Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Ума не приложу, почему за подобными монотонными ночными трудами в одиночестве время течет так быстро. Как бывает в схожих обстоятельствах со многими, Мервин, поглядев на часы, удивился: оказалось, полночь давно уже миновала. Со вздохом он откинулся на спинку кресла и стал думать о том, как бесплодно проходит его жизнь. Он прислушался и с изумлением обнаружил, что, пока он спокойно и без помех трудился над своей длинной грамотой, за окном с бешеным неистовством завывала буря.

Внезапные, исполненные дикой, сверхъестественной ярости порывы, которые нарастали и сливались в ураган, увлекли воображение Мервина в причудливое странствие через темноту. Иногда там раздавался лай адских псов и протяжные крики души, спасающейся от них бегством. Временами же слышались громоподобный рев океана и мириадоголосый хор терпящих бедствие моряков. Старый дом содрогался под напором от фундамента до карниза. Затем следовала передышка — и новые порывы, и бешеные стуки и завывания в оконных рамах.

Мервин позволил своему Пегасу расправить на ветру крылья и смешался с дикой толпой, населявшей темноту, а говоря проще — отдался во власть призрачных фантазий, навеянных ночью, бурей и этим домом, и испытывал ужас не без примеси наслаждения. В один из недолгих промежутков затишья раздался резкий и отчетливый стук в оконное стекло. Мервин с содроганием вспомнил старый рассказ о призрачной руке, тревожившей здешних обитателей, и о том, что проделки ее начались с этого самого окна.

Да, без сомнения, он слышал нетерпеливые постукивания костяшками пальцев в оконное стекло.

Эти звуки очень удачно вплетались в ткань той мечты или поэмы, которой мистер Мервин отчасти развлекался, а отчасти щекотал себе нервы; однако если загадочные явления приходят незваными и неподконтрольны нашей фантазии и воле, то ощущения при этом возникают совершенно иные. Не успев опомниться, Мервин вскочил на ноги и с ужасом, не столь приятным, как прежний, стал прислушиваться и всматриваться в окно, откуда донеслись постукивания. Но снова налетела буря, и в ее яростном шуме утонули все прочие звуки.

Будь мистер Мервин достаточно напуган, он бы поспешил укрыться в спальне; если бы он не испугался вовсе, он бы вернулся в кресло и позволил своим мыслям течь по прежнему руслу. Но Мервин взял в руку свечу и слегка приоткрыл ставень. Однако снег ложился на стекло сплошным белым занавесом, который отражал свет свечи и прятал от глаз все, что было снаружи. Пока Мервин пытался проникнуть взглядом за эту совершенно непроницаемую пелену, на стекло с той стороны внезапно легла чья-то ладонь и начала быстро соскребать снег, словно стараясь расчистить себе глазок для наблюдения.

В этот раз появлением руки дело не ограничилось: вслед за рукой к стеклу прижалось лицо… это не было лицо Наттера… нет… это было лицо Айронза… бледное, со сверкающими глазами и синим подбородком; мокрые волосы липли под ветром к оконному стеклу.

Опершись коленом о наружный подоконник, Айронз отчаянно кивал Мервину, смахивал с окна снег и указывал на заднюю дверь; чуть ли не касаясь губами стекла, он кричал: «Впустите». Из-за рева бури Мервин почти не слышал слов, но угадал их значение по жестам, которые также едва мог разобрать.

Не колеблясь ни мгновения, Мервин спустился, оставил свечу на столике в передней и отодвинул засовы; в открытую дверь, вместе с буйным порывом ветра, ворвался Айронз, окруженный снежным вихрем; полы одежды хлестали его по лицу; вдали, в глубине дома, захлопали двери.

Мервин запер дверь. Айронз стоял, всклокоченный, потрепанный непогодой, в заснеженной мокрой накидке, и готовился объяснить свое очередное появление в Доме с Черепичной Крышей.

— А! Глазам своим не верю! — Мервин немного помолчал, а затем, думая лишь о том, что интересовало его в первую очередь, взволнованно воскликнул: — Во имя Неба, вы пришли рассказать мне все, что знаете?

— Быть может… но нет, — ответил клерк, — не уверен; я вам скажу кое-что. Видите ли, я уезжаю и зашел сюда по пути; я скажу больше, чем в прошлый раз, но не все… пока что не все.

— Уезжаете? И куда? Каковы ваши планы?

— Планы?.. У меня нет планов. Куда?.. Никуда… куда угодно. Я уезжаю — вот и все.

— Вы покидаете эти места?.. И никогда не вернетесь?

— Я уезжаю сегодня; доктор — пастор Уолсингем — меня отпустил. Отчего вы так смотрите, сэр? Вы что, думаете, я кого-нибудь убил? Нет, но если бы остался, может быть, и пришлось бы. — И мистер Айронз издал испуганный, полубезумный смешок. — Я уезжаю ненадолго, на две недели или около того, пока дела не утрясутся, — не введи нас во искушение — в Маллингар или еще куда-нибудь; я просто не хочу больше торчать у самых адских врат, где дьяволу ничего не стоит дотянуться до меня своей длинной рукой.

— Идемте в гостиную, — предложил Мервин, заметив, что Айронз дрожит от холода.

Они расположились там за закрытыми дверьми и ставнями, на столе горели две свечи, а в камине полыхали две охапки мореных дров, дающих такое яркое и ароматное пламя. Айронз отряс свой плащ и выпрямился, высокий и тонкий; он стоял, собираясь с мыслями, и Мервину казалось, что он ужасно испуган, но держится хорошо.

— Так вот, я ненадолго уезжаю, но прежде я пришел повидать вас, сэр, и подумать, что я могу вам сейчас открыть; но главное, я хочу остеречь вас снова, чтобы вы молчали о нашем последнем разговоре здесь, в этом доме; до сих пор вы честно держали слово; если вы его нарушите, я не вернусь, — и клерк произнес проклятие, — я не осмелюсь вернуться… Я расскажу вам, как все это получилось, — вновь начал он. — С тех пор немало воды утекло — двадцать два года; и двадцать два года ваш высокородный отец лежит в могиле. Это было гнусное убийство, сэр; оба они гнусные убийцы. По мне, так его именно убили.

— Кого «его»? — спросил молодой человек.

— Вашего батюшку, сэр.

— Мой отец убит?

— Почти что, разница невелика. Можно и так сказать, на мой взгляд. Сейчас вы услышите, как это было.

И мистер Айронз вновь обернулся, обшарив взглядом углы комнаты, а потом начал:

— Сдается мне, сэр, когда порочному юнцу, бессердечному и дерзкому, понадобятся деньги, то он самого нечистого переплюнет. А из всех, кого я видел или о ком слышал, не было молодого человека хуже Чарлза Арчера. Иногда мне казалось, что он и есть сам дьявол. Не то чтобы он был особенный умник, но не успевали вы о чем-нибудь подумать, а он уже знал ваши мысли. Он знал, о чем думает каждый. Он мигом решал, что ему делать, и поражал как молния. Жалости или страха он не ведал, а хитрец был такой, что не ухватишь. Я служил буфетчиком в гостинице «Лошадь в яблоках», а он дважды останавливался там, когда бывал в Ньюмаркете.