Гойда - Джек Гельб

Юноша прислушался, не идут ли его проведать. Дверь была глухо заперта. Если кто его и сторожил, то стояли они за дверью. Фёдор глубоко вздохнул, отойдя к стене почти вплотную. Он помочился, притом с кровью.

«Да плевать», – подумал Басманов, прислонившись к стене.

Фёдор отошёл, всё более уверенно держась на ногах да свыкаясь с болью. Он сел в дальнем углу, дабы видеть, коли кто придёт, ибо точно знал – всяко к нему ещё Луговский наведается. Басманов впал в дрёму, насколько то могли позволить каменный пол и стены. За дверью послышались шаги. Фёдор зажмурился, стиснув кулаки до боли в ладонях. Тяжёлая дверь распахнулась. Сперва вошли приспешники Луговского, а после уж и сам Михаил.

Басманова подняли под руки, он не противился – на то и сил не было. Затем мужики вновь повязали руки Фёдора, на сей раз за его спиною. Луговский же перекидывал верёвку через крюк. На пороге встал Борис, оставив подле двери грубо сколоченный табурет. Луговский жестом подманил своих людей, и они подвели к нему Фёдора.

– Как говорится, утро вечера мудренее. Ни о чём потолковать не хочешь? – спросил Михаил, подняв на себя лицо юноши.

Басманова охватила дрожь, когда он увидел петлю. Дыхание прерывисто трепетало, хрипло вырываясь из груди. Фёдор опустил взгляд вниз да принялся что-то судорожно шептать. Михаил опустился на колено, прислушиваясь к беспорядочной молитве, которая доносилась из уст Басманова.

– Неужто даже так? – спросил Луговский, положив руку на плечо Фёдора.

Юноша вздрогнул, но молитвы не остановил. Михаил поднялся в полный рост, скрестив руки на груди.

– Небось мамка с папкой горевать будут? – спросил Луговский, когда Басманова уж поставили на табурет, а шею схватили петлёю.

Фёдор зажмурился, стиснув дрожащие губы. Держаться ровно он уж не мог и покачивался, превозмогая боль в ногах.

– Быть может, просто потолкуешь со мной с глазу на глаз, и не стоит горевать-то родителям твоим? – спросил Михаил, ставя ногу на табурет.

Фёдор молчал, уж избрав свою судьбу. Луговский злобно цокнул, выбив опору из-под ног Басманова. Юноша вскрикнул, как только петля сцепилась вокруг шеи его, а затем всё тело охватила резкая боль. Фёдор залился лихорадочным плачем, жадно глотая воздух запёкшимися губами. Не ведал ещё рассудок его, что верёвка была никудышная, и нынче Басманов лежал плашмя на каменном полу.

На очах его супротив воли выступили горячие слёзы. Фёдор приложился горячим лбом об пол, и то не унимало жару. Юноша не мог унять своего пылкого стенания, даже когда Луговский ушёл со своими людьми. Фёдор лежал на боку и даже не пытался освободиться от пут, что держали его руки за спиной. Неведомая сила наполняла его разум светлой радостью, а стук сердца упрямо твердил, что ныне всё не так скверно.

С его уст сорвалась добрая усмешка, которая тут же отозвалась судорогой под правым боком. Юноша шикнул, но всяко настрой его был решительно преисполненным.

* * *

Дверь отворилась, на пороге стоял Борис. Вид у него был хмурый, в руках он нёс какую-то серую материю. Фёдор поднял взгляд на вошедшего, сидя поодаль, в углу.

– Михал Михалыч желает тебя видеть, – молвил Борис, кинув Басманову рубаху.

Фёдора провели в ту же комнату, где он накануне впервые увидел Луговского. Руки юноши связали пред ним. Сам Михаил сидел за столом, который боле походил на разделочный – то была грубая неотёсанная доска со множеством зарубов на ней. На нём стояла бутыль из голубоватого стекла, оплетённая кругом берестой, пять пустых стопок. В медном блюде плавали маленькие огурцы в рассоле, рядом же на длинном подносе из серебра здоровая рыбина, уж съеденная наполовину. Прямо на столе, безо всякого блюда али скатерти валялись ломти хлеба.

Луговский по-хозяйски сидел во главе стола, откинувшись в кресле. В руке он крутил большой изогнутый нож, высматривая рыбью кость промеж своих зубов. Когда Борис привёл Фёдора, Михаил указал ножом на место подле себя. Басманова усадили подле Луговского да оставили.

– Ишь чё расскажу? – с усмешкой спросил Михаил, слегка толкнув Фёдора в плечо.

Опричник стиснул зубы до скрипу да кивнул.

– Ведомо мне и имя, и род твой, и с чем ты пожаловал, – молвил Луговский да подпёр голову ручищей, глядя, как те слова воспримет юноша.

Фёдор поднял взгляд, сведя брови, и на том лишь усмехнулся, слегка подёрнув плечами.

– Ты же Алёшкин сын? – спросил Луговский, потянувшись за чаркой.

Юноша молчал.

– Да брось уже отмалчиваться! – молвил Михаил, наливая себе. – По возрасту ты токмо Федькой Плещеевым и мог-то приходиться. Или, как там вас нынче величают? Басмановы?

Фёдор глубоко вздохнул, глядя пред собой.

– И знаю я, что Вяземский тоже в граде моём, – добавил Луговский.

– А на кой вы тогда со мною возились? – спросил Фёдор.

Михаил улыбнулся, обернувшись к Басманову всем телом.

– Я знал, кто ты, – молвил Луговский, пожав плечами, – но не знал каков. За знакомство?

Князь налил чарку Фёдору. Басманов поглядел на питьё, и на вид оно было лубочным самогоном, и запах уж стоял довольно резкий. Всё же опричник решил принять угощение. Связанные руки не были сильной преградой, и они выпили. Лишь тогда Басманов сполна раскаялся в том. Он уткнулся носом в свой локоть и сильно откашлялся. На глазах выступили слёзы. Фёдор сжал кулаки да прищёлкнул свободной рукой. Луговский с усмешкой пододвинул ему миску с рассолом. Фёдор закусил, но по лицу его было ясно, что ядрёный самогон всё ж остался у него на языке.

– Ну как? – с усмешкой спросил Луговский.

– С душком, – хрипло ответил Басманов, вытирая слёзы.

Михаил усмехнулся, наливая себе ещё. Басманов пару раз ударил себя в грудь, переводя дух.

– Знаешь, Федь, ты ведь и впрямь славненький, – произнёс Луговский, заглядываясь на юношу вовсе по-доброму.

Басманов положил руку на сердце, чуть поклонившись.

– Вы тоже, Михал Михалыч, – ответил Фёдор. – Думал, вы много пресквернее.

– В самом деле, нрав у меня паршивый, – кивнул Луговский. – Но с тобою уж силюсь иначе поступать, нежели с прочими. Уж больно полюбился ты мне.

Басманов поглядел на князя да будто бы не придал значения тем словам.

– Я слыхал, при дворе и без меня пиры затеваете, – молвил Михаил.

– Ох, затеваем! – улыбнулся Фёдор. – А ты приезжай в Москву, будь гостем званым, попляши в наших хороводах.

Михаил улыбнулся, поглядев на юношу.

– А ещё слыхал, будто бы в бабье обрядишься и славнее любой девки пляшешь – любо-дорого глядеть, – произнёс Михаил, понизив чуть голос свой.

– Экая ж слава, аж до Новгороду дошла, – подивился Фёдор, откинув волосы свои за плечи.

– Много же воды утекло…