Реальность и мечта - Михаил Ульянов

Безусловно, героя делает его окружение. В романе «Я пришел дать вам волю» Василий Шукшин красочно и ярко изобразил характеры крестьян и воинов, дворян и простолюдинов. В них спектр поныне узнаваемых среди наших соотечественников человеческих качеств. В одном персонаже увидишь земляного, осанистого, хозяйственного мужика, который дальше своего двора за Разиным не пойдет. В другом светится добрейшая душа, бескорыстная любовь и преданность к атаману, готовность лишиться живота за други своя на поле брани. Третий — оторва без совести и чести, без души и сердца. Четвертый — отменный служака, а пятый — сам себе голова, который признает в Степане старшего лишь до тех пор, пока их цели и смыслы не расходятся. Есть в романе дураки и спесивцы, мечтатели и донкихоты. Как много в романе лиц «таких обыкновенных, таких знакомых и в то же время таких странных, таких несхожих друг с другом, — писал об отношении Шукшина к своим героям Леонид Зорин. — Для него не было людишек, недостойных внимания, и он знал, что в каждом встречном, пусть самом неприметном на вид, может быть скрыт свой мир. Дело было в том, что его призванием, его назначением было показать, как непрост и сложен так называемый простой человек». Разделяя это мнение, мои коллеги по сцене создали целую галерею персонажей в спектакле, чтобы он стал узнаваемым и близким для зрителя.

От меня также требовалось характерно сыграть Разина, изобразить его неповторимо живым и земным человеком, потому что любая монументальность и тяжеловесный героизм явно не пошли бы на пользу для главной идеи постановки. И я старался, за каждый спектакль теряя килограмма по два, потому что физические нагрузки были немаленькими: к примеру, по ходу действия я впрягался в телегу и тащил ее. Но, думаю, нагрузки иного рода, духовного, душевного, были тяжелее. Константин Михайлович Симонов, посмотрев «Степана Разина», заметил: «Ну, ты уж так надрываешься, что жалко смотреть. Не сорвался бы ты». Его, видимо, поразила моя истовость. Но я не мог иначе играть эту роль, самую для меня желанную, не отдавая ей всего себя.

Мне также памятен разговор в Министерстве культуры СССР, когда концепция спектакля уже сложилась и ее требовалось утвердить. Там присутствовало несколько чиновников, чьи фамилии не важны, — они в целом благожелательно отнеслись к нашему постановочному проекту и все же сделали ряд замечаний. Ничего не поделаешь, в советском театре должны идти идеологически выверенные премьеры. Суть претензий сводилась к следующему. Почему в спектакле так мало света? Если крестьяне идут за полубезумным Разиным, значит, их к этому подтолкнула невыносимая жизнь, и надо отразить классовую борьбу! Слишком жесток Степан — это не должно быть самоцелью. Мало любит он мужика и часто бранится. Нельзя! Больше положительного должно быть в народном избраннике… Словом, эти «казенные люди» по-своему пытались втиснуть спектакль в «правильное» русло. Тем не менее они не возразили против станового хребта постановки: человек всегда хотел свободы и никогда не знал, что с ней делать. Да, словно ребенок, вырвавшийся из-под опеки матери, а потом плачущий от одиночества в поисках материнской ласки! В этом смысле Степан Разин на голову выше своих современников. Он не только жаждет воли, он ищет ее и выходит за волю на бой, увлекая за собой товарищей. Только они боятся быть полностью свободными. Страшно им без поводыря. Нет царя, пусть будет Бог, а нет Бога, готовы и за дьяволом пойти. Поэтому ни Разин, ни Пугачев, ни другие поднявшиеся над толпой одиночки не в состоянии избавить людей от рабства, укоренившегося в их душах.

Тяжкая это задача — понять и раскрыть в творчестве русскую тему. Работая над образом Разина, я целенаправленно искал оценки этой личности и его времени в высказываниях известных мыслителей. Например, посылы к крестьянскому бунту во многом объяснила книга И.Е.Забелина «Домашний быт русских царей в XVI–XVII столетиях». Или Костомаров писал в своей работе «Бунт Степана Разина»: «На Руси издавна было в обычае отдавать себя в залог за занятые деньги или продавать себя за известную сумму. Иные продавали себя с детьми и со всем потомством и давали на себя вечную кабалу по записям. Отягощение крестьян было столь велико и сборы с них столь огромны, что они были принуждены занимать деньги за большие проценты, разорялись до остатка и, спасаясь от правежей, разбегались. «Правосудие продажно и руки своя ко взяткам спущают». Воеводы грабят и обирают народ, не обращают внимания ни на правосудие, ни на совесть. Долги помещиков правились на крестьянах, несчастного колотили по ногам за то, что его господин наделал долгов и не платит». Я читал это и ужасался: мужик был рабочим скотом, товаром, его можно было продать, убить, помещик за это никакой ответственности не нес. Нищета, унижения были спутниками крестьянской жизни.

Однажды в Индии, в Дели, поздно вечером везли нашу делегацию в отель, и на разделительном газоне между двух дорог я увидел лежащих буквально впритирку один к одному индусов. Мы ехали минут десять по широкой освещенной улице, а газон все не кончался. У людей на нем, кроме набедренной повязки и подобия рубахи, ничего не было. Они работали день ради горстки риса, работали как каторжники — я видел, как они, поднявшись с тяжелой ношей по строительной лестнице, цементом заливали стены домов, — а потом спали, чтобы утром начать все сначала. Жили эти несчастные не более тридцати лет, так рано они изнашивались. Никогда не забуду, как подошла ко мне за подаянием девочка лет тринадцати, и такая мольба была в ее огромных черных глазах! Что-то подобное было на Руси. Было, было…

Об этом писали, и с некоторыми авторами я согласился или принял их мысли в качестве руководства к режиссуре и актерской игре. Так, Герцен писал о Разине: «Это какое-то метание барса, какие-то опыты мощи, несознательной, но страстной, удаль, дерзость, отвага». А вот Добролюбов: «Вообще не может один или даже несколько человек произвести в массах волнение, к которому они не подготовлены, которое не бродит уже в умах их вследствие фактов прошедшей жизни». «Эпоха Стеньки Разина — кровавая, громкая, блестящая, приведшая в ужас и ожидание, по словам современников, не только Московское государство, но и всю Европу, и бесплодная, как метеор, многообещающая незнакомому с тайнами природы и никогда не исполняющая этого обещания», — снова отзывался Костомаров. Читая эти строки, я щемяще и живо представлял себе картину, как плывут по Волге плоты с виселицами, запущенные царскими воеводами и их подручными палачами. Степан Разин начинал с жестокости: «Нет, не тем я, люди, грешен, / что бояр на башнях вешал. / Грешен я в глазах моих / тем, что мало вешал их». Он зверствовал так же, как его враги зверствовали по отношению к нему и восставшему крестьянству. И восстание тоже было потоплено в крови. Вот он итог недолгой крестьянской воли, ради которой мужик поднимался из своего скотского положения против силы и власти и клал голову на плаху. Из-за этого же сладкого соблазна свободы через столетия в народной памяти стерлись ужасы кровавых восстаний, но сохранился образ мужицкого батюшки-царя.