Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

— Это произошло очень давно?

— Да, еще до рождения маленькой Лили; я знал его задолго до этого… совсем немного. Он жил в Доме с Черепичной Крышей, когда приезжал на охоту, и держал там своих собак и лошадей… Он был утонченный джентльмен, но порочный… боюсь, что насквозь порочный человек и картежник; властный и с опасной гордыней во взгляде. Ты не помнишь леди Дьюноран?.. Ох, ох, что это я говорю? Нет конечно же! Ты не можешь ее помнить. Свою красоту Мервин унаследовал прежде всего от этой несчастной леди. У нее были большие и очень необычные глаза, как у него, — а у него глаза красивые, тебе это известно. Бедная леди ненадолго пережила крах своей семьи.

— А его здесь не узнали? Ведь местный народ очень любопытный.

— Что ты, дорогое дитя, никто из них его раньше не встречал. Его потеряли из виду все, кроме немногих, очень немногих друзей. Милорд Каслмэллард, который был его опекуном, разумеется, знает, а мне он открыл свою тайну в письме, и мы ее храним; но кому она известна, не имеет значения, ибо, как мне кажется, юноша так несчастен, что несчастнее быть не может. Городской люд принимает Мервина за его двоюродного брата, который промотал свое состояние в Париже, и что Мервин выиграл от этой ошибки и что бы потерял, если бы узнали, кто он есть на самом деле? Это несчастливая семья… над ней тяготеет проклятие. Молодой годами, но закоснелый в пороке, этот злополучный аристократ покоится ныне в склепе, рядом с гробом своей старой тетки, едва ли меньшей грешницы, чем он сам, — она щедро снабжала племянника гинеями, поощряя его юношеское беспутство. Он погубил, увы, свою прекрасную и многострадальную кузину, ее сердце разбилось, и она умерла вместе со своим маленьким ребенком в том самом, печальном и полном недобрых воспоминаний доме.

И доктор перешел к другой истории, потом еще к одной и продолжал, пока не пришла пора маленькой Лили отправиться в постель (ложилась она рано).

Не знаю, что побудило беспокойного Тома Тула закутаться в плащ и через бурю и снег проторить себе путь к жилищу Деврё, — быть может, утренний визит сюда доктора Уолсингема и надежда что-нибудь выведать? Правда, жил он по соседству, но в такую ночь и эти два шага было нелегко одолеть.

Тем не менее Тул добрался до гостиной Деврё и застал красавца хозяина в полном унынии. Маленький доктор сбросил в прихожей промокшие плащ и шляпу и бодро предстал перед капитаном; после сражения с ветром Тул запыхался и вид имел слегка взбудораженный и ошеломленный.

Деврё встал и приветствовал его без улыбки легким поклоном и словами:

— Будьте любезны, садитесь, доктор.

— Да уж, унылый денек, — произнес маленький Тул без тени смущения. — Можно сесть поближе к огню?

— Хоть в огонь, — печально отозвался Деврё.

— Благодарю. — Тул с ухмылкой задрал ноги на каминную решетку и стал устраиваться поудобней. — Можно поворошить поленья?

— Хоть съесть… делайте все, что вам вздумается… что душе угодно: можете играть на этой скрипке, — Деврё указал на остатки гитары, забытые Паддоком на столе, — раздеться и лечь в постель или встать и станцевать менуэт; можете взять этот пистолет и прострелить мне голову — пожалуйста, к вашим услугам.

— Опять же благодарю. Клянусь, прекрасный выбор развлечений, — вскричал весельчак доктор.

— Не обижайтесь, Тул, и не обращайте на меня внимания. Я, наверное, не в настроении, но, поверьте, я вам рад и от души благодарен, что вы как добрый сосед меня любезно навестили. Но, черт возьми, мне тоскливо… мир — скучное место. Эта планета мне надоела, я не прочь перерезать себе глотку и попробовать пожить на другой звезде. Не прогуляться ли нам туда вместе, Тул? На камине лежит пара пистолетов, доберемся с попутным ветром — звезд в той стороне достаточно.

— На мой вкус, погода не та, благодарю вас еще раз, — хихикнул Тул, — но если вам приспичило прогуляться и невтерпеж ждать, тогда — что ж — давайте напоследок пропустим стаканчик.

— С превеликим удовольствием. Чего хотите, быть может, пунш?

— Пусть будет пунш. Гулять так гулять, подать сюда виски на полпенни, — весело проговорил маленький доктор.

— Эй, миссис Айронз, мадам, не будете ли вы так любезны приготовить нам чашу пунша, и как можно скорее? — крикнул Деврё, перевесившись через перила. — Ну вот, Тул, — сказал Деврё. — На душе у меня паршиво. Тридцать три несчастья и вообще черт-те что. Делайте что угодно — хоть свистите, хоть говорите, — я буду слушать; рассказывайте мне какие-нибудь истории: о лошадях, собаках, игре в кости или нюхательном табаке, о женщинах, петухах, священниках, винах — что в голову придет. Слушайте, а как Стерк? Он обскакал все-таки беднягу Наттера, но что за приз ему достался… разве это жизнь — без гинеи в кармане?.. Мне сказали, он чертовски обнищал: «Quis pauper? Avaras».[52] Достойный человек был Стерк и напоминал кое-чем пророка Шейлока. Но вы не знаете Шейлока? Почему, черт возьми, вы не читаете Библии, Тул?{165}

— Да, — откровенно признался Тул, — я не знаю ни Ветхого Завета, ни Нового; но, на кого бы Стерк ни походил, держится он удивительно. С тех пор как случилось несчастье, прошло уже девять недель, а он все еще не в могиле; но и только… не в могиле, не более того, знаете ли.

— А как Клафф?

— Да что ему сделается? Здоров как бык, разве что объедается время от времени. Сэр, видели бы вы его сегодня, вы бы лопнули от смеха. Даю я ему пилюлю, величиной приблизительно с две крыжовины. «Что это такое?» — спрашивает. «Пилюля», — отвечаю. «Чтоб ей провалиться!» И надо же, клянусь Юпитером, не провалилась, застряла — ха-ха-ха! — в пищеводе; пришлось ее, как пулю, проталкивать зондом. Вы бы умерли со смеху; и пилюля не скажешь что чересчур большая. Клянусь честью, на днях негритенок Ребекки Чэттесуорт проглотил мушкетную пулю, которая была вдвое больше, ха-ха!.. В самом деле… и я в два счета поставил его на ноги… чуть-чуть порошочка, и все в порядке.

— Пороха? А что с О'Флаэрти? Мне говорили, что он собирается застрелить беднягу Майлза О'Мора.

— Ха-ха! Думаю, к утру они забыли, из-за чего суетились накануне, — ответил Тул, — так что все кончилось ничем.

— Хорошо, а как Майлз?

— Ха-ха! Он снова вернулся, как обычно, с векселем и с жеребцом на продажу… жеребец хороший… вороной; помните его? Майлз просит пять гиней тридцать шиллингов, но два с половиной фунта — и то много будет. «Не знаете, кому его продать? Я бы взял и вексель, но только с двумя надежными подписями», — говорит он мне. Ей-богу, он рассчитывал, что я сам куплю этого жеребца. «Ну что ж, — отвечаю, — кажется, я знаю одного парня, который даст эту цену и притом наличными». Видели бы вы Майлза в ту минуту. «Кто он?» — спрашивает и хватает меня за рукав. «Живодер», — отвечаю. Каково ему досталось? Ха-ха-ха!