Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

Естественно, «дружинникам» хотелось заполучить в свою организацию такое лицо, как Скобелев. «Генералу Скобелеву тоже предложили вступить в эту лигу, но он отказался наотрез», — вспоминал Кропоткин. Более подробно об этой истории рассказал Смельский:»… когда Скобелев, военный герой, приехал в Петербург и, желая получить в гостинице, где остановился, поболее комнат и, услыхав, что более того, что ему дали, не могут отвести других номеров, т. к. они заняты офицерами-кавалергардами, Скобелев проговорил иронически: «Экс-дружинниками», — то слова эти были доведены до сведения великого князя Владимира Александровича и государя, и вследствие этого Скобелев был приглашен к военному министру Ванновскому. Ванновский спросил его: правда ли, что он это сказал? И Скобелев ответил: «Да, это правда, и скажу при этом, что если бы я имел хоть одного офицера в моем корпусе, который бы состоял членом тайного общества, то я его тотчас удалил бы от службы. Мы все приняли присягу на верность государю, и потому нет необходимости вступать в тайное общество, в охрану».

Своим отказом, сделанным в такой резкой форме и сопровождавшимся указанием на несовместимость пребывания в «дружине» с военной службой, Скобелев открыто противопоставил себя не только этой организации, но и правительству и самому царю. «…Он (Скобелев. — В.М.) был в числе немногих сановников, — писал Богучарский, — отказавшихся вступить в «Священную дружину». Неизвестно, кого подразумевал Богучарский под этими «немногими», но можно не сомневаться, что ни один из них не высказал такого нескрываемого презрения к «дружине», как это сделал Михаил Дмитриевич, назвавший ее «охраной». Вполне вероятно, что сыграло свою роль и традиционное для русского офицера презрение к полиции и жандармерии, ко всякому шпионству, сыску и доносительству. «О тех, которые меняли свой мундир на полицейский, Скобелев потом и слышать не мог… Когда у него просили за них, он обрывал прямо: — Ни слова, господа! Вперед говорю, ничего не сделаю. Он с голоду не умирал. Я этого рода оружия терпеть не могу, вы сами это знаете!»

В действиях Скобелева по отношению к «священной дружине» явно и открыто проявилась его оппозиционность, которая, однако, в данном случае выступала лишь в форме фронды. Это не было выступлением против основ режима, но усиливало в глазах правительственных верхов репутацию Скобелева как неблагонадежного.

Предпринятые Скобелевым шаги, по-видимому, убедили его, что среди либералов нет людей, достаточно решительных, чтобы вместе с ним, а точнее, под его руководством бороться против самодержавия. Поэтому, не отказываясь от поисков союзников в этом лагере, он стал искать их на крайнем левом фланге, в лагере революционеров.

Вопрос «Скобелев и революционеры» не так лишен смысла, как может показаться на первый взгляд, хотя революционером он, конечно, не был. Н.Н.Кнорринг внимательно прослеживает историю революционного движения в русской армии и пытается таким образом прийти к определению места в этой истории Скобелева. На наш взгляд, этот путь нельзя признать ведущим к цели. Все, что мы знаем о Скобелеве, не дает никакого повода к выведению такого рода генеалогической связи. Конечно, Скобелев воспринял передовые идеи своей эпохи, в том числе те, которые распространялись в армии, вплоть до оппозиционных. Но это и все. Искать какую-либо преемственность организационного характера документы не позволяют. Если говорить о месте Скобелева в истории политического движения в русской армии, то следует, напротив, признать и подчеркнуть его исключительность, его совершенно особый характер, как единственный в истории России факт замысла государственного переворота с объективно революционными целями, но с использованием бонапартистских методов. Поэтому ближе к истине определение Кноррингом Скобелева как военного с психологией участника дворцовых переворотов, наподобие тех, которые происходили в XVIII в., но и оно не вполне точно. Перевороты XVIII века ограничивались заменой одного монарха другим. Скобелев же преследовал более радикальные и широкие цели, хотел преобразовать всю общественную жизнь России на основе своих представлений о ее благе. Он был глубоко огорчен террором народников, он не одобрял этот метод борьбы, разрушавший дорогое для него единство нации, «но не мог не чувствовать в нем какой-то глубокой народной правды, к которой он был очень чуток». В своем отношении к революционерам он руководствовался, возможно, и этим ощущением какой-то их внутренней правоты, и принципом: враги моих врагов — мои друзья.

Со своей стороны, народовольцы пытались наладить связи в войсках. Были ли у них на это шансы? — ставит вопрос шлиссельбуржец С.А.Иванов. И отвечает: после 1 марта 1881 г., истощившего силы партии, уже нет, но до этого рубежа были. В подтверждение он «ссылается на начавшееся влияние военной организации своей партии на такие действительно огромного значения силы, как генералы Драгомиров и Скобелев». Насколько это была важная задача, можно судить по определению Ивановым их влияния в армии: «После Скобелева Драгомиров был тогда, пожалуй, наиболее популярным военным именем в России. Популярность Скобелева была шире и демократичнее, ибо распространялась и в массе нижних чинов армии. Кто из русских солдат не знал тогда белого генерала? Имя Драгомирова было известно и популярно в военно-теоретических и в боевых сферах». О попытках народнической организации установить контакт с М.И.Драгомировым С.А.Иванов рассказывает: в 1882 г. «майором Тихоцким велись в Петербурге беседы на политические темы с генералом Драгомировым, занимавшим тогда пост начальника Николаевской академии Генерального штаба. Разговоры эти, которые касались, между прочим, вопроса о задачах военно-революционной организации, Драгомиров заключил, по словам Тихоцкого, дословною фразою: «Что же, г-да, если будете иметь успех, я — ваш!» С тем же М.И.Драгомировым пытались наладить связи и другие народовольцы. Э.А.Серебряков вспоминал об этих попытках: «Буцевич завел связи с некоторыми из высокопоставленных лиц. Не могу теперь вспомнить, каким образом и под каким предлогом он заручился обещанием известного генерала М.И.Драгомирова дать статью о русской армии для нелегального издания».

Скобелев же сам искал контактов с революционерами. Он был лишен предрассудков, и его не стесняли никакие связи. Интересно, в чем сами революционеры видели мотивы, вызвавшие у него желание установить эти контакты. Тот же С.А.Иванов писал в 1907 г. в журнале «Былое»: «Наиболее талантливым из всего русского генералитета того времени являлся несомненно Скобелев. О широкой популярности его среди русской армии говорить нечего, — она всем известна. Тем не менее или, может быть, благодаря именно этому, он не пользовался особым благорасположением высших сфер, несмотря даже на свое свойство с членами царствующей фамилии (его сестра была замужем за герцогом Лейхтенбергским). В глазах этих сфер он являлся чем-то вроде enfant terrible в генеральских эполетах. Скобелева хвалили, расточали ему комплименты, но не любили, завидовали ему и особенного хода не давали. Между тем честолюбие у него было немалое и его недюжинная натура рвалась к чему-то большему. Под влиянием ли этого неудовлетворенного честолюбия, для которого занимаемое им положение не давало достаточной пищи, в силу ли некоторого свойственного ему авантюризма (не в дурном смысле этого слова), или по каким-то иным более идейным стимулам — так или иначе, — но им была сделана попытка завести сношения с революционной партией».