Год Дракона - Вадим Давыдов

– Я читал вашу книгу о нем. Вы просто влюбленная женщина, вот и все. А он использовал вас, и продолжает это делать…

– Вы ошибаетесь, Александр Григорьевич, – мягко и печально улыбнулась Елена. – Нельзя использовать тех, кого любишь. Тех, кого любишь, можно лишь заслонить собой.

– Но вас он послал сюда, ко мне…

– Нет, я уже говорила. Я приехала сама. Чтобы заслонить тех, кого я люблю, в том числе и его. Заслонить от ошибки, от гнева, делающего слепым, от того, о чем человек потом жалеет всю жизнь. От мести, в которой нет ни нужды, ни смысла. Он мог легко помешать мне приехать сюда и послать вместо меня десант, который шутя уничтожил бы вас, как множество раз проделывал это с другими. Но если мы с вами поймем друг друга, этого не произойдет. Хотя, возможно, вы и заслуживаете этого…

– Вот как?

– Но я не имею права решать это. И он не имеет права. Никто, кроме Создателя, не имеет на это права.

– Почему он сам не прилетел, если он такой смелый?

– Он не может с вами разговаривать. После всего, что вы сделали…

– Я ничего не делал ему лично.

– Зачем вы штурмовали посольство?

– Зачем-зачем, – скривился Лукашенко. – Деньги нужны, вот зачем. Наличные. Доллары. А то ваш Майзель все забрал… Все каналы перекрыл, все счета… Как будто это его собственное…

– Какие… деньги?!

– Деньги, которые были в сейфах вашего посольства. Сто семьдесят миллионов долларов.

Ах ты, тварь, подумала Елена. Вот оно что… Суверенитет, государство… Все дерьмо. Деньги. Пиастры. Тварь…

– Сумасшедшие деньги, – она усмехнулась. – Только из-за этого?! Сколько же ваших солдат погибло при штурме?!

– Не ваше дело. Ваши-то все живехоньки выскользнули…

– Зачем вы приказали убить Корабельщиковых?

– Я приказывал… Я хотел…

– Вы хотели сделать ему больно. И вы приказали убить Корабельщикова. Но ваши люди хорошо понимают ваши приказы, Александр Григорьевич. Поэтому они убили не только его, но и его жену и их неродившегося ребенка. И девочка их уцелела совершенно случайно. Вы думаете, он может разговаривать с вами после этого?

– Я не знал. Мне потом доложили… Они готовили переворот, я только защищался…

– Ну конечно. Вы всегда защищаетесь. Вы говорите так потому, что даже сейчас не осознаете по-настоящему всей ответственности за свои поступки. Вы действительно похожи на ребенка, вы инфантильны и жестоки, как ребенок, которому так и не объяснили, что такое хорошо и что такое плохо и что есть Бог, который все видит. Именно поэтому я здесь. Чтобы помешать ему убить вас, в том числе и за это. Когда вы будете сидеть один на берегу моря, вы, быть может, поймете когда-нибудь, что вы натворили. И тогда вам самому не захочется жить. Но это потом. Не сейчас. Увы, не сейчас…

– Вы хотите, чтобы меня замучила совесть?

– Я хочу, чтобы она проснулась. А там будет видно.

– Ну, если она до сих пор не проснулась…

– До сих пор… Ваша жизнь никогда еще не стояла так близко к смерти, как теперь, Александр Григорьевич.

– Вы мне угрожаете?!

– Нет. Я пытаюсь до вас докричаться.

– Вы его очень любите, – нахмурился Лукашенко.

– Иначе меня не было бы здесь.

Он долго смотрел на нее, играя желваками. Что-то происходило с ним. Что-то важное… И вдруг он спросил:

– А меня вы могли бы так полюбить?

– Вы так и не встретили свою женщину, – тихо проговорила Елена. – И поэтому, – не только, но и поэтому тоже, – с вами случилось то, что случилось. Мне жаль вас…

Мне повезло, подумала Елена. Не знаю, чем я заслужила это, но я встретила своего мужчину. И неважно, как сложится теперь, потому что самое главное в моей жизни уже произошло… Она вдруг вспомнила, как Марина сказала тогда: «Я женщина одного мужчины». И поняла, что и сама всегда была такой. Просто не знала этого раньше…

– Послушайте меня и себя, Александр Григорьевич. И поверьте, потому что я ваш единственный шанс выжить. Если я пообещаю вам жизнь… Он знает, что я не прощаю обмана, и он не посмеет меня обмануть, – ведь тогда я не смогу его больше любить.

– Это чепуха.

– Для вас – возможно. Но не для него.

И то, что он подарит тебе жизнь, и будет его самой большой победой над тобой, подумала Елена. И не суть важно, что будет потом…

– Какие у вас полномочия?

– Любые.

– От него?

– И от него, и от его величества.

– Он всегда убивает своих врагов.

– Всегда убивал. Потому что рядом не было меня, его женщины, и никто не смел потребовать от него милосердия. А я смею.

– А россияне?

– Об этом не беспокойтесь. Они урегулируют с Россией все, что потребуется. И не только с Россией…

– Откуда вы знаете? У вас есть связь?

– Обязательно, – усмехнулась Елена.

– Чего вы хотите взамен?

– Скажите, где наши дети. И уходите. Все кончено, вы что, не понимаете?

– Ничего еще не кончено. Пока эти… эти ваши дети… Пока вы их не вытащите, вы ничего не станете делать. Вы не можете. Вы сами себя поймали в ловушку… С этими вашими играми в благородство и справедливость…

– Ну, не вам попрекать нас этим. Говорите.

– Сначала вы говорите, что вам известно. Что за игра такая…

– Значит, вы чувствуете?

– Да. Я чувствую. Действительно чувствую. Что у вас есть?

Когда Елена замолчала, повторив все, что сказал ей Майзель, то увидела, как осунулся и позеленел Лукашенко. И поняла, что угодила в цель.

– Кто из моих людей в этом замешан?

– Ваш Садыков. Он работает на самом деле не на российскую разведку, Александр Григорьевич. На саудовскую.

– Что за чепу…

– Увы. Это не чепуха. Они хотят столкнуть лбами нас и русских. Здесь, на вашей земле, на беларуской земле. И я хочу услышать от вас, как он собирается это сделать.

– А от него самого не хотите?

Лукашенко усмехнулся, – опять шевельнулись усы, что ты за таракан поганый, подумала Елена, неужели никто ни разу не сказал тебе, что ты похож на мерзкого, огромного, жирного таракана с этими серыми усами, – сказал в переговорное устройство:

– Садыкова позовите… Что? А где он? Найдите, вы что, совсем охуели?!

– Сделайте одолжение, Александр Григорьевич, – светски улыбнулась Елена, – последите за лексикой, вы не один.

– Заткните уши, – огрызнулся Лукашенко. – Что-то вы слишком нежная для военного корреспондента… Это ваша работа?! Где Садыков?!

– Понятия не имею. Я журналист, а не военный и не разведчик. Вы же понимаете, что наши работают, что они повсюду… Я действительно не знаю. Прикажите отпустить детей. Сейчас же.

– Не могу.

– Что значит – не можете?!

– Я так это устроил, что не могу.

– Объясните.

– Зачем?

– Это не ваше дело. Ну?

– Хорошо. Их возят в специальном трейлере. С охраной. Постоянно. И у начальника колонны приказ: если он получит любое сообщение – любое, любого содержания, понимаете? – от меня, от моих помощников, не важно, – он должен вскрыть пакет номер один. Если он не получит сообщения, но станет известно, что произошла смена власти – пакет номер два. В обоих пакетах приказ один – уничтожить груз. Если его будут преследовать, пытаться остановить, – уничтожить груз без промедления. При малейшей опасности или подозрении на опасность – тоже.

– Необходимо какое-то время, чтобы это сделать…

– Одна секунда. Просто нажать на кнопку, и в бронированном кузове взорвется заряд. Взрыв в замкнутом пространстве. Мне не нужно объяснять вам, как это будет выглядеть.

Ты действительно мерзкая тварь, подумала Елена. Ты даже не чудовище, а просто мерзкая тварь. Дракон – чудовище, но он не бессмысленно гадок, как ты, он убивает, действительно, потому что дерется с нежитью. Убивает врагов. А ты убиваешь, чтобы сделать больно. Мерзкая тварь.

– Где передвигается этот автомобиль?

– Его здесь нет.

– Где?!

– В России, – он посмотрел на нее и торжествующе усмехнулся.

Вот оно что, поняла Елена.

– Где конкретно?

– Не знаю. Это неважно…

– Для вас – конечно. Вы сами это придумали?

– Какая разница?

– Есть разница. Возможно, вы сейчас этого не понимаете, но разница есть. И вы не можете не понимать, что живы лишь потому, что у вас наши дети…

– И вы.

– Допустим. И я. Сейчас дело не в этом. Когда все началось… Я не знаю, в какой момент это случилось, я не разведчик и не политик. Но в этот самый момент началась другая игра. Игра, в которой ваша жизнь – вообще жизнь – ничего не значит. Вы должны остановить это. Назовите мне человека, который это придумал.

– И что потом?

– Скажите мне, кто это. И я сразу пообещаю вам жизнь и свободу. А потом я позвоню в Прагу, и дальше – не ваше дело. Я повторю по телефону, что дала вам слово. Только не врите. Потому что если вы соврете, мое обещание не будет иметь силы. Будьте честным. Один раз. Ну?!

– Гарантии? Какие гарантии?

– Мое слово.

– Это смешно.

– Вам, безусловно, смешно. Потому что вы относитесь к слову как к своей собственности, – хочу – дам, хочу – возьму назад. Но вы, вероятно, слышали, что есть и другие, чье честное слово что-нибудь значит. И мое честное слово значит очень много. Никто не посмеет меня обмануть. Говорите.