Год Дракона - Вадим Давыдов

Еще два охранника возникли рядом с первым. Тот, что сидел за столиком, посмотрев на Елену, проговорил:

– Выкладывайте все из карманов. И телефончик не забудьте, мадамочка.

Поколебавшись, Елена выложила телефон. Охранник повертел его в руках и, покосившись на нее, отложил чуть в сторону. Елене стало так смешно, что она сказала:

– Вряд ли вам удастся позвонить своей теще, офицер.

– Да? Это почему? – усмехнулся тот, сально обмусоливая Елену взглядом.

– Потому что аппарат действует только с моей биометрией. И для звонка с него вам придется стать мной. Вам не кажется, что это будет довольно затруднительно?

– Ну, – охранник смотрел на Елену теперь безо всякой улыбки. – Да. А если мы вам пальчик отрежем, мадамочка?

Ах ты, дешевка, сатанея от ярости, подумала Елена. Это у тебя вся биометрия – в пальце. В двадцать первом. Том, что без ногтя…

– Лучше отрежьте себе яйца, офицер, – глядя на охранника бездонными от бешенства глазами, сказала она. – Потому что они вам все равно больше никогда не пригодятся.

– Наделали себе всяких жидовских игрушек, – пробурчал охранник, вроде как бы в пустоту. В глазах его тоже была ненависть, но так густо замешанная на зависти и страхе, что Елена не выдержала и усмехнулась снова.

– Хватит, – буркнул другой охранник. – Давай, пускай ее, хозяин ждет.

Первый лениво поднялся, сгреб со столика рамку переносного сканера, вразвалочку подошел к Елене:

– Ручки подымите, мадамочка.

– Не вздумайте прикасаться ко мне. Шею сверну, – прошипела Елена.

Он отшатнулся и посмотрел на второго охранника:

– Коляныч…

– Госпожа Томанова, вам никто не собирается причинять вред. Наш сотрудник только проверит вас на предмет наличия оружия…

– Вы с ума сошли, – усмехнулась Елена. – Какое оружие, вы спятили?

– Служба, госпожа Томанова.

– Нашли, кому служить… Хорошо. Проверяйте, но без рук. Иначе пожалеете.

Охранник обвел ее сканером, – раз, другой. Третий. Металлоискатель даже не вякнул. Елена усмехнулась снова. Кретины. Я сама сейчас – оружие, подумала она. Вы даже представить себе этого не в состоянии… Она сняла со скафандра аккумуляторно-процессорный блок еще в больничке. Без него «драконья кожа» была просто хорошим бронежилетом скрытого ношения, но это волновало Елену сейчас меньше всего.

– Порядочек, – проворчал охранник. – Че вопила-то, спрашивается…

Елена смерила его таким взглядом, что он, не решившись пререкаться дальше, ретировался к себе за столик. Второй охранник отступил в сторону, пропуская Елену к лифту.

Они спустились в подземную часть, прошли по коридору, миновали два поста охраны, приемную и вошли в кабинет президента. Лукашенко сидел в торце Т-образного стола, по обе стороны находились охранники с автоматами. Он был в камуфляже, чем насмешил Елену так, что она едва не расхохоталась в голос. Еще один вояка, подумала Елена.

– Здравствуйте, Елена, – Лукашенко рассматривал ее так жадно, словно хотел увидеть что-то необычное. У него был давящий, неприятный взгляд недоброго и загнанного в угол человека.

– Матвеевна. Так звучит по-русски мое отчество. Здравствуйте, Александр, – она помолчала, давая ему почувствовать паузу. – Григорьевич.

– Не хотите называть меня «ваше превосходительство»?

– С превеликим удовольствием. Но тогда вам придется называть меня «ваша светлость».

– Почему? – растерялся Лукашенко.

– Потому, что я не только подданная чешской короны, но и русская дворянка, – сказав это, Елена вдруг поняла, что она это на самом деле чувствует. Вот именно так. – Княжна Мышлаевская. Или остановимся все же на имени-отчестве?

Лукашенко промолчал, – только засопел. Елена поняла, что выиграла этот раунд. И не стала сдерживать торжествующей улыбки.

– Ладно, – сказал он после паузы, потому что Елена молчала, желая заставить его первым сделать ход. – Пускай будет по имени-отчеству, Елена… Матвеевна. Я вас себе несколько иначе представлял…

Ну, конечно, усмехнулась про себя Елена, ты думал, что я появлюсь пред тобой, раскрашенная, как Чиччоллина, в декольте, мини-юбке и на каблуках. И буду умолять тебя на коленях. А вот это вряд ли. Этого Дракон уж точно не разрешил бы мне сделать. Он ужас какой ревнивый… Придется тебе с очкастенькой крыской беседовать, сволочь.

– Зато вы в точности соответствуете моим представлениям о вас.

– Вы дерзкая…

– Это профессиональное.

– Ну, допустим. Я вас слушаю.

– Я не стану утомлять вас длинными предисловиями. Времени не так много, на самом деле. Скажите, у вас не возникало в последнее время ощущения, что вы – фигура в чужой игре? Причем разменная фигура?

– Почему вы так думаете?

– Потому что я так чувствую. Я знаю, что вы любите жизнь и вовсе не стремитесь на тот свет. Я знаю, что у вас великолепное чутье на опасность. Поэтому я спрашиваю. Мне интересно, у кого из нас тоньше нюх, у меня или у вас. Не отвечайте сразу. Заставьте себя прислушаться к своему чутью.

– У вас есть конкретные факты?

– Я выложу факты после того, как вы скажете, что вы чувствуете.

– Я чувствую, что вы пытаетесь втянуть меня в какую-то игру.

– Разумеется, – Елена улыбнулась. – Разумеется, Александр Григорьевич. Мы все всегда играем в какую-нибудь игру и всегда стремимся вовлечь в нее как можно большее число тех, кто нас окружает. Но сейчас вы ошибаетесь. Я хочу не втянуть вас в игру, мою или другую, а вытащить вас оттуда.

– И зачем же?

– Чтобы спасти тех, кого я должна спасти. И всех остальных. И вас, в том числе.

– Почему вы хотите меня спасти? Чем я заслужил такое отношение с вашей стороны?

– Вы похожи на обиженного ребенка, который кидается камнями, чтобы разбить головы всем вокруг, – тихо сказала Елена. – Мне вас жаль, я не хочу, чтобы вас застрелили, как опасного сумасшедшего. Вы можете помочь, – не столько мне, сколько себе. Подумайте.

Лукашенко откинулся в кресле, посмотрел на Елену исподлобья, вцепился толстыми пальцами с тупыми ногтями в столешницу. Усы его шевельнулись, и Елену снова едва не вывернуло наизнанку.

– Почему они прислали вас?

– Меня не прислали. Я приехала сама. Вы совершенно зря усмехаетесь так, как будто вы что-то понимаете в этом. На самом деле вы не понимаете ничего. Возможно, сейчас не совсем подходящий момент, но я попробую вам объяснить. Мы, чехи, и наш король – как один человек. Он – такая же часть народа, как я, как все остальные. А я – я просто выполняю свой долг. И мой король знает, что никто лучше меня не сделает это сейчас. И поэтому доверяет мне. И это доверие внушает мне самую настоящую гордость. Такую же, какой наполнилось бы сердце любой женщины, любого мужчины моего народа. Потому что мы с нашей страной и нашим королем – одно целое. То самое, чего вы так хотели и что у вас не вышло.

– Почему? Почему у вас получилось это?!

– Потому что мой король служит своему народу, а не наоборот. Потому что мой король уважает свой народ, и видит в нем не стадо холопов, которым можно вертеть, как угодно, а граждан. Поэтому у нас получилось и будет всегда получаться. Было время, когда я считала, что это не так. Слава Богу, оно позади. И я теперь с моим народом, с моим королем, а они – со мной. И поэтому я здесь.

– А Майзель?

– И Майзель.

– Он тоже – часть народа?!

– Конечно, – Елена улыбнулась.

– Он еврей.

– Вы хотите оскорбить его, отторгнуть от нас, называя его евреем? Но он гордится этим. Гордится этим и счастлив оттого, что, оставшись евреем, стал частью народа. И люди это видят и понимают. И я тоже. Он другой – и он наш. В этом его сила и наша удача. Потому что, будучи другим, он сумел разглядеть в нас то, что мы сами увидеть в себе не могли, как не может человек взглянуть на себя глазами другого человека. Он – та самая приправа, которая придает нашему блюду такой восхитительный вкус.

– Да-а, – протянул Лукашенко, не глядя на нее. – Вы тоже стали, как евреи, – друг за друга готовы всем вокруг глотки перегрызть…

Я знаю, почему ты так ненавидишь его, подумала Елена. Он сделал мечту реальностью. Нашей жизнью. Это его любят – не тебя. И ты – от зависти – возненавидел его за это. И на этом тебя подловили… Ты завидуешь ему, потому что в тебе нет ни капли благородства. Ты низкий человек. Ты хочешь заменить любовь страхом, потому что завидуешь, – настоящей завистью, такой, когда знают, что у самих никогда не будет и хотят, чтобы не было у всех остальных, – никогда… Ты полюбил страх. Свой и чужой. И хотел сделать страх всеобщим, всех заразить страхом и завистью… В тебе было что-то хорошее – когда-то. Наверное. Во всех есть. Абсолютных злодеев нет. Но это сгорело. Ты сам это сжег. А он – нет. Не смотря ни на что… Потому что в нем есть не только страсть, но и благородство. Он знает, зачем. А ты не знаешь, и уже очень давно. Посмотри только, что ты натворил… И теперь вовсе не он хочет уничтожить тебя. Это чуть ли не весь мир хочет тебя уничтожить. Те самые братья-славяне, которых ты мечтал утянуть в преисподнюю под мудрым руководством себя, любимого. И они уничтожат тебя. Придут, освободив от тебя народ, возьмут его, как сироту, в семью, будут любить и воспитывать, помогут вспомнить, что такое честь, долг и отечество. Все то, что он… нет, не научил нас этому, в нас все это было, просто он помог нам это вспомнить, понять, что это не стыдно – любить свою родину, свой народ, служить ему всей своей жизнью и существом. А тебя, – тебя размажут по стенке, как таракана, и от тебя останется только мокрое место. И вовсе не он это сделает, хотя он действительно всегда с удовольствием сам убивает своих врагов. И даже не физически. Нет… На этот раз все будет по-другому. Тебя будут судить. Пусть и не сейчас, позже… А потом оставят на четыре секунды один на один с Квамбингой…