Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме - Пирмин Майер

Это высказывание Григория Великого, к сожалению расходящееся с исторической действительностью, максимально приближено к толкованию Гогенгеймом понятия «католический». Как и Себастьян Франк, Парацельс принадлежал к духовным радикалам реформационной эпохи, которые, как о них говорили, ожидали «aliam ecclesiam magis pneumaticam» – другую, более высокую в духовном отношении церковь. [446]

Гогенгейм не ограничивался простыми теоретическими рассуждениями о Святом Духе. В истории развития христианской социальной мысли его социально-этические, социально-политические и социально-революционные трактаты могут быть названы законченными программами, которые так и остались нереализованными. Интересно, что в своей оценке войны и смертной казни Гогенгейм приближается к позиции анабаптистов. Что же касается уважительного отношения к работе и труду, то здесь мы видим его идейную близость с протестантской этикой в ее понимании Максом Вебером. Однако тут нельзя не заметить, что, в отличие от Вебера, у Парацельса отсутствует понимание социальной функции капитала. Любопытны его представления о четырехдневной рабочей неделе, наполненные классическими социалистическими иллюзиями и верой во всеобщее благосостояние, которое понимается как результат упорного, последовательного труда. С этической точки зрения обращают на себя внимание указания Гогенгейма на необходимость внутренней аскезы, особого состояния, побуждающего человека бережно относиться к плодам своей и чужой работы, осуждающего хвастовство и не допускающего излишеств. Это те этические представления, которыми руководствовались, к примеру, члены богатых семейств Шовингеров и Ваттов, даже если их огромное состояние и противоречило францисканско-парацельсистскому идеалу бедности.

Гогенгеймовские толкования Ветхого и Нового Заветов, его проповеди и религиозные трактаты, продолжая средневековую традицию, подчеркивают социальную природу человека. Мы «все люди, – писал он, – и живем среди людей» (PS, 24). В соответствии с этим высказыванием, человеческая жизнь проходит через сеть различных социальных институтов, среди которых нужно упомянуть брак, семью, работу и сословные учреждения. У Гогенгейма человек бессознательно участвует в жизни социальных сообществ, реализуя на практике Божью заповедь о любви к ближнему. При этом интересно, что церковь не входит в число социальных институтов такого рода. С точки зрения Гогенгейма, духовной миссии церкви мешают часто обыгрываемые им каменные стены и привязанность к мирским ценностям. Курт Гольдаммер видит в социально-политическом христианстве Гогенгейма пример «модифицированного коллективизма» [447] . Гогенгейм не отрицает частную жизнь и частную собственность, но максимально их ограничивает. Само понятие собственности рассматривается у него следующим образом: «Поскольку сам Бог говорит о себе как о владыке и хозяине всего земного имущества, человек является лишь Его приказчиком и распорядителем» [448] . Анафематствованию подвергается не вся частная собственность, но лишь претензии на владение землей. Эта посылка влечет за собой и критику Гогенгеймом сословного устройства общества. По его мнению, собственность на землю и сословные привилегии необходимо упразднить при помощи императора. При всем своем критическом отношении к папе и императору Гогенгейм выражает надежду улучшить ситуацию в западном мире при участии высшей духовной и светской власти. В этом наивном уповании просматривается ярко выраженная хилиастическая вера в появление в конце времен справедливого императора и мудрого папы. [449]

Надежда выступает у Гогенгейма основой его миролюбивой позиции, отрицающей любые формы насилия. Война, смертная казнь, революция, пытка – все мыслимые формы насилия должны быть изъяты из жизни людей или зарезервированы на самый крайний случай. В то же время Гогенгейм, как и умеренные анабаптисты, признавал дозволенность оборонительной войны и в силу субъективных причин выступал за смертную казнь недобросовестных аптекарей. [450] Сочетание революционного духа с отрицанием революционного насилия кажется, на первый взгляд, удивительным. С точки зрения Маркса и Энгельса, известный пассаж из «Толкования десяти заповедей» может служить примером косной христианской идеологии, стоявшей на службе у господствующих классов. «Если ты беден, значит, есть на то воля Божья, – писал Гогенгейм, – поэтому не следует рассматривать бедность как неудачу или несчастье. Бедные в этой жизни, вы наследуете небесное царство в жизни будущей… Помните, что ваше богатство не от мира сего. Даже умирая от голодной смерти, возблагодарите Бога и подумайте о том, что многие богачи и развратники, кухни и подвалы которых ломятся от разнообразных яств и напитков, лежат на одре болезни, страдая куда больше вас от страшных и тяжких недугов. Часто они умирают в жутких мучениях, с которыми не сравнится праведная смерть человека, угасающего от голода! Поэтому терпите. Помните, что Христос заранее предсказал все это. Оставьте нетронутым то, что не принадлежит вам, и не гнушайтесь принимать подаяние от других людей» (II, 7, 184).

Поначалу кажется, что это место из «Толкования…» противоречит не менее известному трактату Гогенгейма с красноречивым названием «Месть бедноты». Однако, говоря о мести, Гогенгейм не признает за беднотой права на революцию. Вспоминая библейские слова «Мне отмщение, и аз воздам», он оставляет месть на волю Божию. При этом, с точки зрения Гогенгейма, речь здесь идет не столько об отмщении за бедных, сколько о наказании богатых за неправедную жизнь и чинимые ими несправедливости (PS, 321). В понимании Гогенгейма восстание или выражение социального протеста должно проходить под строгим контролем верховной власти. Он сравнивает необходимые социальные изменения со строгими, но взвешенными действиями мужа, который узнал о том, что жена ему изменяет (PS, 322). Примечательно, что основную роль автор в данном случае отводит именно главе семьи, подчеркивая свое неприятие анархизма и народных выступлений.

Во внутренней жизни христианина одно из центральных мест у Гогенгейма занимает размышление на тему о Святой Троице. Святая Троица вообще является центральной темой многих алхимических и богословских сочинений Парацельса. Здесь мы не можем не вспомнить «Книгу Святой Троицы» Ульманна, о которой говорилось выше. Она определенным образом предвосхищает настроение многих парацельсовских текстов. Размышления о Святой Троице таят в себе опасность уклонения в ересь. Особенно это касается оценки богословом Иисуса Христа, второй ипостаси Святой Троицы. Христос либо низводится до уровня совершенного человека, либо, напротив, лишается человеческих качеств и способностей, включая способность страдать и испытывать боль. Вспомним, что Сервет за свои спекуляции о Святой Троице поплатился жизнью и был объявлен еретиком как в католической, так и в протестантской церкви. Гогенгейм, со своей стороны, размышляя о тайне Святой Троицы, видит во Христе Бога и совершенного человека. Об этом он ясно говорит в своем сочинении «Генеалогия Христа» (II, 3, 61). Светский богослов, пользующийся славой уличного проповедника, рассматривал Святую Троицу не как статическое состояние, но как спасительный динамический процесс (ср. II, 3, 239). В этой связи в «Книге о Святой Троице» говорится о божественном теле Христа, а также особом спиритуальном теле Бога Отца и даже Святого Духа (II, 3, 257). Эту телесность божества ни в коем случае нельзя сравнивать со «смертной» телесностью людей и животных, с рождения обреченных на физическую смерть. Троичную теорию Гогенгейма можно рассматривать как основу для смелого продолжения догмата о Святой Троице.