Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

— Огонь! — только после этого гаркнул голос Нефедова.

С обеих сторон раздался ураганный шквал огня. После этого немцы побежали в атаку, на ходу стреляя из автоматов. Первая шеренга уже была в десяти шагах от окопов, когда командир дал команду:

— В атаку! В рукопашную! Вперед, братцы!

Майор Нефедов первый выскочил из окопа с одним пистолетом в руке. За ним стеной встали все красноармейцы. Пошла стенка на стенку. Цанка видел, как перед ним с пулеметом в руках бежал Басил, он отчаянно кричал, на ходу палил веером по противнику. Перед ним, как скошенная трава, падали оккупанты. Арачаев-старший на ходу сделал два выстрела, одного свалил, в другого промазал, лицом к лицу столкнулся с высоким, как и сам, немцем, свалился, стал бороться с тяжеленной махиной. Цанка подмял врага под себя, стал наносить удары кулаками по лицу, второпях попал в металлическую каску, от боли в руке простонал, расслабился, и в этот момент немец коленкой засадил ему в живот. От боли Арачаев скрючился, в бессилии упал наземь. Враг навалился на него всем телом, нанес несколько тяжелых ударов прямо в лицо, потом удачно обхватил двумя руками его длинную шею, стал душить, при этом приподнимал и бил его об слабозамерзший грунт. Цанка видел красное от натуги лицо врага, его кровавые, вылезающие в ярости из орбит глаза, вздутые, как у дикой лошади, ноздри и капельки стекающей из раскрытого рта белой, вздутой, в пупырышках слюны. Он еще хотел сопротивляться, но дыхания не было, он ослаб, просто инстинктивно сжимал безжалостные руки врага, уже не пырхался, просто глядел в последний раз на мир, и в этот момент краем глаз увидел, как виновато, дрожа, подошел их запевала, юный паренек Савельев, медленно ткнул ружье в предплечье немца, зажмурил глаза и оглушительно выстрелил. Такого приятного звука Цанка никогда не слышал! Он отодвинул от шеи обвисшие руки трупа, еще долго лежал под мешком тяжести, часто, с трудом, глубоко дышал, не мог двигаться, говорить. Чужая, очень горячая, пахнущая сырой могилой кровь била импульсивным фонтаном на его лицо, шею, грудь, обильно заливая одно ухо, глаза, нос, рот. Но это текла чужая кровь. Как она была противна!

Арачаев еле выполз из-под тяжеленного немца, ничего не видел, чувствовал боль в глазах, во всем теле, еле стоял на ногах, слабость в коленях валила на землю. Он рукавом протер раз-другой лицо, с трудом открыл глаза, веки были тяжелыми, непослушными. Хотел снегом протереть окровавленное лицо, руки, и не мог найти хотя бы горсть белого, чистого дара природы: всё было в крови, в грязи, истоптано сапогами, покрыто гарью пороха.

— Арачаев, Арачаев — помоги, — услышал он жалобный крик майора Нефедова.

Цанка очнулся, выпрямился. От резкого движения что-то сдвинулось у него в горле, удушливый кашель схватил его за гортань, скреб шершавым железом грудь. Он чуть ли не до земли согнулся, раздираемый удушьем, и все-таки пытался на согнутых ногах, упираясь одной рукой в землю, двинуться на голос командира. Наконец приступ прошел, он еще долго отхаркивался кроваво-зеленой, вонючей слизью.

— Арачаев, помоги мне, — повторил просьбу Нефедов, — перевяжи мне ногу, кровь уходит… Атаку отбили?

— Да, — ответил наугад Цанка, и только тогда вспомнил брата и всех товарищей.

Он резко вскочил, поднял голову. По широкому, исковерканному полю неплотной группой возвращались после атаки красноармейцы. Все они были мертвецки-бледными, опустошенными, вялыми, с обвисшими плечами, еле волочили ноги. Их глаза были блеклыми, отчужденными, отсутствующими. Во всех их движениях, в фигурах, в походке не было ничего победоносного, был только один вопрос — для чего все это, ради чего?.. Среди этой группы Цанка увидел высокого Басила, сам того не замечая, слабо улыбнулся, облегченно вздохнул, согнулся над командиром.

Нефедова перетащили к окопам, несколько солдат возилось вокруг него, он был ранен в бедро. Густая, черная кровь щедро сочилась из раны.

— Где замполит? — простонал командир.

— Убит, — обыденно ответил один из воинов.

— Арачаев, собери личный состав… Быстрее! Они вернутся. Когда майор сказал о личном составе, Цанка почему-то сразу вспомнил Савельева. Он вскочил, побежал к речке, где многие отмывались после боя. Потом побежал в солдатскую землянку. В узком подземном помещении было темно, сыро, воняло землей, потом, махоркой и еще чем-то едким, слезящим глаза. Он полез в карман, чиркнул спичкой. В самом углу, свернувшись в калачик, прижавшись всем хилым телом к земле, сидел Савельев, он тихо плакал, часто всхлипывал, из глаз, из носа, изо рта у него текла горестная молодая влага жизни, истощая юный, еще не окрепший организм.

— Пошли, пошли, выйдем на воздух, — поманил его из землянки Арачаев.

Находясь в окопе, под открытым небом, Цанка успокаивал парня, прижал его к себе, гладил по головке.

— Сколько же тебе лет? — спросил он, нежно глядя в по-детски красивые голубые глаза молоденького солдата.

— Шестнадцать, семнадцатый пошел, — хлюпая спекшимися от слез, длинными черными ресницами, тихо ответил Савельев.

— А как ты попал в армию?

— Мама на два года раньше написала год рождения, чтобы я быстрее закончил школу.

— Вот дела… Ну ничего, успокойся.

— Мне страшно… Я домой хочу, к маме…

— Не волнуйся, скоро увидишь свою мать. Все будет хорошо, — по-отечески гладил юношу Цанка по голове, прижимая к себе его худое, тонкое тело. — Спасибо тебе, ты меня спас от смерти. Ты — герой! А герои не плачут. Мы тебя представим к награде, вернешься домой в орденах, вот будет радость маме!.. Держись.

Вскоре Арачаев докладывал обстановку командиру.

— Товарищ майор, в живых шестьдесят два человека, из них тринадцать тяжело ранены.

Нефедов опустил голову, о чем-то печально думал, потом посмотрел снизу прямо в глаза Арачаева.

— Товарищ лейтенант, назначаю Вас своим заместителем.

— Есть, товарищ майор.

— Собрать с поля боя всё годное оружие, в том числе и немецкое. Быстро раздать всем поровну весь продовольственный запас. Разбейте подразделение по отделениям, назначьте в каждом командира. Распределите всех по позициям. Усильте центр. Выполняйте приказ, через двадцать минут доложите обстановку.

Арачаев-старший стал отдавать приказы еще одному оставшемуся в живых лейтенанту Седову и сержантам, и в это время услышал жалобный крик. Он бросился к дальним окопам; двое взрослых солдат, зажав в угол Савельева, били его огромными кулачищами по лицу, телу.

— Предатель, трус, — кричали они с остервенением.

Рядом стояло несколько солдат, молча курили, безучастно наблюдали эту сцену. В этой группе был и Басил.

— Отставить, — крикнул издалека Арачаев.

Он с силой растолкал солдат, выхватил паренька, глянул на брата.

— Ты-то что стоишь, негодяй? — вскипел он на Басила на чеченском языке, и потом крикнул на русском: — Рядовой Савельев спас мне жизнь, и повел себя геройски в бою… Понятно вам? Кто пальцем еще тронет — не пощажу… У нас есть командир, и только он имеет право наказывать и поощрять… Разойтись по позициям.

В это время послышался далекий, со страхом ожидаемый гул. Все замолкли, открыли в напряжении рты, только Савельев все еще всхлипывал.

— Танки! — срывающимся в ужасе голосом крикнул дозорный. — Арачаева к командиру!

Окопы ожили, зашевелились. Когда Цанка прибежал к Нефедову, тот, поддерживаемый одним солдатом, глядел в бинокль. Танки шли ровной колонной по дороге от Курчина в сторону Тишнева. Была надежда, что они уйдут мимо. Все ждали с замиранием сердца. Однако этого счастья не случилось. Колонна остановилась, красиво, одновременно развернулась и двинулась в сторону подразделения Нефедова.

— Восемнадцать! — крикнул кто-то.

— Арачаев, двенадцать добровольцев ко мне, с противотанковыми ружьями. Быстрее! — командовал Нефедов.

До танков противника было километра два. Это расстояние быстро сокращалось. "Добровольцы" были выбраны самим Арачаевым, в их число попал и Басил. Болела душа Цанка, сжималась в страхе, но другого выбора не было.

— Разделитесь по парам, — командовал четко, не торопясь, Нефедов, — возьмите на пару одно противотанковое ружье, с полным боекомплектом, по три гранаты, сколько сможете бутылки с зажигательной смесью. По-пластунски выдвинетесь вперед в вырытые нами шесть засад-ям. Между вами и окопами тридцать метров. Когда до врага от нас будет сто метров, мы откроем отвлекающий огонь. Вы начнете огонь, когда будете бить наверняка, только подпустив танки вплотную к себе… Вопросы есть?.. Ребятки, знаю, куда посылаю, лучше бы сам пошел… Ну все равно участь у нас одна. Приказ — не отступать… С Богом!.. Не поминайте лихом.

Цанка хотел обнять брата, хотел что-то сказать, но, пряча выступившие в отчаянии слезы, он отвернулся, прятал лицо, делая вид, что смотрит в бинокль командира на надвигающуюся армаду. Только когда бойцы, получив задание, разошлись, Цанка долгим, понурым взглядом проводил брата. Видимо, Басил чувствовал этот взгляд, он на ходу повернулся и как обычно с озорством подмигнул, как бы говоря — не волнуйся. От этой ухмылки младшего брата Цанке стало еще тяжелее, он закрыл лицо ладонью, слезы катились из его глаз, он сел невольно на корточки. Эта бесшабашная, лукавая улыбка родного брата осталась в памяти на всю жизнь, она всегда его преследовала, чем-то корила.