Россiя въ концлагерe - Иван Солоневич

Я представилъ себe безконечныя полярныя ночи надъ этими оплетенными колючей проволокой бараками -- и стало жутко. Да, здeсь-то ужъ эту безпризорность ликвидируютъ въ корнe. Сюда-то ужъ мистера Бернарда Шоу не повезутъ...

...Я чувствую, что червякъ одолeваетъ и что дискуссировать придется...

ТРУДОВОЙ ПЕЙЗАЖЪ

Но Видемана здeсь нeтъ. Онъ, оказывается, въ колонiи не живетъ: климатъ неподходящiй. Его резиденцiя находится гдe-то въ десяти верстахъ. Тeмъ лучше: можно будетъ подготовиться къ дискуссiи, а кстати и поeсть.

Брожу по скользкимъ камнямъ колонiи. Дождь пересталъ. {407} Въ дырахъ между камнями засeдаютъ небольшiя группы ребятъ. Они, точно индeйцы трубку мiра, тянутъ махорочныя козьи ножки, обходящiя всю компанiю. Хлeба въ колонiи мало, но махорку даютъ. Другiе рeжутся въ неизвeстныя мнe безпризорныя игры съ монетами и камушками. Это, какъ я узналъ впослeдствiи, проигрываются пайки или, по мeстному, "птюшки".

Ребята -- босые, не очень оборванные и болeе или менeе умытые. Я ужъ такъ привыкъ видeть безпризорныя лица, вымазанныя всевозможными сортами грязи и сажи, что эти умытыя рожицы производятъ какое-то особо отвратительное впечатлeнiе: весь порокъ и вся гниль городского дна, все разнообразiе сексуальныхъ извращенiй преждевременной зрeлости, скрытыя раньше слоемъ грязи, теперь выступаютъ съ угнетающей четкостью...

Ребята откуда-то уже услышали, что прieхалъ инструкторъ физкультуры, и сбeгаются ко мнe -- кто съ заискивающей на всякiй случай улыбочкой, кто съ наглой развязностью. Сыплются вопросы. Хриплые, но все же дeтскiе голоса. Липкiя, проворный дeтскiя руки съ непостижимой ловкостью обшариваютъ всe мои карманы, и пока я успeваю спохватиться, изъ этихъ кармановъ исчезаетъ все: махорка, спички, носовой платокъ...

Когда это они успeли такъ насобачиться? Вeдь это все новые безпризорные призывы, призыва 1929-31 годовъ. Я потомъ узналъ, что есть и ребята, попавшiе въ безпризорники и въ нынeшнемъ году: источникъ, оказывается, не изсякаетъ.

Отрядъ самоохраны (собственный дeтскiй Вохръ) и штуки двe воспитателей волокутъ за ноги и за голову какого-то крeпко связаннаго "пацана". Пацанъ визжитъ такъ, какъ будто его не только собираются, а и въ самомъ дeлe рeжутъ. Ничьего вниманiя это не привлекаетъ -- обычная исторiя, пацана тащатъ въ изоляторъ.

Я отправляюсь въ "штабъ". Огромная комната бревенчатаго барака переполнена ребятами, которые то грeются у печки, то тянутъ собачьи ножки, то флегматически выискиваютъ вшей, то такъ просто галдятъ. Матъ стоитъ необычайный.

За столомъ сидитъ нeкто -- я узнаю въ немъ товарища Полюдова, который въ свое время завeдывалъ культурно-воспитательной частью въ Подпорожьи. Полюдовъ творитъ судъ -- пытается установить виновниковъ фабрикацiи нeсколькихъ колодъ картъ. Вещественныя доказательства лежатъ передъ нимъ на столe -- отпечатанныя шаблономъ карты изъ вырванныхъ листовъ. Подозрeваемыхъ -- штукъ десять. Они стоятъ подъ конвоемъ самоохраны, клянутся и божатся наперебой -- галдежъ стоитъ несусвeтимый. У Полюдова -- очумeлое лицо и воспаленное отъ махорки и безсонницы глаза. Онъ здeсь -- помощникъ Видемана. Я пока что достаю у него талонъ на обeдъ въ вольнонаемной столовой и ухожу изъ штаба, обшариваемый глазами и руками безпризорниковъ; но мои карманы все равно пусты -- пусть обшариваютъ. {408}

ИДЕАЛИСТЪ

На ночлегъ я отправляюсь въ клубъ. Клубъ -- огромное бревенчатое зданiе съ большимъ зрительнымъ заломъ, съ библiотекой и съ полдюжиной совершенно пустыхъ клубныхъ комнатъ. Завeдующiй клубомъ -- завклубъ, высокiй, истощенный малый, лeтъ 26-ти, встрeчаетъ меня, какъ родного:

-- Ну, слава Богу, голубчикъ, что вы, наконецъ, прieхали. Хоть чeмъ-нибудь ребятъ займете... Вы поймите, здeсь на этой чертовой кучe, имъ рeшительно нечего дeлать: мастерскихъ нeтъ, школы нeтъ, учебниковъ нeтъ, ни черта нeтъ. Даже дeтскихъ книгъ въ библiотекe ни одной. Играть имъ негдe, сами видите, камни и болото, а въ лeсъ вохровцы не пускаютъ. Знаете, здeсь эти ребята разлагаются такъ, какъ и на волe не разлагались. Подумайте только -- четыре тысячи ребятъ запиханы въ одну яму и дeлать имъ нечего совершенно.

Я разочаровываю завклуба: я прieхалъ такъ, мимоходомъ, на день два, посмотрeть, что здeсь вообще можно сдeлать. Завклубъ хватаетъ меня за пуговицу моей кожанки.

-- Послушайте, вeдь вы же интеллигентный человeкъ...

Я уже знаю напередъ, чeмъ кончится тирада, начатая съ интеллигентнаго человeка... Я -- "интеллигентный человeкъ", -- слeдовательно, и я обязанъ отдать свои нервы, здоровье, а если понадобится, и шкуру для заплатыванiя безконечныхъ дыръ совeтской дeйствительности. Я -- "интеллигентный человeкъ", -- слeдовательно, по своей основной профессiи я долженъ быть великомученикомъ и страстотерпцемъ, я долженъ застрять въ этой фантастической трясинной дырe и отдать свою шкуру на заплаты, на коллективизацiю деревни, на безпризорность и на ея "ликвидацiю". Только на заплату дыръ -- ибо больше сдeлать нельзя ничего. Но вотъ съ этой "интеллигентской" точки зрeнiя, въ сущности, важенъ не столько результатъ, сколько, такъ сказать, жертвенность...

...Я его знаю хорошо, этого завклуба. Это онъ -- вотъ этакiй завклубъ -- геологъ, ботаникъ, фольклористъ, ихтiологъ и, Богъ его знаетъ, кто еще, въ сотняхъ тысячъ экземпляровъ растекается по всему лицу земли русской, сгораетъ отъ недоeданiя, цынги, туберкулеза, малярiи, строитъ тоненькую паутинку культурной работы, то сдуваемую легкимъ дыханiемъ совeтскихъ Пришибеевыхъ всякаго рода, то ликвидируемую на корню чрезвычайкой, попадаетъ въ концлагери, въ тюрьмы, подъ разстрeлъ -- но все-таки строитъ...

Я уже его видалъ -- этого завклуба -- и на горныхъ пастбищахъ Памира, гдe онъ выводитъ тонкорунную овцу, и въ малярiйныхъ дырахъ Дагестана, гдe онъ добываетъ пробный iодъ изъ каспiйскихъ водорослей, и въ ущельяхъ Сванетiи, гдe онъ занимается раскрeпощенiемъ женщины, и въ украинскихъ колхозахъ, гдe онъ прививаетъ культуру топинамбура, и въ лабораторiяхъ ЦАГИ, гдe онъ изучаетъ обтекаемость авiацiонныхъ бомбъ.

Потомъ тонкорунныя овцы гибнутъ отъ безкормицы, сванетская раскрeпощенная женщина -- отъ голоду, топинамбуръ не {409} хочетъ расти на раскулаченныхъ почвахъ, гдe не выдерживаетъ ко всему привыкшая картошка... Авiабомбами сметаютъ съ лица земли цeлые районы "кулаковъ" -- дeти этихъ кулаковъ попадаютъ вотъ сюда -- и сказка про краснаго бычка начинается сначала.

Но кое-что остается. Все-таки кое-что остается. Кровь праведниковъ никогда не пропадаетъ совсeмъ ужъ зря.

И я -- конфужусь передъ этимъ завклубомъ. И вотъ -- знаю же я, что на заплатыванiе дыръ, прорванныхъ рогами этого краенаго быка, не хватитъ никакихъ въ мiрe шкуръ, что пока быкъ этотъ не прирeзанъ -- количество дыръ будетъ расти изъ года въ годъ, что мои и его, завклуба, старанiя, и мужика, и ихтiолога -- всe они безслeдно потонуть въ топяхъ совeтскаго кабака, потонетъ и онъ самъ, этотъ завклубъ. Онъ вольнонаемный. Его уже наполовину съeла цынга, но: "понимаете сами -- какъ же я могу бросить -- никакъ не найду себe замeстителя". Правда, бросить-то не такъ просто -- вольнонаемныя права здeсь не на много шире каторжныхъ. При поступленiи на службу отбирается паспортъ и взамeнъ выдается бумажка, по которой никуда вы изъ лагеря не уeдете. Но я знаю -- завклуба удерживаетъ не одна эта бумажка.

И я сдаюсь. И вмeсто того, чтобы удрать изъ этой дыры на слeдующее же утро -- до встрeчи съ товарищемъ Видеманомъ, я даю завклубу обeщанiе остаться здeсь на недeлю, проклинаю себя за слабодушiе и чувствую, что завтра я съ Видеманомъ буду дискуссировать насчетъ колонiи вообще...

___

Завклубъ подзываетъ къ себe двухъ ребятишекъ:

-- А ну-ка, шпана, набейте товарищу инструктору тюфякъ и достаньте въ каптеркe одeяло. Живо.

-- Дяденька, а махорки дашь?

-- Дастъ, дастъ. Ну, шпанята, живо.

"Шпанята" исчезаютъ, сверкая по камнямъ босыми пятками.

-- Это мой культактивъ. Хоть книгъ, по крайней мeрe, не воруютъ.

-- А зачeмъ имъ книги?

-- Какъ зачeмъ? Махорку крутить, карты фабриковать, подложные документы... Червонцы, сволочи, дeлаютъ, не то, что карты, -- не безъ нeкоторой гордости разъяснилъ завклубъ. -- Замeчательно талантливые ребята попадаются. Я кое съ кeмъ рисованiемъ занимаюсь, я вамъ ихъ рисунки покажу. Да вотъ только бумаги нeтъ...

-- А вы на камняхъ выдалбливайте, -- съиронизировалъ я, -- самая, такъ сказать, современная техника...

Завклубъ не замeтилъ моей иронiи.

-- Да, и на камняхъ, черти, выдалбливаютъ, только больше порнографiю... Но, та-алантливая публика есть...

-- А какъ вы думаете, изъ ребятъ, попавшихъ на безпризорную дорожку, какой процентъ выживаетъ? {410}

-- Ну, этого не знаю. Процентовъ двадцать должно быть остается.

Въ двадцати процентахъ я усумнился... "Шпана" принесла набитый соломой мeшокъ и ждетъ обeщаннаго гонорара. Я отсыпаю имъ махорку въ подставленную бумажку, и рука завклуба скорбно протягивается къ этой бумажкe.

-- Ну, а это что?

-- Дяденька, ей-Богу, дяденька, это не мы... Мы это нашли.