Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— А в последние несколько лет, — продолжал Джим, — мне случалось видеть Лоррейн. По крайней мере я так думаю. Я видел Лоррейн в церкви. Это всегда происходило мельком и только во время мессы, когда я никак не могу покинуть алтарь. Я видел ее в глубине церкви, и, конечно, когда дело доходило до причастия, ее уже не было.

— А ты не думаешь, что это могло тебе мерещиться?

— Я подумал бы так, если бы не шляпы.

— Шляпы?

— Лоррейн очень нравилось носить шляпы. По большей части в классических, старомодных стилях. Не знаю, в обычаях ли это британцев, но Лоррейн всегда была очень стильной дамой и определенно обожала шляпы. На всякие университетские торжества, если они происходили днем, она надевала шляпы с широкими полями, обычно украшенные цветами. А по вечерам — черные шляпки для коктейлей, знаешь, такие, с вуалетками, какие носили несколько десятков лет назад. Хотя ты можешь и не знать. В общем, у нее была целая коллекция старомодной одежды и шляпок.

— И та женщина, которую ты видел в церкви, носила шляпы?

— Всегда, причем именно такие, какие должна была бы надеть Лоррейн Мейтленд. Или, допустим, Бетт Дэвис или Барбара Стэнвик. И, конечно, ее волосы — длинные белокурые прямые волосы — овал лица, форма головы и плеч. Ты же узнаешь меня издалека. И я тебя узнаю. Так что я уверен: это Лоррейн. Возможно, она теперь живет где-нибудь здесь. А может быть, все это лишь игра моего воображения.

Он немного помолчал, глядя на язычки газового пламени в камине, и продолжил:

— Я больше не влюблен в Лоррейн. Полагаю, когда-то был влюблен — спьяну ли или по-настоящему… Но теперь — нет. И, конечно, у меня нет никакого права выслеживать ее, если она живет здесь, нет никакого права вмешиваться в ее жизнь, возвращать ее к ужасным воспоминаниям. Но чисто для себя мне хотелось бы убедиться в том, что она счастлива, что она снова вышла замуж и что, может быть, у нее и дети есть. Вот узнать бы это… Знаешь, как ей нужен был этот ребенок! Гораздо больше, чем я.

— Знать бы, что сказать тебе на это… — задумчиво проговорил Ройбен. — Ты рассказал, через какие ужасы тебе пришлось пройти, и у меня сердце разрывается. Уверяю тебя, если Селесте вдруг приспичит в полночь полакомиться ананасом, я разыщу его, чего бы это мне ни стоило.

Джим рассмеялся.

— Я думаю, с ней все будет нормально, если ты хотя бы не будешь отбиваться от ее нападок. Пусть себе верит в любую дрянь, которую сможет придумать.

— Ты прав.

— Для того чтобы отказаться от ребенка, Селесте потребовалось собраться со всей своей решимостью. Так что пускай срывает зло на тебе.

— Я кое-что придумал, — сказал Ройбен, вскинув руки.

Джим снова уставился на голубые и оранжевые язычки огня в камине.

— Когда примерно ты в последний раз видел Лоррейн?

— Не так давно, — ответил Джим. — Где-то с полгода тому назад. Но я собираюсь как-нибудь встретиться с нею за пределами церкви. Но это случится, лишь когда она сама решит, что время пришло. И если она скажет мне, что после того, что я сделал с нею, она не может иметь детей… что ж, я заслужил такое услышать.

— Джим, если она так сильно пострадала, то что могло бы помешать ей сделать это по собственной инициативе? Она ведь и теперь, если захочет, может привлечь тебя к ответственности, так ведь?

— Да, — кивнул Джим и посмотрел на Ройбена. — Вне всяких сомнений. Своему церковному начальству я рассказал обо всем, я тебе говорил. Но и они были со мною откровенны. Им известно, что все это я натворил в пьяном помешательстве, будучи запойным алкоголиком, поэтому преднамеренным убийством они мое преступление не считают. Но убийца не может быть священником. Поэтому любой намек на скандал бесповоротно погубит меня. Одно письмо архиепископу, один намек на огласку — и все. Лоррейн, бесспорно, в состоянии погубить меня, и тогда великая единоличная миссия Джима в Сан-Франциско накроется медным тазом.

— Наверняка все это ей известно, — сказал Ройбен. — Может быть, она просто хочет поговорить с тобой, но никак не может набраться решимости.

Джим задумался.

— Возможно и такое, — сказал он в конце концов.

— Или же тебя настолько загрызла совесть, что ты принимаешь за Лоррейн любую красивую женщину в шляпе.

Джим улыбнулся и кивнул.

— И такое тоже возможно. Если это Лоррейн, она может пытаться защитить меня от правды о том, что я с нею сделал. Это чувствовалось в тоне ее писем. Она чудесная, чудесная… Самый добрый человек, какого я только встречал. Я могу только пытаться представить, что с нею было, когда в тот день она выбралась из моего дома. Как она смогла это выдержать? Прийти домой избитой, с кровотечением, утратив ребенка… Ей ведь наверняка пришлось рассказать Мейтленду о том, что случилось. Неудивительно, что он сразу же увез ее обратно в Англию. Инсульт… Не верю я в то, что с его матерью случился инсульт. О, как же я обманул его надежды! Он ввел меня в дом, чтобы порадовать жену, а я избил ее чуть ли не до смерти.

Ройбен молчал, не зная, что сказать.

— А теперь выслушай второй урок, — сказал Джим. — Я не святой и никогда святым не был. Во мне полно дряни — и раньше, и сейчас, — о которой ты не имеешь ни малейшего понятия. В церкви я вожусь с отбросами общества, потому что сам такой и способен понимать их самих и их поступки. Так что не думай, что ты должен защищать меня от того, что происходит с тобой теперь. Ты всегда можешь прийти ко мне и рассказать о том, что с тобою было! И я выдержу это, Ройбен. Уверяю тебя.

Ройбену вдруг показалось, что он разглядывает Джима через непреодолимую пропасть.

— Но с этим ты мало что можешь сделать, — сказал он. — Я не собираюсь бежать от того, что я собой теперь представляю.

— Но ты думал об этом? — спросил Джим.

— Нет. И не хочу думать.

— А о том, чтобы вернуть себя в прежнее состояние?

— Нет.

— Может быть, ты спрашивал своих августейших менторов о том, можно ли это сделать?

— Нет, — сознался Ройбен. — Но они и сами сказали бы нам, мне и Стюарту, если бы такое было возможно.

— Ты в этом уверен?

— Джим, это… это невозможно. Тут даже говорить не о чем. Ты не представляешь себе могущества Хризмы. Человека-волка ты видел своими глазами, а вот как происходит превращение — ни разу. Это не то, от чего я мог бы отказаться. О, нет.

Отказаться от вечной жизни? Отказаться от неуязвимости для болезней, для возраста, для?..

— Но прошу тебя, — добавил Ройбен, — прошу тебя не сомневаться в том, что я делаю все, что в моих силах, для того, чтобы использовать Волчий дар наилучшим образом.

— Волчий дар… — с полуулыбкой повторил Джим. — Какое изящное словечко. — Он сказал это без иронии. Можно было подумать, что он на мгновение погрузился в дремоту, его взгляд проплыл по полутемной комнате и остановился вроде бы (Ройбен не мог бы сказать этого наверняка) на стекле, по которому струилась дождевая вода.

— И не забывай еще об одном, Джим, — сказал Ройбен. — Феликс и Маргон стараются изо всех сил, чтобы обучить меня и Стюарта. Поверь, мы вовсе не беззаконное племя. У нас есть свои собственные законы, правила и собственная совесть! Не забывай также, что мы способны чувствовать зло. Улавливать его запах. А также запах невинных и страдающих. И если мне когда-нибудь удастся достичь хотя бы азов нашей сущности, наших сил, наших возможностей, это случится благодаря другим, благодаря таким, как Маргон и Феликс. Мир помогать мне в этом не будет. Просто не сможет. Ты же это знаешь. И ты не сможешь. Это невозможно.

Джим задумался — надолго задумался — и в конце концов кивнул.

— Понимаю, почему ты можешь так ощущать все это, — пробормотал он, а потом, кажется, погрузился в свои мысли, добавив, правда: — Видит Бог, от меня пока что не было никакой помощи.

— Ты сам отлично знаешь, что это не так. Но знаешь также, как я живу в Нидек-Пойнте.

— О, да, это что-то! Просто потрясающе. Я никогда и представить себе не мог ничего такого: этот дом, и в нем эти твои друзья… Тебя окружает, можно сказать, аристократия царства чудовищ, верно? Что-то вроде королевского двора. И все вы — принцы крови. И как же нормальной жизни соперничать с этим?

— Джим, помнишь кинофильм «Могильный камень»? Помнишь, что Док Холидей перед смертью сказал Уайту Эрпу? Мы же вместе смотрели этот фильм. Док сказал: «Уайт, никакой «нормальной» жизни не бывает. Есть просто жизнь».

Джим чуть слышно засмеялся. Потом на мгновение прикрыл глаза и снова уставился в огонь.

— Джим, кем бы я ни был, я жив. Целиком и полностью. Я — часть жизни.

Джим посмотрел на него и снова улыбнулся своей кроткой милой улыбкой.

Ройбен, не торопясь, рассказал ему о своей встрече с Сюзи Блейкли. Он не хвастался, ничего не приукрашивал. Полностью опустив историю с призраком Марчент, он поведал, как вышел поохотиться, нарушив высочайшую волю Феликса и Маргона, как спас Сюзи и отвел ее в маленькую церквушку пастора Джордж. Сейчас Сюзи дома, у своих родителей.