Жизнь волшебника - Александр Гордеев

растерянность и недоумение. – Уж решал бы что-нибудь… Сколько можно дуться…

Дуться… Ох, как же всё просто у вас …

* * *

Серёгу Макарова Роман видит из хлебного магазина, когда тот проходит около самой витрины.

Роман быстро рассчитывается, поторапливая сонную кассиршу, хватает батон и, выскочив на

улицу, догоняет друга. У Серёги замёрзли руки в перчатках, он идёт, высоко подняв плечи и сжав,

как обычно, кулаки в перчатках так, что перчатки с пустыми пальцами торчат в стороны, как ласты.

Этими-то «ластами», в одной из которых в верёвочной авоське «культурно» бултыхается бутылка

вина, он обрадовано и обнимает Романа. А винцом от него и так уже попахивает основательно.

Оказывается, теперь Серёга живёт совсем рядом, снимая комнатку гостиничного типа с общим

коридором у какого-то своего знакомого, уехавшего с артелью на Север. Туда-то, в эту комнатку,

они и направляются, чтобы посидеть и поговорить. В жилище его творится чёрт те что. Комната

воняет застарелым никотином, как сигаретный фильтр, на шкафу и на полу одеяло из пуха серой

пыли.

– Не удивляйся этому лунному пейзажу, – отчего-то ликующе предупреждает Серёга, пропуская

гостя вперёд. – Охраняя целомудренность обстановки, я тут не прикасаюсь ни к чему. Моих шмоток

здесь наперечёт.

Его немногие вещи заметны тем, что ими пользуются. Ярче всего блестят лаком гитара на стене

и большой пятирядный баян, монументально возвышающийся в центре круглого стола с красной

бархатной скатертью. Серёга сразу же, не раздеваясь, проходит к баяну, гладит его рукой, как мог

бы погладить собаку или котёнка.

– Видел, да? Понял, да? Помнишь, я говорил, что мне отец его подарил?

– Так я уже видел его! Ты у нас на свадьбе играл. Да и потом не раз…

– Точно! А я и забыл! После того, как мы с Элиной разбежались, мне кажется, что вся моя жизнь

заново идёт. Все события перепутались. А баяном я просто нахвастаться не могу. Какой у него

звук! Я до сих пор не привыкну, просто хренею от него. Такой голос бывает у одного баяна из

тысячи. Видно, того, кто его делал в этот момент какой-то гений или ангел в макушку тюкнул. А,

158

может быть, он просто пьяный был. Конечно, отец у меня, сам знаешь, кто такой, но купить такой

баян! Я даже не понимаю, как он сподобился. Да за такой подарок он и вправду имел полное право

меня удушить.

Просить его сыграть не надо: Серёга загорается сам. Бутылку прямо в сетке ставит на стол,

сбрасывает пальто, разминает холодные пальцы, осторожно берёт баян, протирает тряпкой пыль,

а потом смахивает ещё какие-то и невидимые пылинки.

– Та-ак, ну, а что же тебе исполнить? – произносит он и на мгновение задумывается. – Слушай,

вот честное слово, я часто представлю, будто играю тебе. Не знаю почему, но именно тебе. Связан

я с тобой как-то, что ли… Ну, ладно, хотя бы вот это. Итак, Николай Андреевич Римский-Корсаков,

«Полёт шмеля» из оперы «Сказка о царе Салтане…»

Такого нельзя было и ожидать! Затаив дыхание, Роман следит за мельканием Серёгиных

пальцев, боясь, как бы они не сбились. Серёга ещё не объяснил главного, того, почему он теперь

на другой квартире и почему один. Но, в принципе-то, обо всём можно уже догадаться. Значит, и у

друга примерно та же история…

Закончив «Полёт», Серёга отставляет баян. Ничего другое ему играть уже не хочется. Роман

сидит с влажными, восторженными глазами.

– Знаешь, Серёга, а мне тоже напиться захотелось, – признаётся он, хотя по дороге чуть было

не начал очередное внушение по поводу, видимо, постоянных выпивок друга. – Наливай!

Серёга воспринимает это предложение, как высший отзыв о его игре. Он молча откупоривает

бутылку, набулькивает в стаканы, и они с наслаждением, даже со смаком, выпивают. Красное вино

терпкое и приятное. Первый хмель тёплым туманом обволакивает голову, помогает свободно

вздохнуть, вытянуть ноги и забыть обо всём, что осталось за стенами этой пыльной, но теперь,

кажется, такой уютной квартирки. Как непредсказуема жизнь! Живёшь нервами, склоками,

несуразностью и вдруг нечто будто из другого мира – такая вот музыка и мастерство! И всё это не

где-то далеко на сцене для всего зала, а рядом, для тебя одного и от всей души. А мастер-то кто?

Да Серёга Макаров – друг, с которым штанами одну парту протирали и лупили друг друга

учебниками по башке. Вот и долупились. Оба сейчас как дураки у разбитых корыт. Хотя и в этом

случае Серёга как был, так и остаётся на сто шагов впереди. И все эти шаги – музыка, в которой он

свой. Раньше, когда Серёга лишь осваивал баян, ему ещё можно было завидовать, но теперь даже

завидовать поздно. Теперь остаётся лишь восхищаться. В своём искреннем восторге Роман просто

не знает, что и сделать для него. Разве что подливать в его стакан его же вино.

Потом они идут за второй бутылкой, теперь уже дешёвого «Агдама», и Серёга играет снова. В

паузах опрокидывает в себя стакан прямо за баяном. Он переигрывает все песни, модные в их

школьные годы. «В школьное окно смотрят облака. Бесконечным кажется урок. Слышно, как

скрипит пёрышко слегка и ложатся строчки на листок…» И они, захмелев, сами ещё молодые,

хлюпают носами в некоторых местах, вспоминая эти недавние, но словно куда-то ухнувшие

времена. Пальцы Серёги начинают путаться, не слушается и язык. Серёга скидывает с плеч ремни

баяна, снова устанавливает своего музыкального красавца точно в центр стола, как на ось Земного

шара.

– Вот так и живём, – подытоживает он, словно не играл всё подряд, а рассказывал о жизни. –

Знаешь, я ведь только потому и живу, что повеситься нет решимости…

– Эк, ты и хватил! – смеётся Роман этой, в общем-то, глупой шутке. – И что же тебя держит?

– Мать жалко… – всерьёз отвечает Серёга. – Спилась она совсем… А с Элиной я не ужился. Не

знаю даже, почему. Вообще-то она всем хороша, только вот – как бы это выразиться – душой

холодновата. Смешно сказать, но ведь перед тем, как ложиться спать, она всегда раскладывала

пасьянс. Знаешь что это такое?

– Да-да, знаю, – торопливо кивает Роман.

– Так вот раскладывает, значит, и загадывает – будет у нас ней что сегодня или нет? Если

пасьянс не совпадёт, значит, не будет. Но разве человек с чувствами так может?

«Господи, – вспоминает Роман, невольно даже откинувшись назад, – так, наверное, тогда и у

нас с ней всего лишь карты не так легли…»

– Да и с родителями её я тоже как-то не