Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Человек этот был закутан в черное, сидел съежившись, задрав подбородок. Кухарка узнала лицо Чарлза Наттера, неподвижное и смотрящее искоса, украдкой. Взгляды встретились, но лишь на мгновение; раньше, чем вы успели бы сосчитать до трех, чары разрушились. Но ошибки быть не могло. Бетти как нельзя лучше рассмотрела эти мрачные смуглые черты. В ярких белках мерцали отблески свечи.

Вскочив, черный гость замахнулся на свечу шляпой. Громко взвизгнув, Бетти швырнула в него подсвечник, который с грохотом ударился о дверь, и мгновенно все поглотила тьма; не сознавая, что делает, служанка бросилась в дверь спальни напротив, заперлась изнутри и в безумном ужасе нырнула под одеяло.

Ее вопль не остался, разумеется, без внимания. Шум слышала Могги, но не придала ему значения: Бетти имела обыкновение визжать при виде мыши, а то и мошки. Дверь спальни Бетти захлопнулась, как обычно в таких случаях, а на оклик ответа не последовало, и Могги пришла к выводу, что ничего не случилось.

Однако очередь Могги была еще впереди. Я слышал, что когда духи «являются», то они обычно не теряют времени даром; иной раз дух успевает нанести за один вечер несколько визитов.

Можно сказать определенно, что Могги, в отличие от Бетти, не была склонна излишне доверять рассказам о гоблинах, ведьмах, банши, пэках{163} и прочей нечистой силе. У нее был хороший аппетит, крепкий сон, и ей ни разу не являлся дьявол. Поэтому ужасы, пережитые той ночью, ей были внове, и у меня, соответственно, нет разумных причин сомневаться в надежности ее свидетельства. Ночью, внезапно пробудившись, она увидела в своей комнате свет и услышала негромкий шорох в том углу, где помещался старый, выкрашенный в белый цвет стенной шкаф. Могги просунула голову за тонкий полог и — о Небо! — увидела человека, который рылся в шкафу; дверцы были широко распахнуты, в отверстии замка торчал, как ей почудилось, ключ.

Фигура в углу очень напоминала хозяина. Храните нас от зла, святые угодники! Свет отражался от задней стенки шкафа, и профиль ночного гостя выделялся очень четко. Могги рассказывала, что на сапоги пришельца были надеты как будто толстые шлепанцы, плечи облегала темная накидка с капюшоном на пуговицах, лицо скрывала надвинутая шляпа; и накидка, и шляпа, и все остальное было в снегу.

Словно услышав шелест полога, пришелец обернулся к кровати, и Могги отчаянно воскликнула:

— Это вы, сэр?!

— Не шевелись, и ничего с тобой не случится, — сказал он, поспешно шагнул к кровати, обхватил холодной рукой запястье Могги и снова велел, чтобы она вела себя тихо и ни в коем случае не говорила никому об увиденном; тут Могги (так она впоследствии предположила) потеряла сознание, ибо из дальнейшего помнила только, как в смертельном страхе прислушивалась, в комнате было совсем темно и у стенного шкафа снова раздался шорох, а вслед за тем стук шагов, и она решила, что с ней все кончено, но пришелец двинулся не к кровати, а к двери, а потом (как подумала Могги) вниз по лестнице.

Наутро стенной шкаф оказался запертым, дверь комнаты была закрыта, парадная и задняя дверь — на замке, а ключи лежали на столе в холле — там, где их оставили накануне ночью.

Можете не сомневаться, что обе женщины возблагодарили Бога, когда за окном начало светать и возвращающийся день возвестил о себе радостными звуками; тогда подруги по несчастью (а кто из них выглядел бледнее и испуганней, определить было трудно) сошлись в кухне за истерическим чаепитием и, прикрыв дверь и подсев с чайником поближе к окну, стали обсуждать ночные происшествия, проливать слезы и возносить молитвы.

Глава LXVIII

О ТОМ, КАК ПРОШЕЛ ВЕЧЕР В ВЯЗАХ;

ДОКТОР ТУЛ СОВЕРШАЕТ НЕБОЛЬШУЮ ПРОГУЛКУ;

ДВА ИЗБРАННЫХ УМА ВЕДУТ БЕСЕДУ;

ГЕБА С НЕКТАРОМ ВПОРХНУЛА В КОМНАТУ

А в Вязах той ночью маленькая Лили сидела с добрым стариком пастором в уютной старомодной комнате. Лили не стало лучше; она по-прежнему хворала и находилась под присмотром докторов, но рядом с отцом она всегда бывала счастлива, а он проявлял еще больше мягкости и нежности, чем обычно; он никоим образом не склонялся к отчаянию, будучи по натуре оптимистом, но все же не мог не вспомнить свою молодую жену, столь рано потерянную; раз или два в красивом девичьем личике маленькой Лили — в его чертах или выражении — мелькнуло нечто, воскресившее в памяти доктора болезненную красоту и жалобную улыбку ее матери, и он на мгновение ощутил странную боль. А потом веселая речь и обаяние дочери возвращали доктору бодрость, и мимолетная тень исчезала, изгнанная улыбкой маленькой Лили.

И доктор рассказывал о самых разных чудесах, об увеселениях, происходивших в былые времена, задолго до ее рождения: как блестяще играл на клавикордах в Мюзик-Холле великий мистер Гендель{164}, и как говорил (и тут не было конца изречениям на немецком, латинском, французском, английском, итальянском и еще дюжине языков), и как доктору запомнилось платье, в котором его дорогая матушка отправилась в замок на большой бал у лорда Уортона — ох, бог мой, как же давно это было! А затем он рассказывал истории о бэнши, об ограблениях, призраках, о чудесном спасении людей, бывших на волосок от гибели, о разбойниках и о войнах короля Якова — об этом он в юные годы слышал от стариков, ныне давно ушедших, которые помнили то смутное время.

— А теперь, дорогой мой, — с улыбкой проговорила маленькая Лили, подсаживаясь к нему поближе, — ты должен все мне рассказать об этом странном красивом мистере Мервине: кто он и какова его история.

— Ну, ну, маленькая плутовка…

— В самом деле, ты должен и ты расскажешь, отец; слишком уж долго ты томил свою маленькую Лили ожиданием, а она обещает, что сохранит секрет.

— Красив — да, и странен, без сомнения… странная была затея — эти похороны. Очень странная, — произнес священник.

— Что за похороны, дорогой?

— Ну как же… он велел перенести тело своего отца сюда, в склеп, в мою церковь — их семейный склеп. Это было безумие, но на то он и молод, чтобы безумствовать. — И добрый пастор с легким нетерпением поворошил огонь в камине. — Мистер Мервин… не Мервин… это было имя его матери, но… смотри, не проговорись, Лили, о том, что я тебе скажу… так вот, он не мистер Мервин, а милорд Дьюноран, единственный сын прежнего лорда Дьюнорана; этот опозоренный, запятнавший себя кровью аристократ был приговорен к смерти за подлое, трусливое убийство, в тюрьме проглотил яд и таким образом завершил свой преступный жизненный путь чудовищным, смертным грехом. Вот и все, и этого более чем достаточно, дорогая.