Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

В войне с Германией Скобелев видел средство решения всех внутренних и внешних проблем. Тому, что он этой войны хотел, есть целый ряд бесспорных свидетельств. ПА.Валуев 30 июля 1881 г., после беседы со Скобелевым, писал: «Множатся зловещие признаки. Генерал Скобелев говорит о необходимости войны с Германией. Одно средство, по его мнению, поправить наше экономическое (sic) и политическое положение. Даже династический вопрос». В упоминавшейся беседе Е.А.Перетца с П.С.Ванновским последний говорил о Скобелеве: «Нельзя доверять ему корпус на западной границе, сейчас возникнут столкновения с Германией и Австрией, может быть, он даже сам постарается вызвать их… Против него Гире и Бунге, очень опасающиеся, чтобы из-за выходок белого генерала… не вышло политических осложнений, а может быть, и войны». Такие опасения высказывались и с немецкой стороны, в том числе Бисмарком, не желавшим, как хорошо известно, войны с Россией. «Непосредственная опасность для мира между Германией и Россией вряд ли может возникнуть иначе, — высказывал свое мнение Бисмарк, — как путем искусственного подстрекательства или благодаря честолюбию представителей русской или германской армии вроде Скобелева, желающих войны до того, как они состарились, чтобы отличиться в ней».

Опасения такого рода выходок со стороны Скобелева были напрасными, в военных вопросах он был, как мы знаем, очень осмотрителен. Но его убеждение в германской агрессивности по отношению к России было не догадкой, а основывалось на знании фактов. Он справедливо полагал, что время работает против России, так как Германия не только усиленно вооружается, но и проводит враждебную России политику. В цитированном выше письме неизвестному генералу он характеризовал политику Бисмарка по отношению к России: «… чего я опасаюсь, так это политики канцлера, того упрямства, с которым он стремится изолировать нас в Европе. Раньше, чем через десять лет, он создаст нам на Востоке такие затруднения, которые восстановят против нас не только Германию, но и всю Европу. Он старается всеми силами подкопаться под нас; уничтожить нас нравственно, поссорить с Францией, Турцией и Балканскими народностями, и затем оставить нас одинокими, лицом к лицу с нашими промахами и глупостями, совершенными под его руководством… почему я тысячу раз предпочту, чтобы война между нами и Германией возгорелась теперь, а не через пять или десять лет… Что касается меня, то я ни на что более не надеюсь, и сожалею о том, что у нас нет достаточно прозорливых людей, чтобы понять, что нам следует нанести удар гордости Пруссии и защититься от ее интриг прежде, чем она доведет нас до бессилия посредством ее лживых заверений дружбы, на которые она столь щедра, когда дело идет о том, чтобы замаскировать истинный смысл своей политики». Возвратившись с германских маневров, Скобелев высказывал сложившееся у него убеждение о намерениях немцев: «Рано или поздно, наделают они нам хлопот. Нам ведь от них ничего не надо, а им давно хочется отхватить от нас Остзейские губернии да Польшу. Но трудно ожидать, чтобы они этим удовлетворили свой волчий аппетит. Вот, по моему мнению, и следовало сократить их теперь же».

Все это достаточно объясняет, почему Скобелев был за немедленную войну с Германией с внешнеполитической и военной точек зрения. Но для его мышления характерно, что в войне с Германией он видел средство решения и внутренних проблем.

Последнее непонятно, замечает читатель.

Чтобы понять ход его мыслей, следует прежде всего учесть, что он считал Россию распадающимся, находящимся в состоянии депрессии обществом. «Нигилизм» и политические убийства были, по его мнению, лишь одной из внешних форм этого кризиса. Основу же кризиса он видел в антинациональной внешней политике. Династия, полагал Скобелев, утратила свой престиж уже в турецкую войну, отказавшись от вступления в Константинополь и приняв решения Берлинского конгресса. После этого злополучного конгресса, сыгравшего столь большую роль в формировании взглядов Скобелева вообще и вызвавшего в нем, в частности, недоверие, если не презрение к династии и ее правительству, в письме И.И.Маслову (из Военно-исторического архива) он писал следующие очень характерные для него строки: «Уже тогда (после стояния под Константинополем. — В.М.) для слишком многих из нас было очевидно, что Россия обязательно заболеет тяжелым недугом — свойства нравственного и заразительно растлевающего… Опасение высказывалось тогда открыто; патриотическое чутье, увы, не обмануло нас. Да, еще далеко не миновала опасность, чтобы произвольно недоделанное под Царьградом не разразилось бы завтра громом на Висле и Бобре! В одно, однако, верую и исповедую, что позорящая Россию… крамола есть в весьма значительной степени результат того почти безвыходного разочарования, которое навязано было России мирным договором, не заслуженным ни ею, ни ее знаменами».

В этом письме выражены две главные мысли. Во-первых, дипломатические неудачи породили в русском обществе нравственный недуг, в том числе «крамолу». Очень скобелевская мысль. Источник всех внутренних неустройств, включая террор, Скобелев видел в этих неудачах и их персональных виновниках, царских министрах, в отсутствии у них подлинного патриотизма и вследствие этого в их неспособности проводить национальную внешнюю политику (сравним с замечанием о Шувалове в следующем письме). Не в революционерах источник зла, их деятельность — лишь проявление нравственного недуга, закономерно возникшего в «результате почти безвыходного разочарования», созданного антинациональной внешней политикой. Во-вторых, неудачи России, в которых Скобелев обвинял Бисмарка, чреваты «громом» уже на западной границе, войной с Германией.

В другом письме тому же И.И.Маслову, написанном вскоре после убийства Александра II, когда общество ожидало конституционных, а часть его и внешнеполитических перемен, проскальзывают нотки надежды. Не в уступках и колебаниях надо искать «величия, и внешнего, так и внутреннего преуспеяния отечества… Печальное решение было бы, в виду грозных внешних и внутренних врагов, отказываться от самого исторического призвания, от пролитой реками православной крови, от нашего природного права бытия во всем его размере — нравится это или нет германо-австрийским культуртрегерам, должно быть России безразлично… люди слабые… будут, конечно, теперь проповедовать теорию необходимости внутренних преобразований в ущерб нашей политической и исторической самобытности. Повторяю, это поведет к пагубным последствиям… Невольно вспоминается столь резкий, но, увы, верный ответ Наполеона I князю Меттерниху на Дрезденские предложения: «L'honneur peut conserver un couronne, mais l'infamie jamais»[14]. Спасибо за все графу Шувалову-Берлинскому[15]».