А ты умеешь?

Он кисло улыбнулся:

– Зрители всегда увидят фокус, если захотят.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что нельзя развлечь того, кто не хочет развлекаться.

– Ох, посмотри.

Палмер проследил за ее взглядом и увидел мужчину и женщину, каждому лет под семьдесят, начавших танцевать ча-ча.

Вначале Палмер даже не мог определить, что у них там не так. Все казалось совершенно правильным, но вместе с тем было в их танце что-то ужасно нелепое. Глаза женщины решительно уставились в какую-то точку сантиметрах в тридцати от ее лица, а губы едва заметно шевелились. Потом Палмер сообразил, что она считает и, кроме того, как бы смотрит крутящийся перед ее глазами учебный фильм и пытается мысленно представить, как бы сделал то или другое па учитель танцев. Ее партнер, отбросив всякую гордость, уставился на свои ноги с таким ошеломленным видом, будто не он сам, а какой-то волшебник вытаскивал их поочередно из груды мусора. То и дело кто-нибудь из них так сильно отставал от такта, что они, видимо, начинали чувствовать что-то неладное.