Лик Победы - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бессмысленно, – произнес усталый голос, – но стихии не имеют привычки думать.
Робер вздрогнул и оторвал взгляд от беснующегося моря. Рокэ Алва стоял рядом, тяжело навалившись на балюстраду. Герцог изменил своим родовым цветам, вырядившись в красное и черное. В закатном пламени синие глаза Ворона казались лиловыми, словно у изначальной твари.
– Рокэ! Во имя Астрапа, откуда?
– Зря вы сюда забрались, – Ворон откинул со лба влажную прядь. – Это неразумно. И невежливо… Надо уступать дорогу…
– Кому? – обиделся Иноходец. – Сударь, я не понимаю вас…
– Разумеется, – поморщился Алва, на шее герцога горели алые ройи.
– Эр Алва!
– Эр Эпинэ? – Герцог соизволил поднять свои диковатые глаза. Он был чем-то недоволен, а может, просто устал. В Сагранне Ворон казался старше, сейчас никто не дал бы ему больше тридцати. Странное дело, Робера не удивили ни появление Алвы, ни место, в котором они оба оказались, а только ройи, которые кэналлиец никогда не надевал.
– Вы больше не носите сапфиров?
– Нет.
Ворон Рокэ не горел желанием откровенничать с Иноходцем Эпинэ, а чего он, собственно говоря, ждал? Они стали врагами еще до рождения и умрут врагами, хотя это не их выбор, у них вообще не было выбора, все решили дед и соберано Алваро. И все-таки нужно остановиться самим и остановить других. Сколько можно убивать?!
– Я видел бирисские села после наводнения, эр маршал, – Леворукий, что он несет, он совсем не то хотел сказать…
– Как трогательно, – Ворон зло ухмыльнулся. – А я видел варастийские села после пожара. А пожары, как известно, следует тушить. Водой…
На горизонте за спиной кэналлийца поднялась волна невиданной высоты, ее гребень сверкал так, что Роберу показалось: на них мчится ледяное поле. Чудовищный вал рвался к полыхающим облакам. Устоит ли башня и на этот раз? И на этот? Почему он так подумал, он же здесь впервые?..
– Рокэ! Волна!!!
Алва обернулся, но как-то медленно. На красивом лице читалась досада.
– Эпинэ, я был бы вам весьма признателен, если бы вы предоставили мне любоваться закатом в одиночестве.
Кэналлийскому Ворону никто не нужен, ну и пусть его.
– Не смею вам мешать.
– Прощайте, герцог.
Тучи расступились, словно рассеченные гигантским клинком, в образовавшуюся прореху хлынули острые лучи. Ослепленный Иноходец заморгал, как вытащенная из дупла сова, и опустил глаза. Его сапоги были в крови, как и каменные плиты. Кровь или вода, которую закат сделал алой? Герцог Эпинэ нагнулся, коснулся мокрой плиты, поднес руку к лицу. Такой знакомый солоноватый запах… Все-таки кровь.
– Рокэ, вы ранены?
– Не ваше дело!
Как же он сразу не заметил! Одежда насквозь промокла, но красный бархат скрывает кровь… Если Ворона не перевязать, причем немедленно, он истечет кровью. Придется рвать рубашку, другого выхода нет…
– Робер, – окровавленная рука схватила его за плечо, – мальчик мой, проснись…
Альбин!.. Снова сон, и какой… неприятный.
– Робер, тебе нужно бежать, Амалия все устроила.
– Бежать? – Голова была тяжелая, словно с похмелья, перед глазами все еще метались кровавые волны.
– Что с… – Робер замялся, но он говорил с Альбином, и Иноходец выдавил из себя лицемерное: – Что с матушкой?
– Мне очень жаль…
Все понятно. Матери у него больше нет, у него вообще нет ничего, кроме жизни, которая ему не очень-то и нужна. Он спал, а она в это время умирала… Как он мог уснуть?
Робер не закричал и не упал в обморок, а молиться он толком никогда не умел. Дядюшка горестно вздохнул и часто-часто заморгал. Свечка в его руке дрожала, в бывшей отцовской спальне было прохладно, но лицо Альбина блестело от пота. Несчастный человек… Хотя почему несчастный? Спокойная жизнь, прорва детей, от него ничего не зависит, он никому не мешает…
Иноходец сунул ноги в сапоги, потряс головой, прогоняя остатки бреда, украдкой глянул на руки. Крови не было. Ни своей, ни чужой.
– Надо торопиться. Мы все очень, очень рискуем…
– Я понимаю.
Он обещал Жозине уцелеть, а себе – остановить бойню, только вот родичам с чего его спасать?
– Как вы сюда попали?
– У нас есть все ключи. Драгуны спят, отвар беличьих ушек…
Еще бы у Амалии не было бы ключей, а вот с драгунами Леворукий знает что случилось. Или Ойген. Барон ясно дал понять, что Повелитель Молний в Талиге не нужен ни живым, ни мертвым. Значит, надо убираться, пока Эпинэ не превратилась в Варасту. Робер с трудом поднялся, кошка-судьба продолжала свои игры.
2Коридоры были пусты, так пусты, что казались призрачными. Огонек в руках Альбина бился, словно бабочка, – дуло изо всех щелей. Дядюшка молчал, Робер тоже. Он пытался думать о чем угодно, но не о Жозине и не о том, что сейчас окажется на темной дороге. Один.
Эгмонт Окделл как-то признался, что бьется, как заяц в силках, с каждым рывком затягивая петли все сильнее. Эгмонт, отец, Жозина теперь свободны. Неужели вырваться из сплетенных гонором предков сетей можно только в Закат?
– Осторожно, здесь ступенька!
Можно подумать, он не знает. Он бродил по этим переходам, когда Альбина и его жену не подпускали к Эпинэ на выстрел. Дед не простил племяннику женитьбы на «навознице», а «навозница» получит все. Альбин Маран – Повелитель Молний! Амалия Маран – герцогиня Эпинэ… Закономерный итог. Нет, Иноходец был благодарен родичам, но обстановка к душеспасительным беседам не располагала. Если он вырвется, попросит прощения за все, в том числе и за теперешние свои мысли. Когда-нибудь, но не сейчас.
Винная галерея закончилась низкой сводчатой дверцей. Раньше она не запиралась, раньше сыновья маркиза Эр-При играли здесь в осаду Ноймаринен. Мишель всегда был маршалом Рене, а они с Сержем бросали жребий. Кто-то становился генералом Ариго, кто-то – предателем Пеллотом, которого ловили и вешали… Между прочим, совершенно правильно!
Альбин вставил в замочную скважину ключ, противно скрипнули несмазанные петли. Старая часть дворца встретила тишиной и нещадно дымившими каминами. Беличьи ушки валят с ног не хуже пули, похоже, в Эпинэ не спят лишь они с Альбином да бдящие [79] над гробом Жозины… Мать семь лет прожила с чужими, чужие провожают ее в Рассвет, а последний уцелевший сын удирает из родимого дома, как заяц.
Разрубленный Змей, неужели он никогда не станет хозяином своей судьбы?! Есть же на свете счастливцы, которые спорят с ветром. И побеждают. А его опять подхватило и несет, как осенний лист, который не нужен ни себе самому, ни стряхнувшему мертвый груз дереву.
Герцог Эпинэ шел знакомой анфиладой и чувствовал себя чужаком. Даже не чужаком – призраком, вернувшимся из преисподней в родной дом и не нашедшим ничего, кроме равнодушных камней и старых доспехов. Оружейная, Алая гостиная, портретная галерея… Двери в бальный зал заперты, последний раз их отпирали незадолго до восстания Эгмонта – праздновали помолвку Арсена с Леоной Салина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});