Восемь бессмертных - Людмила Ивановна Исаева

повидалась именно с мужем, поэтому, как бы подчинившись приказу, она вернулась домой и действительно вскоре обнаружила, что беременна. Незаметно пролетел год, и Нюй Ин разрешилась от бремени. Но разве могла она предположить, что родит не человека, а круглое, розовое, скользкое яичко из плоти, какой-то комочек мышц.

Э Хуан ничего не знала о том, что Нюй Ин разговаривала во сне с мужем, поэтому она, конечно, очень удивилась, когда увидела, что та беременна; а уж когда оказалась свидетельницей рождения этого странного розового яйца, она решила, что на свет появилось какое-то чудовище, от которого надо немедленно избавиться.

Схватив нож, она ударила по странному яйцу, но последствия оказались еще более удивительными: со звуком "пхэн!" яйцо развалилось на "четыре доли и восемь лепестков", и изнутри выпрыгнул маленький червячок.

Так вот почему император просил беречь сына: он знал, что его вид наверняка испугает окружающих. Э Хуан еще больше рассердилась и стала прыгать с ножом, пытаясь приблизиться к этому новорожденному и убить его, однако червячок, как на пружинке, в самый последний момент быстро отпрыгивал-отскакивал.

А что же мать? Дело даже не в наказе мужа-императора, просто в ней проснулось чувство материнства. Ведь говорят же, что собаке дорог ее щенок, а кошке — ее котенок. Кого родил, того и любишь, тот тебе и родной. Поэтому Нюй Ин, видя, что Э Хуан носится за ее новорожденным с ножом, преградила той путь своим телом.

А червячок тем временем не знал, куда деться. Он в панике бросался то туда, то сюда, пытаясь найти какую-нибудь дырочку, где можно было бы укрыться. Одна женщина набрасывалась на него, другая прикрывала его собой; а червячок все прыгал вперед, теперь уже не в доме, а за его пределами, пока они, все трое, не оказались на берегу той самой реки Сян-цзян. В панике Нюй Ин отломила ветку бамбука, протянув ее сыну, и червячок, увидев, что в ней есть отверстия, мгновенно вбуравился в одно из них, скрывшись.

Прошло еще несколько лет, червячок вырос и превратился в большого желтого дракона. В конце концов он победил огромного водяного дракона, что жил в реке Сян-цзян, и тем самым отомстил за гибель отца Шуня.

После этого он в течение нескольких тысяч лет прожил в пещере Желтый Дракон, что в горах Лао-шань. Там он занимался самосовершенствованием, пока не превратился в святого-небожителя, и дальнейшая его жизнь проходила на знаменитом острове Пхэн-лай. Впоследствии именно он и стал Хань Сян-цзы.

Говорят, что дудочка, которую он всегда держит в руках, и есть та бамбуковая трубочка, в которой он когда-то давно спрятался от Э Хуан. А отверстия в трубочке, благодаря которым он извлекает прекрасные звуки, — это следы многочисленных слезинок его матери, оплакивавшей когда-то его отца.

В Китае есть разновидность бамбука — пятнистый; сам он соломенно-желтый, а пятна на нем коричневые. Его название по-китайски звучит очень интересно: сян-фэй чжу. Чжу означает "бамбук", сян — название реки, в которой погиб император, фэй — "наложница", "жена”. Получается намек на слезы-пятнышки наложницы на стеблях бамбука, растущего на берегах реки Сян-цзян.

И имя Хань Сян-цзы можно перевести как "Сын реки Сян".

Еще одна сказка

Жила-была чета пожилых супругов по фамилии Ван. Муж в молодости был большим любителем повеселиться, развлечься. И особенно он любил играть на китайской флейте, которая досталась ему по наследству. Стоило ему взять в руки инструмент, как любой, отбросив дела, останавливался, заслушивался. И до того он любил играть, что постоянно тренировался, экспериментировал, импровизировал.

Если до этого Вана доходили слухи, что где-то, мол, живет большой специалист игры на флейте, он тут же отправлялся в путь, как бы далеко тот человек ни находился, только для того, чтобы послушать, чему-то научиться, что-то перенять. Слава о нем распространилась очень широко, и постепенно он перестал интересоваться чем-либо, кроме музыки. Свое поле он сдал в аренду соседям, а сам целыми днями вместе с приятелями пел да играл. Он— на флейте, приятели — на струнных.

Домашним делам он уделял все меньше внимания. Но только в молодости любая трудность — чепуха, ее всерьез не воспринимают. А вот нужда в старости, — это настоящая нужда… Ведь супругам было уже за семьдесят, а жили впроголодь: если поели с утра, то вечером нет ничего. Если вечером поели, то наутро нечем перекусить.

А этот год оказался для них особенно тяжелым. То и дело падал снег, да такие крупные хлопья, будто гусиные перья, так что и неба не видно было. В Китае подобное бывает раз в тридцать лет. Вот жена и говорит старику:

— В доме риса не наберется и пригоршни, муки не наскребешь и шэна. А ведь ты у нас известный музыкант, все знают, как ты прекрасно играешь на флейте. Не мог бы ты пройтись по улице с инструментом? Глядишь, и заработаешь хоть мелочь какую-нибудь, чтобы мы пережили этот трудный год.

И пошел старик по улицам деревни. А снег глубокий, воздух морозный, желудок пустой Сделал он с трудом несколько шагов, чувствует, — нет сил. Думает, уж лучше умереть, чем такие мучения. Лег он на спину в глубокий снег, так что получилось что-то вроде ледяного гнездышка, и стал играть на флейте, дожидаясь смерти.

А тут как раз, очень кстати, пролетали мимо, подобно птицам, небесные феи, девять девушек, одна прекраснее другой. Направлялись они на банкет к матушке Си Ван-му. Услышав прекрасные звуки флейты, спустились на своих благовещих облаках пониже и увидели странного старца.

— Что это вы, почтенный, лежите на заснеженной земле на морозе? Не боитесь закоченеть?

— Не стоит беспокоиться обо мне, никчемном человеке. Что толку, что я пока еще на этом свете, живу среди людей; разве моя жизнь не хуже смерти?!

— Какие же трудности у вас, почтенный, расскажите, а мы послушаем; может, и сможем помочь…

Старик Ван и поведал историю своей жизни, а также о нынешнем положении в семье. Одна из фей предложила:

— У меня есть кисть, я подарю ее тебе, и ты станешь рисовать картины.