Эхо прошедшего - Вера Андреева

…Мы перестали ездить летом на море, так как это обходилось слишком дорого. Лето в Париже большею частью очень жаркое — бывают дни в июле, когда солнце прямо-таки растапливает асфальт, пыльные тощие деревья вянут и не дают тени.

— Как в моей дорогой Евпатории, — говорит мама, — тоже вот так в одних рубахах мы сидели в садике, стараясь не шевелиться и все время обтирая пот, ждали, когда к вечеру наконец станет прохладнее…

Этого опять-таки мы не могли понять, — да ведь в Евпатории море!

— Разве вы не ходили купаться? — восклицали мы, но мама уклончиво отвечала, что было довольно далеко, да потом во времена ее детства купание считалось чем-то экстравагантным, купались только приезжие, да и те надевали плотные костюмы с рукавами, штаны до колен, сверху еще юбка, на ногах чулки, башмаки, — считалось неприличным раздеться, загорать, от загара продавались разные кремы, дамы носили огромные шляпы. «Фи, как загорела, — презрительно говорили они про какую-нибудь юную красотку. — Как цыганка какая-то!» Модной считалась молочно-белая кожа — как раз такая, какая была у нашей мамы, и она рассказывала, что, просидев весь жаркий день дома, она только раз появлялась на солнце: накрыв лицо маской, оставляющей незакрытыми только щеки, она подставляла лицо солнечным лучам минут на пять, — появлялся восхитительный румянец на щеках, остальное же лицо оставалось белым. Мама и сейчас не проявляла восторга, внимая нашим причитаниям, что-де лето проходит, а мы все еще противно белые, незагорелые. «Это они все в отца такие смуглые, легко загорающие. Это им владела неистребимая страсть к солнцу, к загоранию — все они солнцепоклонники, дикари», — жаловалась мама знакомым.

Конечно, мы не стали сидеть сложа руки в садике, а предприняли ряд вылазок за пределы Парижа, мечтая найти какую-нибудь реку, озеро, пруд, бассейн, — одним словом, какой-нибудь водоем, где можно было бы выкупаться. Один раз мы после долгой езды на электричке действительно вышли к Сене в каком-то ничейном месте берега, никак не огороженном, разделись и влезли в зеленовато-мутную воду, — увы, мы забыли, что, прежде чем река достигла места нашего купания, она пересекла весь Париж. Можно легко себе представить, насколько чиста и прозрачна она была! Помню, плывя в тепловатой противной воде, я носом рассекала радужные пятна машинных масел, а Тин столкнулся нос к носу с дохлой кошкой, — издав страшный крик, чуть не захлебнулся и сажёнками помчался к берегу…

И в следующий раз мы поехали на Марну, — Марна, на которой в первую мировую войну было знаменитое сражение, как известно, является притоком Сены и расположена выше Парижа. Вылезли из электрички, нашли реку, пошли вдоль нее, ища местечка для купанья… Но тщетно — все участки травянистого берега были разделены заборами, заходящими в воду, — всюду частные владения, всюду торчали надписи: «Купаться запрещено». Как усталые верблюды в пустыне, палимые солнцем, тащились мы вдоль заманчиво переливающейся тихой глубокой реки, пока наконец не плюнули на очередную запрещающую надпись, перелезли через забор и плюхнулись в воду, — какое блаженное ощущение! Мы ныряли и фыркали, как молодые бегемоты, не забывая тем не менее оглядываться по сторонам, но время проходило, а разъяренный владелец участка не появлялся. Наша бдительность была усыплена, мы разложили на зеленой травке свои покрывала, закусили принесенной снедью и с вожделением стали загорать. Когда наша кожа достигла уже желаемой красноты (завтра-послезавтра она будет коричневой!) и мы чуть ли не в десятый раз погрузились в прохладные волны, вдруг раздался истошный крик на противоположном берегу: остолбенев от ужаса, мы увидели дюжего крестьянина-фермера, бегущего к лодке, пришвартованной под кустом, — он дико размахивал руками, в одной из них виднелась здоровенная дубина, и не оставалось никаких сомнений в его намерении обрушить эту дубинку на наши спины. Мы сразу оценили наше преимущество: пока он отвяжет лодку, пока подгребет к нашему берегу, мы прекрасно успеем выскочить из воды, схватить свои пожитки и удрать, — слава богу, что мы хорошо освежились и можем бежать не один километр — куда этому битюгу догнать нас!

Так и случилось: дико хохоча и пугая своими скачками и голым видом чинных пейзан, мы оставили далеко позади преследователя, потом надели прямо на мокрые костюмы свои платья и очень довольные отправились домой. На Марну, однако, мы тоже больше не ездили.

Отказ от поездки к морю все ж таки не давал никому из нас покоя. Наша мама тоже очень горевала без моря, которое в конце концов не так уж далеко от Парижа: в какую сторону ни смотри — на север ли, на юг или на запад, — через какую-нибудь ночь в поезде ты все-таки прибываешь или на берег Ла-Манша, или на Ривьеру, или на Атлантический океан. Нельзя ли сделать этот путь на велосипеде?.. Но не повезешь же палатку, мешки, продукты и прочую амуницию туриста на велосипеде, полагаясь только на свои ноги для верчения педалей и на свою спину для погрузки всех этих рюкзаков!

Однажды, проходя по Елисейским полям мимо бесконечно огромных зеркальных стекол витрин, за которыми стояли сверкающие никелем великолепные автомобили, и случайно взглянув на одну витрину, мама заметила крошечный голубой автомобильчик, он стоял между великанов «роллс-ройсов» и «мерседесов». Вглядевшись, мама поняла, что это вовсе даже не автомобиль, а, так сказать, парный велосипед, — партнеры сидели рядом на диванчике как бы открытого автомобиля, и ногами, скрытыми под крышкой как бы мотора, приводили в движение эту как бы машину. Обтекаемой формы, на четырех колесах, с багажником, — совсем всамделишный автомобиль. Мама зашла в магазин и узнала, что машина недорога, практична, снабжена переключателем скоростей и автомобильными фарами. Мама в восторге пришла домой с выданными ей проспектами, и после бурной дискуссии, в которой приняли участие все мы, решили — купить велокар! — так называлась машина.

И вот велокар привезли на грузовике и торжественно ввезли в наш садик на авеню Маргерит Реноден. Саввка с Тином немедленно залезли в него и покатили по улице, скрывшись за поворотом.

К вечеру Саввка пригласил прокатиться меня на велокаре в Булонский лес. Сидеть было удобно, ноги нажимали на педали не вертикально вниз, как на велосипеде, а почти горизонтально. Такое положение несколько уменьшает силу нажима на педали, приходится употреблять больше усилий — их, однако, вовсе не заметно постороннему взгляду; все скрыто фанерными покрытиями машины. Только наклонившись, можно было видеть мелькающие ноги спортсменов.

Велокар производил огромное впечатление на автомобилистов — мотора не видно, а автомобильчик тем не менее яро несется среди своих гигантских собратьев. Водители высовывались из окон, стараясь заглянуть внутрь машины, и град веселых замечаний сыпался на нас с Саввкой. Мы же поглядывали по сторонам, делая вид, что любуемся окружающим, Саввка даже обнял меня за плечи рукой, как будто мы были влюбленной парочкой, другой рукой он небрежно держался за руль, такой самый, как у автомобилей. Хорошо было бесшумно нестись по гладким асфальтированным аллеям Булонского леса, но адски чувствительная машина не переносила малейшего подъема, приходилось сейчас же со страшной силой нажимать на педали, пот каплями стекал с разгоряченного лица, искривленного усилием, люди на тротуаре начинали ехидно посмеиваться…