Мое самодержавное правление - Николай I

Но сколько это ни представлялось почтенным и достойным удивления, такой порядок вещей ничем не упрочивался в настоящем, и гроза висела над его будущим.

Меттерних, эрцгерцоги Иоганн и Карл и молодая императрица обратились к благородному и твердому характеру нашего государя, ища в нем покровительственной опоры, и предались ему с безграничною и самою чистосердечною доверенностью. Император Николай свято помнил данное им Францу обещание быть попечителем его сына и оплотом его империи.

Он с обычною ревностною своею деятельностью выслушивал все поверяемое ему австрийскими министрами и от искреннего сердца помогал им своими советами. Для него уже не существовало тайн в австрийской администрации, и все радовались этому благодатному и могущественному покровительству.

В Теплице собирались к обеду почти всегда у Австрийского императора, который, принимая у себя, скорее походил на мебель, чем на хозяина. Вечером иногда бывали в театре, а потом день оканчивался всегда в салоне вод танцами или концертами в присутствии всех монархов и принцев, императриц и принцесс, кроме только Фердинанда, редко тут появлявшегося.

Однажды вечером, когда и он там показался, я побежал доложить о том государю, разговаривавшему с кем-то поодаль. Его величество тотчас поспешил навстречу Фердинанду и приветствовал его глубоким поклоном; но бедный юродивый, незнакомый даже с обыкновенными светскими приличиями или чуждавшийся их из неодолимой робости, отвечал государю одним едва заметным наклонением головы и в ту же минуту отвернулся от него.

Сама императрица наша, сколько ни старалась приучить его к себе, никак не могла в том успеть.

Под Теплицем собраны были гусарский полк имени императора Николая, один уланский полк, несколько батальонов пехоты и немного артиллерии. После римско-католической обедни, отправленной в палатке, среди очаровательной долины близ города этим войскам сделан был смотр.

Фердинанда посадили на лошадь со всеми предосторожностями, употребляемыми для какой-нибудь трусливой дамы. Он поехал вперед шагом, не обращая ни малейшего внимания на русского императора. Потом войска прошли церемониальным маршем перед ним и перед обеими императрицами, сидевшими вместе в коляске. Наш государь ехал впереди своего полка и, отсалютовав, как простой полковник, подскакал к австрийской императрице с почетным рапортом.

Несколько дней позже было произведено в честь нашего государя в двух милях от Теплица нечто вроде ученья-маневров, при которых австрийский император не присутствовал.

В другой раз император Николай, в блестящем венгерском мундире, учил свой гусарский полк на Кульмском поле, где за двадцать один год перед тем гвардия его брата положила первую основу дальнейших успехов союзников. К этому ученью приехали обе императрицы, августейшие сестры государыни, и Прусский король, и государь представил свою супругу полку, разговаривая и шутя с простыми гусарами, к крайней их радости.

Фердинанд, заставив себя с полчаса дожидаться, явился наконец в коляске, и приближенным лишь с большим трудом удалось уговорить его сесть на лошадь, чтобы проехать перед фронтом и принять честь от полковника, что, впрочем, он сделал, тоже не обращая внимания на этого полковника-императора.

Но когда полк развернулся, чтобы пройти перед Фердинандом церемониальным маршем, он вдруг удалился, и ничто уже не могло убедить его вернуться. Государю пришлось провести полк перед императрицами, возле которых стал король Прусский.

Позднее прибытие Фердинанда к ученью, уклонение потом сесть на лошадь и, наконец, непостижимый каприз, увлекший его с места в ту самую минуту, когда его присутствие тут было всего необходимее, крайне огорчили и смутили бесподобных австрийцев, еще более страдавших от нелепостей своего монарха при сравнении его с нашим императором.

Покойный Франц еще в 1813 году предположил воздвигнуть на Кульмском поле памятник в воспоминание одержанной там победы, но исполнение этого намерения отчего-то замедлилось. Теперь Меттерних приготовил торжество, долженствовавшее осуществить эту мысль и для которого не могло быть выбрано пристойнейшей минуты.

На месте, где предназначалось воздвигнуть памятник, поставили модель его в настоящих размерах, а вокруг собрали все находившиеся в окрестностях войска. К предстоящему торжеству стеклось все теплицкое население и явились вместе священники римско-католический, лютеранский и один православный[339], а также выписанные из Петербурга дворцовые гренадеры из числа сражавшихся и раненых в Кульмском бою.

В назначенный час приехали и поместились в красной беседке все три монарха, обе императрицы и все принцы и принцессы. Чудеснейшая погода благоприятствовала празднику, на котором из участников славного тройственного союза присутствовал уже один только прусский король.

Совершена была панихида по положившим свои живот в этой достопамятной битве[340]; наши старые гренадеры, отдавая честь памяти своих сотоварищей, заливались слезами, и все присутствовавшие были глубоко растроганы. Церемония окончилась закладкою фундамента для памятника. Три ружейные и пушечные залпа огласили при этом долину и повторились эхом окрестных гор и лесов.

Государь в тот же день послал Андреевские ленты подвижникам Кульмского боя: графу Остерману и Ермолову, – давно уже оставившим поприще служебной деятельности и, конечно, никак не воображавшим, чтобы русскому монарху в далеком уголке Богемии пришли на память прежние их заслуги.

Во время нашего пребывания в Теплице князь Меттерних старался еще более со мною сблизиться и показывал мне возможные знаки доверия. С год перед тем я послал в Германию одного из моих чиновников с целью опровергать посредством дельных и умных газетных статей грубые нелепости, печатаемые за границею о России и ее монархе, и вообще стараться противодействовать революционному духу, обладавшему журналистикою.

Последнее обстоятельство очень интересовало и князя Меттерниха. Уверяя, что у него нет чиновника способнее к этому моего, который имел случай сделаться ему лично известным, он просил прислать его на жительство в Вену, чтобы им работать там соединенными силами на пользу России и Австрии и на распространение добрых монархических начал.

Я тем охотнее на это согласился, что мне не хотелось возбуждать подозрения об участии в сем деле нашего правительства, слишком высоко стоявшего для борьбы с журналами. Вследствие того мой чиновник, разъезжавший по Германии как совершенно частное лицо, поселился в Вене в такой же роли.

Сверх того, князь Меттерних, постоянно обращавший особенное внимание на дела высшей или тайной полиции, предложил мне прислать в Вену одного из наших жандармских офицеров, чтобы ознакомить его со всем движением этой части в Австрии и, введя его во все подробности ее механизма, через то самое согласить наши обоюдные меры против поляков.